- Кто бы говорил! – пока Хил гремел, журчал и с ворчанием искал полотенце, доктор успел разлить напитки по рюмкам. – Вот в следующий раз, когда я буду тебе зуб сверлить, дружище, специально рук перед тем не вымою. Поглядим, как ты тогда запоешь. Ну? Сели!

- Доброго ветра, Эвит, - вздохнула ветеринарша и, одним махом опрокинув в себя содержимое рюмки, крякнула и привычно занюхала рукавом.

- И скорого возвращения тебе, старый хрыч! – поддержал соседку Хил, совершая возлияние не менее лихо.

- И удачного перерождения, - доктор делом доказал, что медицинская сноровка по части поглощения горючих жидкостей армейской не уступает. – Только на сей раз чтоб без селедки!

- Эвит! Эвит! Эвит! – негромко проговорили они затем все вместе, плеснув наливки в камин. Глотнув спиртного, огонь взвился, и сразу же, словно в ответ, взвыл ветер в трубе. Первые тяжелые капли ливня ударили по черепице, забарабанили в стекла.

- Ну, вот и началось… - невнятно пробурчал Хил, хрустя соленым огурчиком.

- Только-только веночки развесила, - госпожа Нихэль издала еще один душераздирающий вздох и потянулась за графинчиком. – Унесет ведь теперь!

- Веночки, - покончив с огурцом, ветеран нацелился вилкой на нежные ломтики копченого окорока, от щедрот доктора Хамнета выставленные на эту импровизированную тризну. Мясо на Эспите было дорого, а потому практически у каждого островитянина в сарайчике рядом с домом хрюкал, блеял и кудахтал его неприкосновенный запас. Но поминки – дело святое и повод открыть закрома.

- К морским и подземным отправятся твои веночки, Кат, - насладившись деликатесом, изрек Рэджис. – Тоже ведь жертва.

- Кстати, - вставил доктор прежде, чем ветеринарша и отставник успели сцепиться, - о жертвах. Лив к вам мурранца приводила?

- Ха! А как же! Водит по всему острову, как племенного барана перед торгом! – фыркнула Кат. – Разве что рога ему не вызолотила! Можно подумать, что это ее личная заслуга, то, что у нас есть теперь, кого показать морским и подземным! А кто его, спрашивается, добыл, а? Она, что ли?

- Ты ревность-то свою бабью уйми, сестрица Охотница, - ухмыльнулся Хил. – Прям аж скулы сводит от твоего визга. Лив, помнится, всегда была против нашей затеи. Не сорвет она нам все дело, как думаете?

- Не сорвет, - подумав, ответил доктор за себя и за возмущенно пыхтящую ветеринаршу заодно. – Лив знает свое место. Она – Стражница, и решение общины оспаривать не станет. Тем более что Лорд тоже не возражает. Хоть и не одобряет.

- Еще бы он одобрял! – снова взвилась Кат. – Тай не хочет ничего менять, его и так все устраивает. Еще бы! Сколько кругов прожито, а он всегда правитель и только век от века богаче делается. И Орва при нем. А вот Лив… Ей я удивляюсь. Лазутчик, конечно, самец видный, но должно же быть хоть какое-то разнообразие! Вот скажи, Воитель, - обратилась она к Хилу, - права я или нет?

Рэджис ответил взглядом настолько ядовитым, что хватило бы всю воду на Эспите отравить, да и в море рыба передохла бы.

- Разнообразие, говоришь? – проворчал он и залпом выпил еще рюмку полынной настойки. – Хрен ли мне с того разнообразия? В этом круге мне кровь пьют Дина и Лисэт, в прошлом – Лисэт и Дина! У них даже масть не меняется! Хоть бы разок одна уродилась рыжей, а другая – посисястее… Разнообразие… В прошлый раз ногу оторвало, в позапрошлый – руку, а… - он не договорил, с досадой махнув рукой, и, подцепив кусок ветчины побольше, принялся жевать его так яростно, что стало ясно – дальнейшие вопросы чреваты мордобоем.

- Женские склоки и дрязги, моя дорогая Кат, - доктор, которого от выпитого потянуло на морализаторство, задымил контрабандной сигарой, - способны отравить даже такое заманчивое бессмертие, как наше. Вот так-то!

- Самцы! - с непередаваемым отвращением процедила госпожа Нихэль сквозь зубы и тоже закурила тонкую дамскую папироску, вставив ее в длинный мундштук.

