Их орудия и враги следовали за ними, но превращенная в город деревушка двинуться вслед не могла. Город был прикован к своим тротуарам. И люди, для которых прошла пора выступать в роли орудий или врагов, слонялись по этим тротуарам. Лавки пустели, а вокруг людей, лавок, отеля и большого кирпичного вокзала стоял лес, опустошенный, как взломанный несгораемый шкаф.
Отель принадлежал отцу Уилока — Роджеру. Уилок-старший видел, что затевают лесопромышленники, но надвигавшейся беды предотвратить не сумел. Он стремился только к одному — сохранить свое добро — и решил, что если отель будет чист от долгов, то можно не опасаться за будущее. Поэтому он вкладывал все свои сбережения в дело и, наконец, расплатился по всем закладным. Однако это его не спасло. С отъездом лесопромышленников доходы сократились, и ему пришлось взять ссуду под отель, чтобы было на что его содержать.
На это бесславное отступление Роджер Уилок потратил двадцать лет своей жизни, те двадцать лет, что Генри провел возле него. Старик отступал мало-помалу, с каждым годом все дальше и дальше и всякий раз, сделав еще шаг назад, убеждался, что нет никакой надежды вернуть потерянное. Не было надежды даже на то, что в следующем году его не отпихнут еще дальше. И все-таки он не сдавался. Он упирался что было сил, хватался за что попало, лишь бы удержаться на месте, и под конец не пожалел собственной семьи — сначала пожертвовал женой, потом дочерью, двумя старшими сыновьями и напоследок меньшим, своим любимцем — Генри.
От того, что старик все это предвидел, а потом пережил, лицо его заострилось и взгляд стал стеклянным. В отель он являлся в сюртуке, носил очки без оправы и когда расхаживал по своим владениям или, стоя за конторкой, раскланивался с посетителями, то напоминал гробовщика в часы досуга. Его похоронный вид не помогал и не вредил делу, ибо это был единственный в городе приличный отель.
У миссис Уилок, матери Генри, было круглое, несколько одутловатое лицо и бледные губы. Она постоянно хворала и, казалось, глядела на все укоризненно. Таким взглядом она встречала все, что бы ни случилось за день. И даже когда она смеялась, в смехе ее был укор, словно она помнила о том, что смех ее очень недолговечен.
Когда-то старик был большим шутником и выдумщиком, но потом выдохся, и Генри его таким уже не знал, даже в самые ранние свои годы. Теперь он много-много ел и если ронял случайные замечания, скорее желчные, нежели смешные. После того как Роджеру пришлось сократить персонал отеля и прибегнуть к помощи жены, он говорил, что они с Мартой приобрели такой постный вид потому, что за неимением швейцара вынуждены справляться с жильцами при помощи одной только библии.
Эта шутка проделала путь, свойственный всем ходячим шуткам в захолустье. Она обошла весь город. Потом о ней забыли. Но она создала Уилокам репутацию святош. Только это и запомнилось. Однако Уилоки вовсе не были набожны. Если они и ходили в церковь, то лишь затем, чтобы поддержать добрую славу отеля. А казались они набожными потому, что всегда были озабочены.
Из всех детей Генри оказался самым способным. Он впивался в учение, как топор впивается в желтую древесину сосны. Из-за этого и потому еще, что он был любимцем родителей, только его одного и отправили в Мэдисон учиться. Встречаясь с юристами лесопильной компании, отец его проникся таким благоговением к этой профессии, что прожужжал о ней все уши сыну. Роджер был убежден, что из Генри выйдет отличный юрист. Ни один из знакомых старику адвокатов не соображал быстрее его сынка. Мальчик схватывал мысль на лету и, не дав человеку даже договорить, уже взвешивал предложенное дело и решал, стоит ли игра свеч. Кроме того, Генри нравился всем с первого взгляда, а маститые адвокаты уверяли, что это важнее всего, важнее знания законов и даже блестящих способностей. По их словам, выходило, что можно купить свод законов, нанять буквоедов-законников, но клиентуры купить нельзя. Единственный способ приобрести клиентов — это суметь им понравиться.
Когда стали закрываться даже ближайшие к городу лесопилки, когда выехал филиал мебельной фирмы с широковещательной рекламой: «Из лесу — в ваш дом», и железная дорога сократила число пассажирских поездов наполовину, Генри объявил отцу, что хватит с него баклуши бить в колледже, надо зарабатывать деньги. Это было в летние каникулы, после того как он проучился два года в Мэдисоне.
