В этот миг Римо уже мчался во весь опор. По ту сторону каменной арены он заметил крохотную, одетую в черное фигурку Чиуна, наблюдавшего за битвой титанов. Чиун тоже увидел Римо и поднял раскрытую ладонь. На лице старика было написано равнодушное безразличие, как будто он и его ученик случайно встретились где-нибудь в сеульском ресторанчике, а не на залитой кровью площади, где ожившие кошмары лакомились человечьей плотью.

Римо продолжал гнаться за Одри, зная, что Чиун сумеет постоять за себя в любых обстоятельствах. Он не имел понятия о том, где Чиун раздобыл слона, но, взглянув на цепочку истерзанных мертвых тел, ведущую к воротам, понял, что еще до встречи с Нагаком толстокожему пришлось немало потрудиться.

К этому времени Одри пересекла двор и оказалась в нескольких шагах от навеса, быстро приближаясь к нему. Внезапно она резко остановилась и испуганно отшатнулась. Дверь навеса открылась, и оттуда навстречу женщине выскочил громадный измазанный грязью туземец, потрясая копьем. Еще наддав ходу, Римо услышал вопль Одри, перекрывающий хриплые, ревущие звуки смертельной схватки.

Наблюдая за битвой, какую не видывали нынешние поколения людей, Чиун тихонько напевал себе под нос. Грубым созданиям не хватало утонченности, и все же зрелище заслуживало определенного внимания. Симпатии корейца принадлежали слону, который служил ему верно и бескорыстно, однако, глядя на ловкие прыжки, дьявольские когти и сверкающие клыки динозавра, его трудно было представить в роли побежденного.

И тем не менее, вспоминая легенды Синанджу, Чиун был несколько разочарован. Он надеялся, что дракон станет размахивать крыльями и плеваться огнем — короче говоря, устроит более красочное представление. В таком случае исход битвы был бы предрешен заранее, а слон не имел бы ни малейших шансов на победу, однако Чиун находил в древних преданиях особую прелесть, хотя и сомневался в том, что громадный ящер мог оказаться хранителем несметных сокровищ.

Его внимание отвлекли голоса, внезапно раздавшиеся сбоку. Чиун повернулся, готовясь сразиться с туземцами, и в тот же миг мимо него просвистело копье. Угодив в слона, оно впилось ему в плечо. Вслед за первым последовали еще два копья, также попавшие в цель. Они не представляли смертельной угрозы для толстокожего, лишь рассердили его. Слон встряхнулся, при этом одно копье упало на землю, но оставшиеся прочно застряли в шкуре.

Чиун ни капли не удивился.

Он насчитал семь дикарей, трое из которых столь легкомысленно расстались со своим оружием, а еще двое готовились метнуть копья. Они орали, подбадривая Нагака, словно толпа подвыпивших болельщиков на воскресном футбольном матче.

Мастер Синанджу обрушился на туземцев, прикончив двоих еще до того, как они успели осознать грозящую им опасность. Уцелевшие прислужники дракона повернулись к Чиуну, но спасаться бегством было уже поздно.

Слишком просто, думал Чиун, беспрепятственно круша неприятеля и рассекая плоть и кости с легкостью мясника, разделывающего тушу. Борьбы не получилось, и вскоре он покончил с дикарями, поднял одно из валявшихся на земле копий, взвесил в руке и, сочтя его бесполезной игрушкой, нахмурился и отшвырнул в сторону.

Чиун не ведал жалости к врагам. Туземцы сами напали на него, хотя легко могли бы отступить в джунгли и спрятаться там. И если им вздумалось сразиться с мастером Синанджу, было заранее ясно — по крайней мере ему самому, — что их ждет страшная унизительная смерть. Безрассудство лишено достоинства, и старый кореец не почувствовал ничего, кроме презрения к тем, кто готов рисковать жизнью, не имея никакой надежды на победу.

Он вновь обратился к созерцанию схватки гигантов. Было совершенно ясно, что победитель определится в ближайшие минуты.

Мастер Синанджу сочувствовал слону, но если бы ему пришлось заключать пари, он поставил бы все свои деньги на дракона.

