— Лена, мне надо ехать.

Я удивилась и коснулась его рукава; он не отреагировал на мое прикосновение, и я удивилась еще больше:

— Разве ты не останешься?

— Нет. Я поеду в Москву.

Что ему делать в Москве на ночь глядя?

— Как хочешь. Выпей чаю.

— Не хочу. Пусть ребята пьют, и поедем.

Он был какой-то неживой, не похожий на себя. Я не могла понять, что с ним случилось. Наверное, просто устал.

— Костя, я хочу, чтоб ты знал: я горжусь тобой!

— Правда? — Он неприятно усмехнулся. — Поэтому и побеседовала с Яковлевым?

Он с непонятной мне болью посмотрел глубоко-глубоко в мои глаза и вдруг легонько провел тыльной стороной ладони по моей щеке снизу вверх и, сбежав с лестницы, скрылся в саду.

Я осталась стоять, тупо глядя в темноту, недоумевая, чем его мог так опечалить мой разговор с Яковлевым. Мы вообще часто и подолгу говорим с Генкой, и Костя всегда относился к этому спокойно. Разве что подсмеивался над нашей манерой перезваниваться два-три раза в неделю.

Только ночью я где-то между снами вспомнила, что пообещала мужу переговорить с Яковлевым о разводе. Я вскинулась со сна и больше не уснула. Костя не знал, что моя решимость расстаться с ним сильно поколебалась. И причиной был именно разговор с Яковлевым.

— ..Лена, он действительно не понимает, почему ты так завелась из-за квартиры. Он не знал дома: интернат, казарма, общежитие, коммуналка, камера, барак. Для него дом — это просто место, где спят, а не святыня, как для тебя. Мы ему говорили, что нельзя делать евроремонт без твоего согласия. Но он уперся.

Страшно гордился собой и радовался, что успел к твоему возвращению.

Уже три дня я жила дома. Как господин Скоробогатов и обещал, фирма, делавшая евроремонт, восстановила прежний вид спальни и кабинета. Вся остальная часть квартиры сияла великолепием, но казалась чужой и даже враждебной.

Два предыдущих дня я занималась налаживанием быта и ждала. Напрасно. Господин Скоробогатов не появился.

Не выдержав неизвестности, я собралась и отправилась в офис. Шеф отсутствовал. Я оставила на столе секретаря сводный аналитический отчет.

Господин Скоробогатов категорически отказывался считывать информацию с экрана компьютера, поэтому отчет распечатывался в единственном экземпляре.

По дороге к приемной, преодолевая некороткий путь по коридору, я встретила одну из молоденьких секретарш. Лицо девочки не было мне знакомо, мое ей тоже, и на мою улыбку девица ответила взглядом, полным холодного безразличия.

Другими словами, приняв меня за посетительницу, она не кинулась ко мне, готовая к услугам, а облила волной пренебрежения.

— Вера Игоревна, у нас есть человек, который отвечает за персонал?

Идеальная секретарша подняла на меня спокойные серые глаза, отложила ручку и села иначе на своем вертящемся стуле, готовясь к разговору. Весь ее вид радовал глаз. Кроме скромненького серенького костюмчика. Костюмчик вызывал зависть.

— В каком смысле? — осведомилась Вера Игоревна.

— Ну офис-менеджер…

— Нет.

И она начала перечислять, загибая стройные пальчики:

— У нас есть начальник безопасности, начальник канцелярии, начальники служб…

— Выходит, каждое подразделение живет по своим правилам?

— Похоже…

— Сотрудник может явиться в офис в джинсах и вести переговоры «без галстука»?

— Я не думала об этом. Наверное, так.

— А кто регламентирует внешний вид секретарш?

— Не знаю. Или Зиновьева, или никто.

— За три шага по коридору я встретила девочку в мини-юбке, без чулок, и другую, не пожелавшую ответить на мое приветствие.

Вера Игоревна слегка насторожилась:

— Она вас не узнала.

— Разумеется. Именно поэтому. Ее работа — быть приветливой с любым, кто переступит этот порог. Я могу попросить вас собрать где-нибудь всех девушек?

