Шофер обернулся и посмотрел на него.

— Не беспокойтесь. — Уилок рассмеялся. — Рано или поздно мы куда-нибудь приедем. — Он прислонился к спинке и положил ноги на откидное сиденье. «А ну его к черту, — подумал он. — Плевал я на него, и на то, что он думает, и почему он думает, и зачем он думает. И кто он такой, чтобы думать, и вообще, какого черта он думает!»

Уилок решил, что Бродвей сам о нем позаботится. «Там каждый может получить то, что ему нужно, — думал он. — Даже глубокий, крепкий сон». Теперь, когда он с облегчением откинулся на спинку сиденья, ему внезапно вспомнилась Дорис. Уилок совсем не думал о ней с того странного вечера, который они провели вместе в день Благодарения, почти две недели назад. Но, вероятно, он подумал о ней минутой раньше. Обозрение «Чья возьмет!» давали в театре на углу Сорок девятой улицы и Бродвея. Нет, решил Уилок, какой смысл? Чем она отличается от любой танцовщицы, каких сотни в Нью-Йорке? Найдется сколько угодно лучше нее. Телефонная книга битком набита ими. Потому, вероятно, эта книга такая и пухлая, что там их полным-полно.

Генри вышел из машины на углу Сорок девятой улицы и Бродвея, постоял с минуту, решая, куда ему пойти, и отправился разыскивать Дорис, думая по дороге, что он идиот, она уморит его со скуки, ему будет тошно с ней, и он сам себе будет тошен, потому что она будет лезть к нему, и это слишком легкая победа, и она слишком молода, и в ней нет никакого шика, и она глупа, пуста и невежественна, и лицо без выражения, и фигура угловатая, как у подростка, и нужно быть расслабленным старикашкой, чтобы соблазниться ею, и вообще она слишком то и слишком это, и в ней нет того и нет другого, и, в конце концов, стоит ему спуститься в метро, и он тут же найдет что-нибудь получше. Он думал все это, продолжая идти туда, где была Дорис, и смеялся над собой, что идет туда, и злился на себя и говорил себе: «Что на меня напало? Рехнулся я, что ли? Мне и без нее тошно». И все же продолжал идти.

У входа для артистов Уилок увидел знакомого швейцара, и тот сказал, что мисс Дювеналь недавно ушла с другими герлс и, вероятно, они сейчас сидят в аптекарском магазине «Большой Белый Путь» на Седьмой авеню.

— Там кладут два шарика мороженого в шоколад гляссэ, — объяснил он, — поэтому девушки и любят ходить туда.

Аптекарский магазин был так ярко освещен, что свет больно резал глаза Уилоку. Он увидел длинную комнату, расположенную в форме буквы «Г», со столиками в глубине. Оттуда доносился щебет девичьих голосов и легкий шорох шагов, и Уилок медленно пошел на этот щебет, мигая и щурясь.

Девушки, по-видимому, чувствовали себя здесь, как дома. В то время как Уилок подходил к ним, одна из девушек, обнаружив на прилавке губную помаду новой марки, громко взвизгнула, и остальные девушки обступили ее со всех сторон, желая посмотреть, что она нашла, и тоже подняли визг, тесня друг друга и наваливаясь всем телом на прилавок, ограждавший от них двух юных фармацевтов. Они наперебой кокетничали с равнодушно ухмылявшимися молодыми людьми и старались перевизжать друг друга, и строили глазки, и надували губки, и охали, что помада такая дорогая, и вертелись во все стороны, и хихикали, подталкивая друг друга.

«Они практикуются на этих юнцах», — подумал Уилок. Он стоял поодаль со шляпой в руке. Лицо его было бледно. Волосы слиплись на лбу, а на макушке встали торчком. Щека снова дергалась. Уилок увидел Дорис: надув губки, гримасничая, она стояла в самой гуще шумной толпы у прилавка. Уилок приложил руку к щеке. Тик не прекращался. Он прыгал под пальцами, точно живой.

Дорис перестала гримасничать. Она направилась к своему столику, соблазнительно раскачиваясь на ходу, села, громко засмеялась чему-то, пососала шоколад через соломинку, подняла голову, чтобы позвать кого-то из девушек, все еще толпившихся у прилавка, и увидела Уилока. Генри заставил свои губы раздвинуться в широкой приветственной улыбке. Он старался унять тик. Дорис не улыбнулась ему в ответ. Она сидела и смотрела на него, не двигаясь, слегка приподняв голову, с пузырьками шоколада на губах. Генри медленно подошел к ней. Он все так же держал шляпу в руке, и на усталом лице застыла широкая улыбка.

