«Милая», наглотавшаяся пыли и наверняка отбившая все свои округлости в кузове подпрыгивавшего на каждой колдобине грузовика, только чихнула в ответ. А кладоискатель, безуспешно отряхивая шляпу, все поглядывал с тревогой назад, туда, где еще не улеглось облако пыли, поднятой колесами громыхающего и ревущего, как дракон, «Одрана». Погоню, видать, высматривал. Не грех и воспользоваться беспокойством клиента, раз так.

- И вы пошевеливайтесь, господин Лэйгин. Чем скорее мы с вами отчалим, тем лучше будет для всех, верно?

А чтоб путешественники не заскучали, поскальзываясь и сбивая каблуки на извилистой каменистой тропинке, ведущей вниз, к воде, Берт решил развлечь их беседой. Тем паче, что авантюрист Лэйгин сам обмолвился насчет рода деятельности Балгайра.

- Кто ж спорит, занятие и впрямь малопочтенное, - пожал плечами рыжий. – Но это смотря с чем сравнивать. После войны с почтенными занятиями для людей моего склада и с моим опытом стало туго. Вот сюда ножку ставь, барышня, а еще лучше – ухватись за нашего ученого да покрепче! Хотя промышлять грабежом почтовых, к примеру, отделений или поездов, кто ж спорит, гораздо выгодней. Но добрая моя натура всячески противится насилию, да-да… да смотри ж ты под ноги, кур-р…рочка моя!

- А контрабанде ваша натура, выходит, не противится? – осведомился Лэйгин и добавил: - Я не острю, просто уточняю.

- Н-ну, контрабанда… - Берт остановился ненадолго и, прикрыв «козырьком» ладони глаза от вечернего солнечного блеска, пляшущего на волнах, глянул в сторону моря. – Вольная перевозка, я бы сказал. Свободная доставка. Посудите сами: Мурран и Вирнэй хоть и замирились, а продолжают мелко друг дружке гадить, словно два лавочника. Ее Величество Эвонна, будучи женщиной практичной, торговые санкции против республики вводить не стала, но зато так подняла пошлины, просто кошмар! Можно ведь ее понять, правда? Но в итоге добрые вирнейцы остались без хадрийских вин. А уж этот «налог на танцы»! В империи теперь так просто патефонную пластинку и не купишь. Запрещены к ввозу и некоторые вредные сочинения вредных республиканских авторов, да того же Герхайдера, например. В общем, Вирней изнывает от жажды телесной и духовной. Ну, а я по мере сил облегчаю соотечественникам эти муки. О, вот и моя малышка показалась! Поторопимся, друзья. Скоро отлив.

- Ну, а в Мурран что возите? – не отставал Лэйгин. – Уж, верно, не вино?

- Нет, - Берт улыбнулся и покачал головой. – Совсем не вино. Но пусть это останется моей тайной, договорились?

- Вы же вирнеец.

- Я – в первую очередь эспитец, - парировал Балгайр этот недосказанный упрек в отсутствие патриотизма. – И во вторую, и в последнюю – тоже. А у нас, эспитцев, свой, особенный взгляд на многие вещи… «Келса»! Здравствуй, милая! – он раскинул руки так, словно собрался в объятия заключить небольшое судно, покачивавшееся на волнах в крохотной бухточке. – Знакомься, малышка: этот представительный господин – Ланс Лэйгин, известный ученый, между прочим. А эта прелестная барышня – Верэн Раинер, и она вполне может оказаться нашей будущей соседкой. Ну, как они тебе, «Келса»? Ничего?

Игнорируя изумленные взгляды спутников, он немного постоял, склонив голову набок, будто и впрямь прислушивался к ответу, а потом кивнул: - Вот и я думаю, что посмотрим. А теперь позвольте представить вам, друзья, мою верную подругу и боевую соратницу. «Келса», что, как известно господину Лэйгину, на старо-вирнейском означает «шустренькая». Прошу любить и не жаловаться!

- Закрой окно! Запах невыносимый!

- Сейчас, мама.

- Что? Я не слышу! Ты закрыла окно?

- Уже иду. Одну минуту, я чищу лук.

- Ты уже закрыла окно? У меня раскалывается голова!

Сирень под окнами росла с тех пор, как Мерерид Тэранс здесь поселилась, а значит, уже лет сорок, и только на сорок первом году хозяйка выяснила, что не любит её запах.

