— Иванов!
Я чуть было не назвал его Палтус. Обнялись. Пошли взаимные расспросы. Его интересовала судьба однополчан.
Я коротко рассказал, как мы выходили из окружения, что Курдюков и братья Кругловы находятся здесь же, на Сталинградском фронте…
— Точно знаю лишь о Калинкине. Он в десантной дивизии…
Я написал полевой адрес своего адъютанта, передал Иванову:
— Ну а ты куда после санбата попал?
— Я-то? — Он указал в сторону артпарка. — Да прямо сюда. Орудийное дело мне по душе. Кстати, какая судьбина постигла моего безотказного «максима»?
Я не скрыл печальную историю с тачанкой.
— Курдюков до последней минуты берег пулемет. Но в окружении многие и головы не сберегли…
Иванов проводил меня до техсклада и, прощаясь, высказал свою думку:
— Нынче Октябрь встретим не иначе как победой. — И вдруг немножко приподнятый тон его сменился на просительный: — Товарищ майор, возьмите к себе в полк. На передовую отпустят. Это не в тыл куда-нибудь…
Я обещал Иванову помочь с переводом. Записал его адрес. В полк ехал с мыслью: «Как-то встретят на новом месте?»
991-й стрелковый полк располагался севернее Большой Мартыновки. Им командовал подполковник Пономарев. Он принял меня в своей землянке. В ней было тепло. Беседа наша протекала за чаем.
Пономарев рассказывал о части не без гордости. Она прошла от Москвы до Гжатска с боями. Особенно отличилась под Ельней…
— Но для меня лично, — признался Пономарев, — самое памятное — защита Москвы. Тогда мы входили в состав сорок третьей отдельной бригады. Ею командовал Герой Советского Союза полковник Некрасов. Бригада не только сдержала напор немцев на своем участке, но и сохранила силы для наступления. Победа под столицей вдохнула веру в наши силы.
Испытующий взгляд Пономарева остановился на мне. Его интересовало мое настроение. Потом разговор перешел на самую злободневную и волнующую тему — об окружении войск Паулюса.
— У противника есть еще надежда, — подполковник чайной ложкой ткнул в карту. — Вот здесь… в районе хутора Рычковского немцы упорно удерживают небольшой плацдарм. У них тут переправа. Думаю, что попытаются выручить Паулюса.
В тот час ни подполковник Пономарев, ни я, конечно, не знали, что именно наше соединение и будет участвовать в ликвидации вражеского плацдарма у Рычковского.
Люди 991-го полка мне понравились. Подполковник Пономарев помог мне перевести Иванова в нашу часть.
XXV годовщину Великого Октября мы встретили не без тревоги. Дело в том, что 258-я дивизия, находясь в составе 5-й танковой армии, не раз пыталась опрокинуть противника, захватить переправу на реке Дон, но безуспешно. Не имела успеха и вся 5-я танковая армия на этом направлении.
Ясно было, что немецкое командование не случайно зацепилось за рычковский плацдарм и на берегах Дона значительно усилило группу Холлидта.
На митинге, посвященном Октябрьской годовщине, многие ораторы прямо говорили о нашей ближайшей задаче — очистить левый берег Чира от противника. Настроение у всех было боевое, рвались наступать.
Вражеский плацдарм оказался железным орешком. Раскусить его надо было как можно быстрее, пока враг не подтянул свежие резервы.
И вот Ставка принимает решение — для ликвидации плацдарма создать 5-ю ударную армию и в самые короткие сроки бросить ее в бой, чтобы опередить врага.
Наша дивизия вошла в состав этой армии. Мы начали готовиться к операции, от которой зависело многое.
Занимались в мороз, вьюгу, когда еще не было средств связи, тылов, штаба. Возглавил 5-ю ударную армию опытный военачальник генерал М. М. Попов. Он взялся за дело энергично. Его решительная рука чувствовалась на каждом шагу. Связь он наладил через соседние армии, они же пока снабжали нас провиантом и боеприпасами.
