Мы вначале думали, что нас поддержали польские партизаны. И каковы же были радость и удивление, когда из тумана раздался знакомый голос:

— Гвардейцы, не стреляйте в своих!

Так чистая случайность спасла нашу пулеметную роту от разгрома.

Форсировав реку Ливец, полк наступал в направлении города Ядув и вскоре завязал бой на юго-восточной окраине. Противник контратаками пытался остановить наше продвижение. Гвардейцы отразили его наскоки.

Через некоторое время гитлеровцы предприняли еще одну контратаку силой до батальона пехоты с тапками. Их удар пришелся по 1-му батальону, которым теперь командовал капитан Мудраков. Создав на этом участке превосходство в силах, нацисты обошли роту старшего лейтенанта Горельченкова и попытались прижать наших бойцов к реке.

Танки двинулись на гвардейцев, стреляли из пушек и пулеметов. Необстрелянные бойцы побежали к воде, под укрытие крутого берега. В этот критический момент Роскошный вызвал огонь полковой артиллерийской группы. Тяжелые снаряды подожгли несколько машин. Дым от них закрыл местность. Гвардейцы воспользовались этой маскировкой и, преследуя пехоту противника, ворвались в город Ядув. Нам помогали польские патриоты. Они стреляли фашистам в спину, поджигали дома, в которых они засели.

За успешное выполнение задачи Военный совет фронта вынес личному составу 293-го полка благодарность и предоставил краткий отдых. Солдаты мылись, чинили обмундирование, приводили в порядок технику и оружие. Я воспользовался паузой и навестил командира 234-го артполка подполковника Владимира Васильевича Роскошного. Обычно в такие паузы он отсыпался, подолгу сидел за обеденным столом и, закончив трапезу, пел под гитару. Он очень любил этот инструмент и никогда не расставался с ним.

Роскошный занимал заброшенный дачный домик с вишневым садиком. Меня удивила необычная картина: на столе в миске уже остыл украинский борщ, повар принес горячие вареники, а Владимир Васильевич сидит возле окна и грустно поет:

На кровати лежит письмо. Видимо, из глубокого тыла пришла весточка от жены или матери. Но почему же он загрустил?

На мое приветствие Владимир Васильевич что-то буркнул и дал понять, что я пришел к нему не вовремя.

— Садись, перекуси…

Я, грешным делом, подумал, что чем-то обидел его. И сейчас же вспомнил, что действительно перед ним виноват. В боях за город Ядув Роскошный опять отличился: поджег вражеские танки, подавил огневые точки в пригородном имении и на редкость быстро накрыл минометный расчет за церковной оградой.

В тот же день я позвонил командиру дивизии и подробно рассказал о заслугах командира артполка, но сам за хлопотами не поблагодарил Владимира Васильевича.

Приглашая хозяина к его же столу, я повинился, что забыл своевременно отметить его. Роскошный по-прежнему сидел перед окном и, тихо напевая, вяло перебирал пальцами струны гитары.

Он, видимо, даже не слышал меня. Пришлось переждать. Я понял, что у него стряслось что-то серьезное.

На призыв повара он тоже ничего не ответил.

Но вот оборвался аккорд. Не поворачивая головы, Роскошный обронил фразу:

— Лучше бой, чем такое.

Я перевел взгляд на письмо. Видимо, семейные неприятности. Я не стал расспрашивать Владимира Васильевича. Роскошный не раз читал мне письма жены, в которых меня удивляла сухая манера изложения. Но я молчал, потому что один мой однополчанин получал очень душевные письма от любимой девушки, а потом она вдруг сообщила, что вышла замуж.

Мы просидели вместе до трех ночи. Владимир Васильевич так и не развеселился.

Отдых был коротким. Полк вскоре получил приказ форсировать реку Западный Буг и овладеть городом Вышкув. Водный рубеж решили преодолеть сразу в нескольких местах. Разведчики искали удобные места для переправы.

Немецкая оборона проходила по высокой железнодорожной насыпи. Выгодная позиция позволяла противнику контролировать прибрежные подходы. Он открывал ураганный огонь, как только кто-нибудь из нас выходил на берег.

