— Свиридов! Подтягивай силы и держись!

Немцы беспрерывно освещали местность ракетами. Временами до нас доносилась немецкая речь. Враг тоже не спал. Как бы не помешал нашему сбору!

К двум часам ночи к нам пришел полковник Сошальский. Ему было приказано развернуть НП дивизии на высоте. Я уступил заместителю командира дивизии свое убежище. А для меня Кучерявый подыскал глубокую воронку. С помощью радистов он перекрыл ее какой-то дверью от разбитого блиндажа. Бруствер мы соорудили из крупных камней, оставив в них просветы в виде амбразур.

Вскоре в этом импровизированном блиндаже стало тесно — пришли командиры батальонов Смоляков, Гарин, Замукашвили, командир артдивизиона капитан Лаушкин, командир противотанковой батареи Овтин, командир минометной батареи Сигал и командир минометной роты Юрченко. Тут же ютились радист, связист и адъютант Кучерявый.

Наш сосед — 295-й полк тоже не дремал: командиры готовились к утренним боям. Взаимодействие между полками осуществлял полковник Сошальский.

Первые лучи солнца осветили трепещущее, изодранное красное полотнище на Саур-Могиле. Флаг стоял! Правда, шест, на котором развевался стяг, укоротился: его подрезали пулеметными очередями. Иванов, Березников и Лебедь ремонтировали древке, и флаг снова взвивался над пиком кургана.

Начинался второй день борьбы за господство над донецкой равниной. Теперь я уже не думал о роковых числах. 30 августа благополучно минуло. И уж если вчера нас не выбили отсюда, то сегодня и подавно.

Меня вызвал к себе Сошальский. Он беспокоился о дивизионных разведчиках. Они должны были сосредоточиться у подножия горы и в случае крайней необходимости прийти к нам на помощь. Алексей Андреевич беспрерывно поправлял коверкотовую гимнастерку и подергивал левым плечом, которое было заметно выше правого — результат контузии.

— Опаздывают, черти! — ворчал он, смотря в бинокль. — Плохо без связи. Возможно, они вон… в той балке с редким кустарником. А ну-ка, Александр Андреевич, пошли-ка туда своего адъютанта…

Не дожидаясь моего приказа, Кучерявый от камня к камню по изуродованной траншее спустился вниз. Наблюдать за ним стало небезопасно. Огонь немцев нарастал. Крупнокалиберные пулеметы били по склону до самой вершины, где гордо реял наш флаг.

Вдруг со стороны балки, куда ушел Кучерявый, затрещали автоматы. А через минуту показалась цепь гитлеровцев. Артиллерийский огонь противника поднялся выше, расчищая путь своей пехоте. А она уже облепила курган с трех сторон.

Наши артиллеристы взяли на прицел вражеских автоматчиков и танки. Сквозь гул, треск и грохот я услышал где-то совсем рядом голос Кучерявого:

— Товарищ майор, разведчиков нет! Там «фердинанд»! Я здесь станкач нашел. Сейчас вжарю.

Кучерявый выпустил очередь, и пулемет заглох. А тем временем за первой цепочкой автоматчиков показалась вторая. Трое бойцов, из пополнения, не выдержали атаки и, выползая из воронки, подняли руки. Сошальский выскочил из укрытия и, грозя наганом, закричал:

— Назад! Расстреляю!

Это были последние слова Алексея Андреевича. Его полковничья гимнастерка и прекрасно сохранившаяся портупея слишком бросались в глаза. И вражеский снайпер угодил в сердце Сошальского.

Я кинулся к полковнику. Он сделал шаг, затем покачнулся и упал. Рука с наганом безжизненно опустилась. На его лице застыло выражение грусти. Кровь на груди соединила орден Красного Знамени и медаль «XX лет РККА».

Тело Сошальского мы опустили на дно траншеи. Мне помог Володя. Он принес на гору обед и, увидев беду, поспешил на помощь. Нас прикрывали связисты и Кучерявый. Они «лимонками» обратили в бегство фашистских автоматчиков.

Гранаты катились под гору, подпрыгивали и разрывались в воздухе, поражая фрицев. Крики, стоны, проклятья — все это сменилось грохотом, лязгом ползущих «фердинандов».