Римо находился в дюжине шагов от навеса, когда туземец вонзил копье в живот Одри чуть ниже ребер и поднял женщину в воздух, словно рыбу, трепещущую на острие гарпуна. Одри вскрикнула, издав дикий, сверхъестественный вопль, в котором было столько же боли, сколько неверия, и Римо увидел, как дикарь запрокинул лицо и открыл рот, ловя губами первые теплые капли, выступившие у нее на лице.

Римо показалось, что у него в голове что-то щелкнуло, а глаза на короткое мгновение заволокла кровавая пелена. Он должен был расправиться с этой женщиной и выполнил бы задание, не испытывая угрызений совести, однако в этом убийстве, напоминавшем сажание на кол, в этой жажде крови было что-то столь варварское и бесчеловечное, что Римо отбросил колебания и, ощутив прилив яростной энергии, устремился к своей цели.

Туземец увидел своим единственным здоровым глазом приближение Смерти, но сделать ничего не смог. Инстинкт самосохранения заставил его выпустить из рук копье и ретироваться под защиту навеса.

Напрасные надежды. Едва он успел ступить на порог укрытия, Римо ухватил его за волосы на затылке и выволок наружу. Хватило бы и удара в место сочленения позвоночника и черепа, но Римо не позволил дикарю отделаться легкой смертью. Он вытащил противника на открытое пространство, поставил туземца на громадные косолапые ступни и замер, дожидаясь ответных действий с его стороны.

Одноглазый дважды моргнул, пробормотал что-то на родном языке и нанес сокрушительный удар, целясь в голову Римо. Это было последнее движение, совершенное его телом по своей воле. Рука туземца, словно лучина, треснула в запястье и локте и с отвратительным чмокающим звуком выскочила из плечевого сустава. Прежде чем одноглазый успел осознать собственную беспомощность и близость неминуемой смерти, собственная рука туземца хлестнула его по лицу с такой силой, что проломила нос и скулы и срезала передние зубы по линии десен. Еще один удар, расколовший его череп, — и труп дикаря повалился на землю рядом с Одри.

Римо опустился на колени подле женщины и приподнял ее голову, стараясь не делать резких движений, которые могли бы вызвать новый пронизывающий все тело приступ боли. Он не стал вынимать копье, даже не притронулся к нему, понимая, что Одри безнадежна — об этом свидетельствовали капли темной крови, сочившейся сквозь ее рубашку на груди и спине. Спасти женщину мог бы только хирург-травматолог, вооруженный последними достижениями медицины, но в малазийских джунглях трудно сыскать современную операционную. Даже если бы в эту минуту на площадь опустился вертолет, Одри истекла бы кровью либо умерла от шока в первые же минуты полета, задолго до того, как ей оказали бы необходимую помощь.

Римо откинул волосы с ее лица и спросил, как она себя чувствует.

— Дерьмово, — откровенно ответила Одри. — Это нечестно.

— О чем вы?

— Проклятая философия. — Женщина скривила лицо, перебарывая боль. — Полагаю, у вас нет в запасе фокуса на этот случай.

— Боюсь, нет.

— Я так и подумала. Проклятие! Не бросайте меня, Рентой.

— Не брошу.

Одри улыбнулась, бросая вызов судьбе.

— Итак, вы победили.

— Мы играли в разные игры, — ответил Римо. — Могу лишь утешить вас тем, что победа не принесет мне богатства.

— К черту утешения, — прошипела Одри. — Кто-то ведь должен остаться в выигрыше.

— Полагаю, выигрыш поделят без нас.

— Но уж, во всяком случае, не Пекин.

Римо покачал головой:

— На сей раз китайцы останутся с носом.

— Впрочем, плевать. Хотите получить пятьсот тысяч, Рентой?

— Нет, — ответил Римо, не задумываясь.

— Вы уверены? Я скажу вам, где лежат деньги, как их достать, только обещайте...

— Обещаю, и совершенно бесплатно, — прервал ее Римо. — Закройте глаза.

Одри подчинилась, и Римо легким прикосновением к виску навсегда избавил ее от страданий, погрузив женщину в небытие.

Яростный рев и крики боли, разносившиеся по площади, оторвали Римо от тягостных дум. Он поднялся на ноги и повернулся к сражающимся гигантам, вглядываясь в их неясные тени, исполнявшие мрачный танец смерти.