Адъютант привел ко мне в землянку польского крестьянина. Пожилой мужчина, с орлиным носом, в почерневшей соломенной шляпе, хорошо знал этот участок реки. Он здесь вырос и охотно взялся показать нам три мели, где можно перейти реку вброд.

Стефан Стефанович рассказал, что гитлеровцы надругались над его единственной дочкой, задушили ее и бросили в реку. А однажды он нес ведра с водой и не мог снять шапку перед обер-лейтенантом. Так двое солдат повалили поляка в снег и облили водой. Он заболел воспалением легких.

Накануне форсирования разведчики привели «языка». Стефану Стефановичу показалось, что пленный солдат был одним из тех, кто его обидел. Поляк с палкой накинулся на фашиста. Тот грохнулся на колени и пустил слезу, что они-де оба католики, что бог велит быть милосердным.

— Милосердным к людям, а не к хищным зверям! — ответил на это Стефан, пытаясь ударить гитлеровца.

Разгневанному крестьянину объяснили, что в Советской Армии не бьют пленных.

Стефан Стефанович долго не мог успокоиться.

Ночью польский патриот показал нам броды. Враг обнаружил наши подразделения лишь тогда, когда они уже вышли на противоположный берег. Нас поддержали артиллеристы не только полка, но и дивизии. Продвижение гвардейцев шло успешно. Западный Буг на широком фронте форсировали все три полка 96-й гвардейской стрелковой дивизии. Теперь оставалось овладеть Вышкувом.

25 августа мы вышли к городу с готическими крышами и башнями. Это был Вышкув.

Разведчики капитана Бурехина вернулись с поиска без «языка», но принесли ценные данные о немецкой обороне. Ее секрет (как любил говорить начальник разведки полка) заключался в том, что все секторы тесно взаимодействовали один с другим.

Наш план был прост: нарушить взаимодействие. Я доложил об этом командиру дивизии. Город должны были штурмовать два полка, а третий находился в готовности развить успех любого из них.

Генерал-майор Кузнецов обещал усилить артиллерийский обстрел залпом «катюш», но потребовал от нас точную схему расположения орудий и минометов противника.

— Бить только по огневым точкам, — сказал он, рассматривая план города. — Город сохраним полякам…

Замполит полка, замполиты батальонов, все парторги и комсорги проводили беседы с бойцами. Еще в первый день нашего вступления на польскую землю Советское правительство заявило, что советские войска вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью — разгромить германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецко-фашистских захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши.

Комсорг полка Петр Иванович Мартынов беседовал с новичками. Он приурочил свое выступление к музыкальной радиопередаче. Московская станция передавала концерт, посвященный знаменитому польскому композитору и пианисту Фредерику Шопену.

Мазурки, вальсы, прелюдии и ноктюрны Петр Иванович комментировал по-своему. Сначала он выделил в музыке Шопена идею борьбы польского народа за освобождение, потом рассказал о жизни основоположника польской классической музыки и неожиданно подвел к тому, что советские воины спасают родину Шопена, его талантливых земляков, наших братьев славян.

Я искренне был рад, что Мартынов нашел оригинальный подход к молодым солдатам. Петя, собственно, вырос у нас в полку. Мы, коммунисты со стажем, охотно помогали ему встать на ноги. Эта беседа Петра Ивановича мне запомнилась: она была его последней в полку.

Забегая вперед, скажу; в бою за Вышкув комсорга тяжело ранило.

Когда наш полк ворвался на северо-западную окраину Вышкува, противник открыл по этой части города сильный огонь. Прокладывая себе путь гранатами, Мартынов первым ворвался в каменный дом, превращенный немцами в крепость. За ним последовала целая группа бойцов. В перестрелке вражеская пуля попала Мартынову в ногу. Из здания его вынесли на носилках. Мы прощались с ним в санбате. Петр Иванович заверил, что он быстро поправится и вернется в родной полк. Но Мартынова больше не пустили на фронт. Через некоторое время из его писем мы узнали, что он демобилизован, некоторое время работал секретарем Петрозаводского горкома, а потом возглавил телевидение Карельской автономной республики.