В заботах время не шло, а летело. Наконец у комдива состоялось совещание. 258-й стрелковой дивизией командовал полковник И. Фурсин. Он порадовал нас. Широкой ладонью отогнав дым от собственной папиросы и выдержав паузу, Фурсин сказал:
— Я только что от командарма… Гитлер решил во что бы то ни стало вызволить Паулюса. Группа Холлидта, по данным нашей разведки, пополнилась танками, самолетами, артиллерией и резервными частями…
В Пятую ударную армию включены пять стрелковых дивизий, третий гвардейский кавалерийский корпус и свежий седьмой танковый корпус генерал-майора П. А. Ротмистрова… Задача армии — опрокинуть врага, мощным клином врезаться в центр его плацдарма.
Мы с командиром полка переглянулись: нарушалась обычная, казалось, хорошо проверенная тактика охвата противника с флангов. Но все зависит от места, времени и условий. Было приятно, что необычное решение вытекало из реальной обстановки на рычковском «пятачке».
— Завтра утром, — продолжал комдив, — наступление. Ваша задача — незаметно вывести батальоны на исходные…
В ночь на 13 декабря, проверяя боеготовность подразделений, я встретился с Ивановым. Он снова возглавил пулеметный расчет. В нем кроме Иванова были коммунист Лебедь и еще не известный мне красноармеец Березников. Я познакомился с ним в землянке, прокопченной махоркой, с маленьким оконцем. Пулеметчики ели рыбные консервы. Видимо, до моего прихода Иванов рассказывал о своем Мурманске и о любимой рыбе палтус. Лебедь обратился ко мне с вопросом:
— Товарищ майор, вам не приходилось, случаем, пробовать северную рыбку палтус?
Иванов смутился, очевидно полагая, что сейчас новым товарищам станет известно его прозвище. Но я не выдал его маленькой тайны.
Через два часа 1-й батальон, в который входил пулеметный расчет Иванова, должен был быть в районе хутора Рычковский. Я поинтересовался:
— Сколько у вас лент?
Лебедь и Березников замялись. Как потом выяснилось, Иванов натаскал их со склада столько, что бойцы не знали: говорить правду или нет.
Ответил сам Иванов:
— Товарищ майор, вы уж меня знаете — я без курева, а «максим» без патронов не останемся. Есть чем фрицев угостить.
Он откинул фуфайку, под которой стояло девять коробок с лентами. Я знал, что Иванов напрасно не выпустит ни одной пули. Поэтому ничего не сказал, а только спросил:
— После ранения успел проверить глаз?
— Успел. И не раз. Вот свидетели…
Да, Иванов зря время не терял. Он не только сам тренировался в стрельбе, но и кое-чему уже научил своих помощников.
— Вот погодка завтра будет нелетная, — вздохнул Иванов. — На соколов наших рассчитывать не приходится…
Северный рыбак и охотник отлично чувствовал погоду. Он предсказывал на завтра крепкий мороз. Иванов легко переносил холод. Его беспокоили помощники. Уралец Березников, правда, тоже не боялся стужи. А вот Лебедь все жмется к печурке. Он вырос на юге Украины, как бы не окоченел завтра.
Иванов лично подобрал для расчета полушубки, валенки, варежки и ушанки. Он говорил бойцам:
— Мороз страшен не в бою, а перед боем. Тут двойная дрожь получается: и нутро холодит и снаружи стынь прошибает. Так что потеплее надо одеться для начала. А там и сбросить можно…
Я заметил, что бойцы обычно при старшем командире как-то замыкаются, редко говорят по душам. Иванов был не таким. Глядя на него, и Лебедь с Березниковым раскрылись. Последний оказался большим любителем старины. С детских лет собирал древние монеты, черепки, книги и рукописи. В староверской семье он нашел рукописную тетрадь песен. Редкая память помогла коллекционеру тут же рассказать балладу про солдата с метким глазом.
А Лебедь с ранних лет пристрастился к садам и огородам. Он выращивал мичуринские сорта яблок, груш. Арбузы у него удавались, как он утверждал, с пивной бочонок. За дыню получил районную премию…
Страсть к растениям сочеталась со страстью к футболу. Лебедь мечтал о том, как после войны поедет в Киев и там на стадионе угостит победителей кавунами, похожими на кожаные мячи…
За дверью землянки свистела вьюга, а мне чудилось, что это свистели зрители стадиона. Никто из нас не говорил о предстоящем бое.