Дорис давно рассказала подругам про Уилока.

— Я знаю эту породу мужчин, — сказала одна из девушек. — Я бы на твоем месте не стала заходить с ним слишком далеко. — Она сказала это очень серьезно, словно знала что-то такое, о чем не хотела говорить. А впрочем, девушки ведь вообще любят делать вид, что знают больше, чем им известно.

— Я ни о чем даже не заикалась, — сказала Дорис. — Я просто сидела в машине, а он сам выскакивал и все покупал. Я не вижу, что тут дурного, если человеку так хочется.

— Да, но какому человеку? Вся штука в том — какой человек!

В конце концов выяснилось, что подруга видела Уилока как-то раз в ночном кафе, и ей сказали, что это адвокат крупной шайки гангстеров.

— Не вижу ничего плохого в том, что он адвокат, — сказала Дорис. Но все же она была смущена. В кинофильмах такие адвокаты вели себя ничуть не лучше, чем сами гангстеры.

Вот почему Дорис сидела неподвижно, смотрела на Уилока во все глаза и не знала, что ей говорить и что делать. Девушки притихли, когда Генри начал пробираться между ними. Он остановился перед Дорис.

— Я заглянул сюда, чтобы выпить стаканчик содовой, — сказал он, — а мне преподносят персик.

— Так я вам и поверила.

Ее голос раздражал Уилока. В нем звучало самое дешевое жеманство, и притом он был очень высокий, и писклявый, и бесцветный, и все слова казались эхом чьих-то пустых фраз. Уилок досадливо оглянулся на ее подруг. Одна из них присела к столику рядом с Дорис, а остальные стояли поодаль, старательно делая вид, что не замечают Уилока.

— Пойдемте куда-нибудь, — сказал Генри.

— Я устала, — сказала Дорис. — Всю неделю каждый вечер где-нибудь бываю. Мне нужно пойти домой и выспаться.

— Да ведь сегодня только вторник.

Дорис посмотрела на него растерянно. Она спутала дни.

— И потом я совсем не одета, — сказала она.

— А мы пойдем куда-нибудь, где, чем меньше надето, тем лучше.

— Фу, мистер Уилок! — Лицо ее вспыхнуло. — Прошу вас!

Генри не слушал ее. Он старался представить себе ее обнаженные ноги, и мягкий белый живот, и груди, которые он видел раз в ревю, — и не мог. Видение это не удерживалось у него в мозгу — оно улетучивалось так же быстро, как алкоголь.

Он не мог ни о чем думать, не мог ничего чувствовать, кроме клокочущего беспокойства в груди.

— Идем! — сказал он. Голос его прозвучал резко и повелительно. Он услышал свой голос и, принудив себя улыбнуться, добавил с расстановкой: — Вы только зря тратите драгоценное время.

Дорис начала было говорить, что этак не годится, надо предупреждать заранее, но Генри сунул руку в карман и вытащил объемистую пачку денег.

— Где ваш счет? — спросил он.

Дорис встала и запахнула на себе пальто. Генри заметил, что на ней было то же самое пальтишко с дешевым меховым воротником, что и в прошлый раз. Она молча протянула Генри счет. Ей еще никогда не приходилось видеть, чтобы у человека было столько денег в руках.

Девушки проводили ее прощальными возгласами; одна из них сказала:

— Смотри, не делай ничего такого, чего бы я не стала делать на твоем месте.

И Дорис ответила:

— Не могу себе представить, киска, что бы это могло быть.

Другая девушка, та, что предостерегала Дорис против Уилока, потому что он гангстеровский адвокат, крикнула звонко и язвительно:

— Гляди в оба, как бы тебе не подсунули фальшивую монету!

Дорис ничего не ответила.

Уилок, кивая и улыбаясь, помахал девушкам на прощанье рукой, но, в сущности, он их почти не видел. Он не воспринимал их как людей — это были просто контуры, пятна, звуки.

Сначала они стояли у стойки в баре и толковали о том, куда пойти. Дорис выпила только стакан хересу. Она потягивала его маленькими глотками, пока Генри торопливо, стакан за стаканом, пил виски — то неразбавленное, то с водой — и говорил, что поведет Дорис в одно фешенебельное место, где собираются сливки общества, чтобы послушать модного певца, который поет грязные песенки на изысканный манер, аккомпанируя себе на рояле. Генри сказал, что все эти люди из высшего круга просто-таки обсасывают певца глазами, и Дорис запротестовала. Она заявила, что никогда не поверит, чтобы настоящие светские люди могли себя так вести.