Естественно, сами японцы никогда бы не пошли на уступку своих исконных территорий. Эти упрямцы непременно вцепились бы зубами в свою землю и заставили бы русских умыться таким количеством крови, что даже одержанная победа была бы для последних пирровой. Ведь для завоевания любого из крупных островов Японской империи не могло хватить даже всей русской армии, которую в столь дальние края никто не стал бы и гнать, так как, ни доставить ее, ни впоследствии снабжать всем потребным, у русских не имелось никакой возможности. Все же одно дело – содержать сотню тысяч человек и совсем другое – полтора миллиона, а то и больше. На подобное у все еще изрядно закредитованной Российской империи не нашлось бы никаких возможностей. И помогать той деньгами, никто бы не стал. Уж об этом англичане позаботились бы. А для особо упертых нашлись бы, и правильные слова, и достойные аргументы. Но время подобных шагов еще не пришло, и потому японцам самим выпала доля расплачиваться за приведение внешней политики Германской империи в аморфное состояние хотя бы на ближайшие пару лет. Именно два года политического или же военного невмешательства в русско-японское противостояние, не считая новых заказов из Японии на артиллерийские орудия, винтовки, рельсы, станки, сталь, чугун и прочие припасы, дипломаты Вильгельма II смогли сторговать за право поднять свой флаг над Формозой. Причем не было никакой официальной продажи или же уступки прав. Вместо этого в один момент японцы через свои посольства уведомили мировое сообщество об оставлении ими Формозы, как не представляющих интереса территорий и снятия с этого острова своего протектората. Вот только вернуться в состав Империи Цин данным территориям, не было суждено. Уже спустя сутки свои права на Формозу предъявила Германская империя, поддержанная Великобританией, Австро-Венгрией, Италией, САСШ и даже Испанией. Лишь Россия официально выразила свое искреннее недоумение по поводу произошедшего и его полнейшее неприятие, да промолчала Франция, где все еще продолжали трястись от мысли, что им придется, либо воевать с англичанами, с которыми только-только успели поделить сферы влияния в Морокко и Египте, либо забыть о военном союзе с русскими, оставшись один на один с жаждущим завоеваний Вильгельмом II.
И мало было этих, столь напрягающих всех информированных персон событий, что произошли за какой-то месяц – немыслимо короткий по меркам этого времени срок принятия столь грандиозных решений, так еще в Балтийское море вошел английский Флот канала, изрядно пополненный наиболее современными кораблями из Резерва, который, то ли под присмотром, то ли под почетным эскортом восьмерки немецких броненосцев береговой обороны дошел аж до самого Кронштадта, на рейде которого и встал на якоря. Учитывая тот факт, что Балтийский флот смог противопоставить столь грозной силе лишь четыре небольших броненосца береговой обороны с совершенно изношенным вооружением, да пару все еще не вошедших в строй трехбашенных броненосцев, не считая миноносцев и ряда абсолютно устаревших кораблей Учебного отряда, демонстрация силы англичанам удалась на все сто процентов. Наверное, единственным офицером русского флота, кто испытывал истинную радость от всего происходящего, был командир подводной лодки «Дельфин», лейтенант Черкасов, Анатолий Нилович. В свое время, находясь в одном шаге от отставки по причине ссоры с начальством, он был найден своим хорошим знакомым по минному и артиллерийскому классам капитаном 2-го ранга Беклемишевым и сманен обучаться на подводника, в число которых пока что принимали исключительно добровольцев. Точно так же, как и его старший товарищ, Анатолий Нилович прошел полный курс практики под началом Георгия Федоровича Керна, о чем, правда, узнал лишь спустя несколько лет после окончания войны с Японией. Но, в отличие от Беклемишева, чья «Минога» была отправлена на Дальний Восток, он вместе со своим подводным миноносцем был оставлен на Балтике, дабы теперь самому стать учителем будущих подводников. Чем он собственно и начал заниматься самым активным образом с приходом англичан, ведь иметь столько объектов для имитации атаки и не воспользоваться этим, было никак невместно. Причем уже вскоре едва ли не во всех ведущих газетах России, Франции и Германии начали появляться статьи о том, как именно тренировались русские подводники, и что именно могло ждать весь могучий английский флот, учитывая успехи их «коллег по ремеслу» в боях с японцами. Особенно хорошо смотрелась фотография демонстрирующая вид из перископа, в центре которой находился «взятый на прицел» флагманский броненосец пришедшего незваным флота. Это, конечно, была не столь же звонкая пощечина по самолюбию англичан, каковой стала для русских демонстрация морской блокады Санкт-Петербурга, но сам факт неотвратимости наказания совсем обнаглевших островитян, в случае нагнетания теми обстановки, изрядно грел душу.
