— Ты что же, и мадам бабушку проверила? — вклинился Солджер.

— Ещё скажи, что ты этого не сделал! — фыркнула Лана.

— Да я-то не имею оснований ей доверять…

— Я — тоже, — отрезала Лана. — Во-вторых, сегодня к восьми вечера нас ждут возле церкви Сан-Кристофоро и оттуда проведут в часовню Сан-Виджилио.

— Ага, — решительно кивнул Солджер. — Ну, это уже кое-что. Проводник надёжный?

— Насколько это возможно, — пожала плечами мрина. — Его начальнику обещана за содействие такая вкусная плюшка, что…

— Ясно. Молодец. Значит, Сан-Виджилио… вот что. Тим, бери Таню и этого деятеля, — кивок в сторону Радара, — и пробегитесь ещё раз по маршруту. Где, что, кто. Камеры, прослушка, куда схорониться в случае чего. Учить не буду, сами с усами. Встретимся на месте, оружие за нами. Марш!

Следовало отдать Тиму должное: прежде чем выполнять приказ, он встретился глазами с Ланой и поднялся на ноги только после её подтверждающего кивка. Солджер еле слышно чертыхнулся: приказывать Тиму через голову непосредственного его командира не стоило. Прокололся… вон как рыжая улыбается!

Когда дверь номера закрылась, Лана вздохнула и уселась на кровать, скрестив по-турецки ноги. Рядом немедленно оказался Альт, расположивший руку так, что спина сама собой начала расслабляться. Мужская ладонь принялась поглаживать её плечо, бездумно и бесстрастно. Так гладят, успокаивая, недовольную кошку. Фамильярность чуточку неуместная в ходе совещания, но абсолютно необходимая. Нет, точно мрины есть среди предков, люди так не умеют.

— Тина, — негромко сказала Лана. Почти неощутимое напряжение отпускало скулы, невесть откуда взявшаяся тяжесть в затылке исчезла. — Тебе удалось?

— Кое-что, — с некоторым недовольством отозвалась та, усаживаясь в освобождённое Таней кресло. В другом уже сидел Солджер. — Не всё, конечно, я не специалист конкретно в этой сфере. И потом, файлы и самой Дезире, и Сперанского вычистили довольно основательно. Нет гарантии, что Радар вытащил всё. Кто-нибудь другой вообще не справился бы. Так что…

— Понятно. И что же мы имеем, исходя из вытащенного?

— То, что Сперанский — аферист, — фыркнула великолепная доктор Танк.

— И в чём это выражается? — немедленно вклинился Солдатов. По всему выходило, что ему Тина покамест не говорила ничего вообще, и его это раздражало.

— Пресловутого «отсутствия просадки по интеллекту при ускоренном росте» никакой генной инженерией не добьешься. Я осторожно задала пару вопросов знающим людям… нет, не выйдет. Да, он волне способен создать, и очень быстро, ребёнка, идеального по физическим параметрам. Причём это он умеет, как немногие. По части генов Сперанский художник. Настоящий талант. Его умения — результат не образования, а врождённых способностей, такие, как он, рождаются раз в столетие. Уровень Зельдина, сказала бы я. Или даже выше. За гарантированным выстраиванием тела — к нему. Но по мозгам он не только не лучший — вообще никто. А вот чипы, которые проектировала Дезире…

— И чем же Сперанскому поможет купирование эпилептической активности?

— Понимаешь… её чипы… думаю, что купирование — побочный эффект. Изначально они не для этого, а как раз для ускоренного развития мозга и оптимизации его работы. Вот эта самая оптимизация и убирает не только нежелательную активность, но даже риск её возникновения. А знаешь, что самое интересное?

Доктор Танк мастерски выдержала вполне театральную паузу и заговорила точно в тот момент, когда Лана уже готова была взорваться:

— Самое интересное то, что чипы, разработанные этой девочкой — чисто биологические. Они идеально вписываются в мозг, через несколько месяцев после вживления их не то, что на сканере — на вскрытии под микроскопом не обнаружишь, если абсолютно точно не знать, что искать.

— Ты хочешь сказать, — медленно, словно пробуя на вкус каждое произнесённое слово, начала Лана, — что если чип вживить, скажем, плоду, которому физически шесть месяцев, пусть его и вырастили за неделю…

— … то к моменту рождения ребёнка ты получишь здорового младенца с повышенным уровнем восприятия и обработки информации. И хрен кто что заподо…

Лана резко выпрямилась, сбрасывая с плеча руку Альта.