— Да. Через четверть часа в зале заседаний.

Эти пятнадцать минут у меня ушли на то, чтобы сформулировать требования к внешнему виду и манере поведения сотрудников (сотрудниц) секретариата.

Я изложила тезисы стайке разнокалиберных и разномастных девиц и категорически заявила, что невыполнение любого пункта автоматически повлечет за собой немедленное увольнение.

Сотрудницы, озадаченно переговариваясь, отправились к местам прохождения службы, а я, довольная, прибыла домой и уселась ждать реакции господина Скоробогатова на мое вопиющее самоуправство.

Время шло, и ничего не происходило. Вернее, происходило самое худшее. Господин Скоробогатов проигнорировал мою выходку.

От тоски я без всякой необходимости попила чаю и прилегла на постель поверх покрывала.

Огромную квартиру окутала тишина. Я лежала, такая маленькая, незащищенная, одинокая и никому не нужная.

В первый год нашего союза господин Скоробогатов был занят день и ночь. Он куда-то ездил, с кем-то встречался. А когда бывал дома, непрерывно разговаривал по телефону, что-то писал, читал неведомые бумаги…

В квартире постоянно толпились какие-то люди.

Кто-то приходил, кто-то уходил. Одни забегали на минутку, другие проводили целый день, а кое-кто и оставался ночевать…

Их всех приходилось кормить. Каждый день я варила борщ в восьмилитровой кастрюле, крутила по сотне котлет, пекла пироги…

Иногда, выйдя ночью в туалет, я видела свет в кухне и, зайдя, обнаруживала там едоков.

Господин Скоробогатов легко, как нож в масло, вошел в новое состояние и в новые отношения.

Свобода физическая, свобода выбора и еще какие бывают свободы… И он как рыба в воде.

Я скоро перестала удивляться. Работая как одержимый, господин Скоробогатов, казалось, весь мир заставлял вращаться вокруг себя. Нашлось дело и мне.

В сопровождении Олега Чешко я колесила по стране, встречалась с людьми, передавала то, что нельзя было доверить обычным каналам связи.

Олег — тридцатилетний, дурашливый, абсолютно лишенный чувства страха и предельно надежный, теперешний начальник службы безопасности у Скоробогатова, тогда был моим постоянным спутником. Мы попадали в разные — порой неприятные, порой откровенно опасные — ситуации. Но у меня не только волос с головы не упал, на меня не осмелилась сесть ни одна пылинка.

Олегу есть за что благодарить Скоробогатова.

Осужденный за превышение допустимой обороны (подстрелил мерзавца при задержании, когда тот кинулся на него с ножом), а на самом деле за то, что слишком близко подобрался к сильным мира сего, в лагере лейтенант милиции Чешко был обречен на скорую мучительную смерть. Господин Скоробогатов спас ему жизнь. И обрел преданного друга.

В те времена мы редко виделись. Иногда я заставала Костю на кухне. Он что-нибудь ел и глядел прямо перед собой, напряженно обдумывая очередную операцию. На худом лице огромные глазищи. В них хитрый блеск и какое-то недоступное мне знание.

И уж совсем редко по ночам в мою дверь раздавался стук. Он просовывал голову и неизменно спрашивал:

— Не помешаю?

И наступали чудесные минуты, наполненные нежностью. Костины губы чуть горчили от табака, дыхание пахло зубной пастой. Горячие неумелые руки робко двигались по моему телу. У меня кружилась голова.

Я обнимала Костю, и он, затихал, согреваясь в моих руках.

Для него это было самым главным. Он мог лежать сколь угодно долго совершенно неподвижно, сводя меня с ума, доводя до исступления.

Бывало, что усталость брала свое и он засыпал. а я лежала рядом, с удивлением прислушиваясь к бушующему во мне желанию.

Но чаще в какой-то момент мужское тело в моих руках становилось властным и нетерпеливым.

Его поцелуи обжигали кожу, сильные руки по-хозяйски уверенно обнимали меня.