— На что мне твои десять долларов или сколько ты там заработаешь, — сказал Роджер. — Сиди себе в колледже, незачем тебе здесь толкаться. Для нас все это не новость, и мы сумеем вывернуться.
Город решил, что проживет и без леса. Можно разводить норок и лисиц на пушных фермах, да мало ли чем можно заняться, наконец, подать петицию властям штата с просьбой разрешить открытие туристского бюро, которое разрекламирует лесистый край, как идеальное место отдыха.
— Мы еще не думаем складывать оружия, — уверял Роджер сына. — А раз предстоит борьба, не для чего таким мальчишкам путаться под ногами. Отправляйся-ка лучше в свой колледж.
Роджер не хотел отнимать у сына единственную возможность выбиться в люди. Дочь его вышла замуж за помощника кассира того банка, в котором был заложен отель, и он никак не мог отделаться от мысли, что они с Мартой хотели этого брака больше, чем дочь. Девушка долго колебалась, но в конце концов сказала, что готова выйти за кассира. Роджер не был уверен в том, что дочь дала бы согласие, если бы не эта закладная на отель и если бы они с Мартой не показывали, что так сильно хотят этого брака, и не старались оставлять парочку наедине.
— Я, девочка моя, хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал Роджер дочери, — чтобы ты обдумала все не торопясь.
— А я и не тороплюсь.
Люси говорила правду. Чтобы обдумать этот шаг, у нее времени было достаточно. Своего будущего мужа она знала с детства, а последние три года перед помолвкой они постоянно встречались. Что из того, если брак этот оказался благом для всей семьи, а не для одной только дочери? Разве можно поэтому считать его браком по расчету?
Так, ради сохранения отеля, вслед за женой Мартой в жертву была принесена и дочь Люси. Кампания, начатая городом за развитие новых отраслей промышленности, захватила обоих старших братьев. На часть денег, полученных по закладной, с добавкой ссуды, взятой в банке, они вдвоем занялись разведением норок. Старшему, Эндрю, это было вовсе не по душе. Такой же шутник и выдумщик, каким был когда-то отец, он предпочел бы жить в городе. Но как и отец, женившись, он остепенился и, видимо, под конец привык к своей пушной ферме. Второй сын, Джеферсон, остался холостяком. Он пошел в мать, с рождения был тих и смирен, и куда бы его ни сунули, там бы он и прижился.
Генри до последней возможности держали в стороне от этой безнадежной борьбы. Но часть полученных по закладной денег пошла на его содержание в Мэдисоне, таким образом засосало и его. На третий год пребывания Генри в колледже от закладной ничего не осталось, и было решено взять его оттуда и отправить в Нью-Йорк на юридические курсы. Предполагалось, что, учась в Нью-Йорке, он сможет завязать полезные знакомства, которые в будущем очень пригодятся ему, как начинающему адвокату. А кроме того, там легче подыскать какую-нибудь работу и тем покрыть хоть часть расходов.
— Ищи меду, сынок, — сказал отец, — но смотри, чтобы тебя не ужалили.
Вскоре по приезде в Нью-Йорк Генри получил письмо от отца: старик просил непременно присылать домой заверенную копию его отметок.
«Я люблю иногда побахвалиться, — писал Роджер, — а ты ведь знаешь наших уважаемых сограждан. Это же форменные идиоты. Они не верят ни в бога, ни в черта, не верят даже, что у них есть нос, пока не схватят насморка».
Роджер понес заверенную копию отметок к мистеру Хайду — банкиру, у которого был заложен отель. Эллис Хайд был его старым приятелем, и Роджер знал, что на худой конец зять позаботится, чтобы банк не отказал ему в выкупе закладной. Но на руках у банка буквально умирала вся область. Попытка развить новые отрасли промышленности перегрузила банк векселями, большей частью долгосрочными. А кроме того, отель настолько обесценился, что при каждом возобновлении закладной исход осмотра становился все сомнительнее. Роджер принес отметки Генри, чтобы подбодрить и себя и Эллиса. Он хотел показать ему, что реальное обеспечение закладной не сводится к одному только отелю, а потом, среди всех огорчений и тревог, приятно все-таки было видеть, как Эллис просматривает отметки его сына.