— Стоп. Ускоренные восприятие и обработка… сколько они длятся? В проекте? Всю жизнь?

— Дитц! — возопила Тина. — Ну не спец я! Чего ты от меня хочешь?!

— Я хочу знать твоё мнение.

Губы доктора Танк с полминуты шевелились, беззвучно проговаривая на мринге такое, что Лана не рискнула бы повторить не только в так называемом «приличном обществе», но даже и на попойке вернувшейся из тяжёлого рейда десантуры.

— К школе, в основном, должно закончиться. Хотя — ты же хотела именно моё мнение? — восприимчивость к информации останется. Да и старт с самого начала будет взят такой, что…

— А повлиять на человека с таким чипом можно? Ну, например, убедить его, что белое — это чёрное?

— Вряд ли. Хотя в светло-жёлтое или бледно-голубое он, пожалуй, поверит.

Буркнув «Я сейчас!», Лана сорвалась с кровати и ринулась в санитарный блок. Ещё в юности она выяснила, что выводы из полученных сведений лучше прорастают в её голове, будучи политы несколькими галлонами холодной воды, вылитыми на затылок. И что-то подсказывало ей, что в данном конкретном случае выводы будут такими, что голову следует остудить заранее.

Когда она вернулась, комната выглядела так, словно за время, потраченное на водные процедуры, там не только не шевелились, но даже и не дышали. Музей восковых фигур!

— Мне страшно, Солджер, — заявила мрина без обиняков, снова устраиваясь на кровати и кладя руку Альта себе на плечо. — До тремора. Потому что если я правильно поняла…

— И что же ты поняла? — голос Солдатова звучал абсолютно ровно, словно он не испытывал никаких эмоций. Или — не позволял себе испытывать их.

— Сначала — ещё один вопрос Тине. Почему Сиена? Почему не «Пиза Тауэр»?

— Потому что для изготовления чипов нужного качества в нужном количестве годится не всякий биореактор. Здешний — годится. И, пожалуй, только он. Во всяком случае, пока.

— Ясно… да, ты права, аферист. Но какова афера!

Губы Ланы крепко сжались, пальцы безостановочно выбивали на бедре какой-то сложный ритм. Она молчала минуту, две, три… и Солдатов, покосившись на хронометр (до выхода оставалось куда меньше часа) решился прервать её размышления:

— О чём задумалась, рыжая?

— О любимом грехе Дьявола.

… Судьба цивилизации, Солджер, решается не на полях сражений. Нет, она решается в клиниках родовспоможения. Дети, рождённые сегодня, через двадцать лет станут солдатами, через тридцать родителями, через пятьдесят — олдерменами. И все они без изъятия станут избирателями. Ну, или покупателями, тоже неплохо.

Кто не заплатит за рождение ребенка не просто здорового, а — более сильного, чем дети соседей; более умного; более успешного? С колыбели успешного. Миллионы мамаш тратят безумные ресурсы на то, чтобы их дети были не хуже, чем у других, а на самом деле — в глазах соседей, чье мнение они ставят выше собственного— лучше.

А если избавить их от этих затрат? Если дать им детей, обреченных на успех? Избавить их от страха быть неудачниками в собственных глазах — ведь все эти пляски с ранним развитием, системами образования и воспитания, чтением в три года, математикой в два, логикой в год — всё это направлено только на одно: удовлетворение родительского тщеславия.

Гордыня недаром самый любимый Дьяволом грех — он порождает все остальные. Если удовлетворить эту гордыню не когда-то, в будущем, а здесь и сейчас. Если присовокупить к удовлетворению гордыни удовлетворение лени — ребёнок-то и так ослепительный умница, можно не суетиться. Если дать им возможность получить всё, не вкладывая ничего, кроме денег — что тогда? Они заплатят, Солджер. Они заплатят с радостью. И хозяева клиник, основанных на задумке Сперанского, получат деньги сейчас — а через двадцать, тридцать, пятьдесят лет не только деньги, но абсолютно управляемое стадо. Стадо, каждая скотина в котором будет лезть из кожи вон, чтобы заплатить ещё больше денег — за то, чтобы их дети точно не были скотами.