Однако, если английские корабли не были удостоены визита какой-либо высокопоставленной персоны Российской империи, и даже официальный протест на их действия был передан молоденьким мичманом, то флагманский корабль немцев, наоборот, оказался аналогом Мекки в период хаджа. Причем в данном случае речь шла не о каком-либо из броненосцев, а об авизо «Гогенцоллерн», который по совместительству являлся императорской яхтой. Именно последнюю роль в составе германского флота он в момент прихода к Кронштадту и выполнял.
Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский, занимающий ныне престол Германской империи, помимо железной воли, выкованной весьма непростым детством и врожденными недостатками организма, с которыми он боролся всю свою жизнь, имел весьма неуживчивый характер. Канцлер попросту желал быть первым везде и во всем! Всегда! И то положение, в котором была вынуждена находиться его страна, изрядно тяготило германского монарха. Ему хотелось тех богатств, что давали Великобритании многочисленные колониальные владения. Ему желалось наложить руку на невообразимые русские просторы, что при должном обиходе могли спокойно прокормить весь мир. Ему требовалось выбить с мирового рынка хотя бы французские и американские промышленные товары, чтобы позволить вдохнуть полной грудью германским заводам и фабрикам, на налоги с которых создавались и содержались германские армия с флотом.
Вот только для всего этого требовалось продемонстрировать многочисленным конкурентам столь великую силу, которой у него не имелось. Пока не имелось! И это выводило Вильгельма II из себя. Ему… ЕМУ! Приходилось договариваться! Договариваться, как в делах внешней, так и в делах внутренней политики. Именно по этой причине он завидовал черной завистью положению своего племянника – императора всероссийского, обладавшего куда большей полнотой власти, от которой последний, к немалому удивлению кайзера, едва ли не сам отказывался, создавая Государственную Думу, что, правда, ныне пребывала в состоянии предсмертной агонии из-за разгоревшегося не первую неделю социального кризиса, терзающего все российское общество. Но какие бы страсти ныне ни творились в границах Российской империи, одной из величайших стран мира она быть не переставала и спускать немцам с рук их не самые добрососедские действия, Николай II явно не собирался. Вся его внешнеполитическая деятельность с момента воцарения на престоле буквально кричала о подобном. Потому, дабы, и на елку залезть, и при этом не сильно ободрать свой афедрон, кайзеру требовалось договориться со своим племянником о ближайшей судьбе их двух империй.
- Здравствуй, Ники. Я рад, что ты смог найти время для встречи, - оба монарха были хорошо знакомы с малых лет, потому никакого официоза в общении друг с другом у них не было и в помине. Более того, чтобы хоть капельку сгладить складывающуюся ситуацию, кайзер встретил Николая II на борту своей яхты, пребывая в форме адмирала Российского Императорского Флота, право на ношение которой ему в свое время и было даровано русским племянником.
- Здравствуй, дядя Вили. Извини, что задержался с визитом. Все же твое прибытие оказалось несколько неожиданным, - ответил крепким объятием на приветствие император соблаговоливший посетить «Гогенцоллерн» лишь на второй день с момента его прихода в Кронштадт.