По этому поводу Фрэн успела поругаться с матерью раз семь. Счет был «четыре-три» в пользу дочки, и теперь мамочка жаждала реванша. Предполагалось, что по первому зову Мерерид надо бросать все дела и мчаться исполнять приказ.

- Сейчас, сейчас, уже иду, - бодро пробормотала Фрэн и как ни в чем не бывало принялась чистить картошку. – Бегу, бегу…

- Окно! Сколько можно просить?

Фрэн улыбнулась своим мыслям. Конечно же, Мерерид сидит в кресле под тем самым окном и даже пальцем не шелохнет, чтобы его закрыть. Потому что тогда в комнате станет жарко и душно. А под окном сирень, чей запах непереносим. И уйти в сад нельзя, вот же в чем вся драма! Из сада нипочем не докричаться до кухни. Как подчас жестока жизнь, ай-ай.

- Ты моей смерти хочешь?

Госпожа Тэранс явилась засвидетельствовать крайнюю степень возмущения лично.

- Нет, мама, конечно не хочу. Как ты можешь такое говорить? – изумленно воскликнула Фрэн, не отрываясь ни на миг от бугристой картофелины. – Я сию секунду закрою окно. Вот уже его зак-ры-ва-ю…

Кожуру следовало снимать очень тщательно, но при этом тончайшим слоем, ибо скандал из-за толстых очистков не входил в планы Фрэн на вечер.

- Издеваешься? – уже совершенно спокойно спросила Мерерид, заглядывая дочери через плечо. А вдруг та снова взяла неправильный ножик?

- Ни в коем разе! С чего ты взяла?

- Я прошу закрыть окно, а ты…

- Если тебе плохо пахнет, закрой сама, - отмахнулась Фрэн.

Ей предстояло самое сложное – нарезать клубни «правильными» кусочками, такими, какими мамочка будет их есть. Пользоваться штангенциркулем было неспортивно. И кабы Мерерид не стояла над душой, то долгих лет практики дочке вполне хватило бы на эту ювелирную работу.

- Почем ты брала картофель?

- Мама, это наша картошка, с нашего огорода.

- Это не повод переводить продукты!

- Совершенно с тобой согласна. Продукты надо беречь, а деньги – экономить.

Мерерид тяжело вздохнула. Сегодня, определенно, был не её день, и все попытки испортить настроение Фрэн волнами разбивались о твердокаменное спокойствие дочери, как об волнолом. Долгие годы, проведенные под одной крышей, закалили их обеих. Все аргументы и контраргументы использованы друг против друга уже раз по сто, новые еще надобно придумать, а в такую жару и в голову ничего оригинального не приходит.

Тэранс-старшая с надеждой заглянула в сахарницу. Ага! Так и есть!

- У нас закончился сахар! Ты как всегда забыла купить сахар! А лавка уже закрыта, между прочим.

- Я купила сахар еще вчера, - промурлыкала Тэранс-младшая. – Насыпь, пожалуйста, из коробки.

И тут Мерерид осенило.

- Так это значит, ты купила новый сахар еще раньше, чем закончился старый? У тебя совесть есть, вообще-то?

- Есть, - честно призналась Фрэн.

Сахар в качестве повода для скандала ей нравился больше, чем неправильно нарезанная картошка. Если, скажем, Мерерид станет в знак протеста пить чай без сахара хотя бы один месяц, то они сэкономят целых 15 ориков[4]. Мелочь, а приятно!

И Фрэн, понятное дело, тут же размечталась, как потратит деньги. На Эспите никто особенно не шикует, но Тэрансы всегда жили весьма и весьма скромно, а говоря честно, бедно жили. Той опрятной миленькой бедностью, которая радует взгляд окружающих, но требует неимоверных усилий.

- Даже не надейся! – насмешливо фыркнула Мерерид.

Иногда Фрэн казалось, что мать умеет читать мысли, причем только её мысли.

- Ты о чем?

- О сахаре. Сделай мне чай с сахаром.

- Сама сделай.

- Тебе так сложно сделать для матери одну маленькую чашечку?

- Угу. Сейчас я стану жарить лук.

И чтобы у мамы не возникло и тени сомнений, вывернула миску с луком на сковороду с разогретым маслом. Если в доме нет мяса, то что может быть лучше золотистого, ароматного лука в жарком?

- Опять эта вонь! – брезгливо поморщилась Мерерид. – Пойду-ка я прогуляюсь на свежем воздухе. Поймаю парочку рыбин. Надо же что-то кушать в этом доме!