- Между тем, медициной давно доказано, что насыщенная, а самое главное – регулярная половая жизнь способствует обретению необходимого душевного равновесия особами женского пола… - изрек прирожденный холостяк и женолюб Исил очередную прописную истину. – Отсутствие же оной жизни ведет к самым тяжким расстройствам, как физическим, так и душевным, - и совершенно напрасно повел рукой с сигарой в сторону ветеринарши.

Та подалась вперед, навалившись на край стола тяжелой грудью, и в глазах у нее полыхнуло обещание кастрации скорой и неминуемой – всем, и притом совершенно бесплатно.

- Ах, ты… - Кат уже даже вставать начала, но тут прожевавший, наконец, неожиданно жилистый кусок ветчины Хил саданул по столу ладонью и гаркнул во всю ветеранскую глотку:

- Цыц! А ну заткнулись оба!

Стол от удара подпрыгнул и, казалось, даже присел на своих резных ножках, посуда зазвенела, соленые огурчики разлетелись из опрокинутой вазочки, а оконные стекла задребезжали. Раскат грома, словно небесное эхо, подтвердил окрик Хила грохотом, а в гостиной даже как-то потемнело.

- Лекаришки… - в устах отставника это прозвучало грязнее самого казарменного ругательства. – Коновалы. Трубки клистирные. Ненавижу.

В общем-то, для человека, на своей шкуре испытавшего развитие медицины, в особенности же военно-полевой хирургии, это было еще очень мягко сказано. И ветеринарша, и доктор вняли предупреждению и умолкли.

Под шум дождя, завывание ветра и осторожное дыхание сотрапезников Рэджис аккуратно налил себе еще рюмку и тщательно выбрал огурчик покрепче.

- Я хочу перемен, - проговорил ветеран спокойно. - Каждый раз, закрывая глаза, я надеюсь, что с новым рассветом все будет иначе. Или с новым годом. Или с новым кругом! А потом снова наступает этот проклятый Фестиваль, и приплывает очередной жертвенный придурок... Колесо крутится, и все повторяется сызнова. Зачем же каждая новая юность дразнит нас надеждами, если в итоге мы все оказываемся здесь, приходим вот к этому? А? - он презрительно ткнул пальцем в тарелку с закуской. - Если мурранец сможет наконец-то добиться от морских и подземных хоть какого-то ответа...

- А если – нет? – прервала его Кат. – Если – еще одно разочарование? И мы опять схлестнемся с такими, как Лив и Тай, с теми, кто перемен не хочет? Убивать друг друга снова? Вешаться, как Эвит?

- Мы все уже так развлекались, - напомнил Исил. – И не единожды. И вешались, и вены вскрывали, и стрелялись, и топились. Сжигать, помнится, тоже пробовали. На кол вот не сажали, чего не было, того не было. Не помогло ведь!

- По крайней мере, мы пытаемся, - отрезал Хил. – Не прозябаем, как Гар, и не хрюкаем в своей луже, довольные, словно Лив. Мы пытаемся. Это уже немало.

Кат промолчала, да и доктор, вопреки обыкновению, не вставил очередную поучительную реплику. Кому, как не Хилу, доподлинно было известно, что в мире и так все повторяется. Люди не помнят прошлых жизней, они забывают старые беды и старые войны, они возвращаются в мир обновленными и беспамятными младенцами и начинают все сызнова. Новые потрясения и войны, новые герои и злодеи. Словно слепцы, прикованные к мельничному колесу, они не видят и не понимают, что всё уже было, всё уже случалось, опять и опять, и случится снова. В том их счастье и великое благо. Ибо те, кого по странной прихоти - богов ли, судьбы или вовсе чего-то неведомого и неназванного - забыли ослепить… Они несчастней стократ. У них есть память, но нет надежды.

Но если даже Хил смеет еще надеяться на перемены, может быть, хоть в этот раз?..

Так они молча пили поминальные рюмки в честь брата своего Эвита, пока ливень не выродился в мелкую сеть моросящего дождика, а потом разошлись по домам, безмолвные и одинокие фигуры в бесконечной серой мгле, накрывшей Эспит.

Когда грянули первые раскаты грома, Верэн сидела у окошка на скромной кухоньке, смотрела, как барабанят большущие капли по жестяному отливу. И все душевные силы у гордой дочери Хадранса уходили на борьбу с желанием нырнуть в подвал, куда спускаться строго-настрого запрещено. Берт, кстати, тоже напомнил, мол, везде ходи, но вниз по узкой каменной лестнице во влажную, пахнущую грибами темноту нельзя. Нельзя - и точка. Но когда очень хочется, ведь можно. К тому же дамы Тенар дома нет, и пока не кончится гроза, та не появится. К чему мокнуть, когда можно переждать у кого-то из соседей.