На моих глазах они предотвратили взрыв школы. Бикфордов шнур уже горел, когда заместитель командира саперного батальона Маслов, рискуя жизнью, бросился к нему. Ординарец предупредил офицера:

— Товарищ майор, осторожнее. Может быть второй шнур.

На минуту Маслов остановился. Он знал о подобных хитростях врага. Но времени на разгадки секретов не было. Не дожидаясь, пока ординарец осмотрит здание с другого конца, Маслов кинулся в полуподвал. Огонек уже подбирался к зажигательной трубке, сапер успел ликвидировать опасность в самый последний момент.

Маслов, ординарец и я вошли в вестибюль школы. Дверь, ведущая в коридор первого этажа, была забита. Как только мы сорвали доски, к нам потянулись раненые, лежавшие на голом полу. Они были во всех классах. Гитлеровцы хотели похоронить их здесь, взорвав строение.

За освобождение города Шахты многие воины нашего полка были отмечены наградами. В частности, орденов удостоились старшие лейтенанты Овтин, Мартынов, Ларин, капитан Алехин,

К середине апреля наша дивизия вышла к реке Миус. Перед нами темнели обрывистые берега, которые немецкое командование длительное время готовило для упорной обороны.

Гитлер возлагал на миусский рубеж большие надежды. И действительно, противотанковые рвы, мины, проволока, сложная система траншей, огневых точек — все это представляло собой серьезное препятствие. Оборону здесь держали недобитые части и соединения группы Холлидта, состоящей из трех пехотных и двух танковых дивизий. Их поддерживали остатки 1-й танковой армии, разбитой под Ростовом.

5-й ударной армии не удалось с ходу закрепиться на западном берегу реки Миус — сказались предшествующие длительные бои, большие потери, плохая обеспеченность горючим и боеприпасами.

К прорыву миусской оборонительной линии надо было подготовиться как следует.

Наступило относительное затишье. Войска вели разведку боем, наблюдение за противником, совершенствовали укрепления, подвозили боеприпасы.

Проводилась и боевая подготовка. Подразделения нашего полка занимались в пяти километрах от переднего края. В условиях максимально приближенных к боевым они учились ходить в атаку, уничтожать танки, сражаться в траншеях и окопах, стрелять по наземным и воздушным целям.

Лучшие командиры подразделений Овтин, Ларин, Смоляков обучали поступившее в часть пополнение.

Мне тоже приходилось в это время работать с двойной нагрузкой, так как командир полка заболел.

Вскоре у нас произошло радостное событие. Части вручили гвардейское Знамя. Торжество состоялось в балке Кирико. Это в полутора километрах от передовой. Сюда прибыли представители от всех подразделений. Все были выбриты, начищены, подтянуты.

На праздник к нам приехали новый командующий 5-й ударной армией генерал-лейтенант В. Д. Цветаев, член Военного совета полковник Булатов, командир дивизии полковник С. С. Левин и начальник политотдела подполковник Д. Чепуров.

Перед строем член Военного совета армии зачитал приказ о преобразовании 258-й стрелковой дивизии в 96-ю гвардейскую стрелковую дивизию и о присвоении гвардейского звания нашему полку.

Поздравляя личный состав части, полковник Булатов сказал:

— Советская гвардия — лучшая часть наших Вооруженных Сил, ее цвет. Гвардеец — образец того, каким должен быть каждый воин. Его отличают беззаветная храбрость, стойкость, безграничная преданность делу партии и Родине. Воля гвардейца к победе неиссякаема. Гвардия всегда идет в первых рядах.

В заключение Булатов от имени Военного совета фронта выразил уверенность, что гвардейцы и впредь будут совершенствовать свое боевое мастерство и оправдают высокое звание.

Командующий армией вручил мне гвардейское Знамя. Я встал на колено и поцеловал полотнище.

Мы дали клятву до последнего дыхания быть верными Родине, своему народу, Коммунистической партии и, пока наши руки держат оружие, бить врага без пощады…

Теперь к прорыву Миусского рубежа мы стали готовиться еще с большим подъемом.

Очень скоро командованию дивизии потребовались новые пленные. Особенно ощущалась нужда в штабном офицере. Однако все старания наших разведчиков в последние дни не приносили желаемых результатов. Противник настолько был бдительным, что они никак не могли захватить «живую справку».