Они, грязно-желтые, с темными крестами, лезли в гору, пугая нас огнем пулеметов и пушек. Но расчет бронебойщиков во главе с младшим сержантом Лепетихиным не дрогнул перед грозными машинами. Укрываясь за камнями, петеэровцы хладнокровно ждали решающего момента, когда «фердинанды» подставят свои бока под выстрелы.

Артиллеристы и минометчики тоже не дремали. Они обратили неприятеля в бегство.

Первая атака нового дня была отбита. Я присел на камень, рядом с уже остывшим телом Сошальского. Он даже сейчас казался подтянутым, красивым. Смотреть на него мешали слезы. Этот человек для меня был очень дорог. Именно Алексей Андреевич научил командиров нашего полка сочетать боевые действия с военной учебой. Именно он впервые показал мне, как нужно по-настоящему работать с разведчиками. Это целая наука, школа! И успехи нашей полковой разведки — это заслуга полковника Сошальского. Только теперь я понял значение чуткого отношения к военным специалистам.

Едва я успел взять документы Сошальского, как началась вторая атака. Видимо, немецкий снайпер, убивший полковника с орденами, сообщил своему начальству о том, что на горе находится командный пункт полка или дивизии. Мы оказались под пристальным наблюдением врага.

Резкий взрыв почти прямого попадания оглушил весь состав НП. Я очнулся первым. Кучерявый лежал на бруствере. Сергей Лаушкин хрипел у меня под ногами. Два радиста окровавленными телами прикрыли исковерканные радиостанции. Связист Алексей Устюжанин поднялся на колени и, ощупывая свою грудь, сказал:

— Все в порядке, товарищ майор!

Впрочем, порядка никакого не было: наблюдательный пункт прекратил свое существование. Теперь самое разумное — доползти до расположения ближайшего батальона. Его позиция ниже и немного левее.

Оглушенного адъютанта я столкнул с бруствера, и он покатился вниз, где братья Кругловы его поймали. Лаушкина я взвалил на спину и вместе с Устюжаниным выбрался из разбитого убежища.

Сползали медленно. А вокруг свистели пули, осколки, трещали и разлетались камни. Тело Сошальского пока оставили наверху. Со мной, в нагрудном кармане, его ордена и документы. Мы еще вернемся…

Лаушкин очнулся, когда до окопа осталось совсем немного. Последние метры он преодолел самостоятельно. Мартынов, пулеметчица Рая, повар Володя и братья Кругловы своим огнем прикрыли нас.

Проползая мимо трех расстрелянных, мы с презрением отвернулись от них. Ведь они, предатели, заставили подняться во весь рост Сошальского, по их вине погиб замечательный командир, раскрыт и разгромлен наблюдательный пункт.

Основой моего нового НП стал полуразрушенный окоп, который занимали стрелки батальона Замукашвили. Часам к одиннадцати утра Устюжанин установил телефон, и я через полковых артиллеристов связался с Алехиным.

Кстати, за два дня боя Алеша Устюжанин со своим напарником Муратовым исправили шестьдесят восемь повреждений на линии. Несмотря на град пуль и осколков, связисты тянули нить, обдирая на камнях руки и колени в кровь. И не успеешь оглянуться, как рядом уже слышится бодрый голос Алеши: «Москва», «Москва»… Говорит «Галич».

Алеша хранил вырезку из дивизионной газеты со стихами Павла Омскою на смерть комсомольца Сергея Живаева. Алеша частенько читал их вслух:

В полдень гитлеровцы обедали. Наступила передышка. Володя в который уж раз открывал крышку котелка и протягивал ложку, но мне не до еды. Поднимаюсь на высоту, к красному флагу. Со мной братья Кругловы. Наконец они встретились с Николаем Ивановым. Он так стиснул Кругловых, что у них кости затрещали. Смех, вопросы, рассказы.

— А где Калинкин?

— Я видел Петра!

— А я получил письмо от Бердниковича!

Березников и Лебедь в это время опять связывали древко. На алом изорванном полотнище не было живого места. И все же флаг, дразня фашистов, снова взвился над курганом.