В конце мая полковник С. С. Левин вызвал меня к себе и сказал:

— Начальник штаба фронта генерал Бирюзов ждет «языка». И ждет с вашего участка.

Среднего роста, подвижной, рыжеватый командир дивизии поднялся из-за стола и дал понять, что разговор закончен…

Вернувшись в свой блиндаж, я вызвал помощника начальника штаба по разведке старшего лейтенанта Н. М. Виноградова. Внешне Николай Михайлович никак не походил на решительного и расторопного человека. Щуплый, медлительный, он больше напоминал счетовода. Но вид его был обманчив: за ничем не приметной внешностью скрывался смелый, хладнокровный, находчивый охотник за «языками».

Выслушав меня, он предложил переправить поисковую группу на участке 2-го батальона, которым командовал толковый офицер Александр Иванович Смоляков. У меня мелькнула мысль: «А что, если поручить комбату организовать поиск?»

Смоляков родился в селе Александровна, под Челябинском. Суровая природа с детства приучила Сашу легко переносить стужу, сырость, трудные походы. Он уже имел большой боевой опыт. Отходил по дорогам Украины, бился на Волге. Был ранен. В общем, обстрелян основательно. А главное, любые задания Смоляков выполнял с огоньком, творчески. В подразделении его любили.

Когда в одном из боев немцы стали окружать командный пункт Смолякова, связист Сергей Живаев прикрыл его огнем из пулемета. Комсомолец стрелял, пока не кончились патроны. Потом пустил в ход гранаты. Живаев уничтожил более тридцати гитлеровцев, спас командира. Но сам погиб.

Я был уверен, что Смоляков справится с задачей.

За выполнение ее майор Смоляков взялся, как всегда, энергично. В этот же день, прихватив с собой старшину Кораблева, он отправился в 4-ю роту, находившуюся на левом фланге батальона. Отсюда за слегка холмистой равниной в бинокль различались очертания вражеской обороны, а за ней — полуразрушенные хаты Дмитриевки. Где ручей пересекал передний край, сплошная линия траншей прерывалась. Видимо, там был заболоченный участок. Туда-то и решено было направить группу. Темная ночь и характер местности позволяли бойцам незаметно проникнуть в расположение противника.

Смоляков и Кораблев долго изучали обстановку, прикидывали маршруты. Внимание старшины привлек почерневший от дождей и ветра большой стог соломы. Он предложил назначить возле него место сбора. Но комбат заметил:

— Если вас обнаружат возле стога — подожгут как факел!

Командиру 4-й роты Смоляков приказал:

— Пропустишь ребят в девять вечера. Без нужды ни одного выстрела. Отвлекать будут на правом фланге. Отход прикроешь по сигналу Кораблева. Смотри не перестреляй в темноте. Выставь наблюдателей понадежнее…

Для прикрытия разведчиков я приказал выделить артдивизион капитана С. Лаушкина и пулеметный расчет Н. Иванова. Николай хорошо ориентировался в темноте. Смоляков заинтересовался, откуда мне известна такая деталь. Я рассказал о пулеметчике-снайпере.

Комбат посмотрел на часы и заторопился. Надо было дать время Кораблеву подобрать людей в группу, подготовить снаряжение. Мы договорились о времени проводов и расстались.

Ровно в восемь вечера я зашел в комбатовскую землянку. В ней восемь разведчиков получали последний инструктаж. Смоляков хотел по всей форме доложить, но я жестом остановил его, сказав:

— Продолжайте…

Взглядом я обвел лица бойцов. Все хорошо знакомы. Я частенько заглядывал в это подразделение, беседовал с ребятами.

Сейчас среди них не было младшего сержанта Харина, рядовых Ильченко и Макарова. Они не вернулись из последнего поиска.

Разведчики чаще других подвергались опасности, и я всегда старался больше уделять им внимания. Мне отрадно было наблюдать, как Смоляков по-отцовски с ними беседует. Он вникал во все мелочи. Ввиду того что группа направлялась недалеко и к утру должна вернуться, красноармейцы шли в тыл врага налегке. С собой они брали лишь небольшой запас продуктов и боеприпасов. Одеты все были в желто-зеленые маскировочные халаты.