– Не имею ни малейшего понятия, – честно ответил Генри.

– Так, Хофман, – сказал Хейзелридж, – я слышал, что вы закончили первую часть своей работы и можете изложить мне картину финансовой ситуации в фирме.

– Предварительную справку, – уточнил Хофман. – А если вы сочтете, что некоторые аспекты потребуют детального разбирательства.

– Начнем как обычно, если не возражаете.

И Хофман говорил целый час, лишь изредка перебиваемый Хейзелриджем. Взял в руки кипу заметок, но почти не заглядывал в них. Все держал в голове.

Говорил об имуществе движимом и недвижимом, об основном и оборотном капитале; об индексе популярности и профессиональном уровне, о взаимоотношениях фирмы с клиентами; о соотношении доходов и расходов; об итоговом балансе и о законе снижения рентабельности. И каждый установленный факт дополнял цифрами-фунтами, шиллингами, годами и месяцами, процентами и дробями.

Когда он кончил, Хейзелридж сказал:

– Премного благодарен.

И добавил:

– Полагаю, что основные тезисы вы мне представите письменно.

Хофман согласился, тогда инспектор продолжил:

– Сугубо между нами и начистоту, что из этого следует?

Хофман задумался. Потом рассортировал бумаги и заботливо уложил их в папку, навинтил колпачок на авторучку, сунул её в карман (где она пребывала вместе с тремя цветными карандашами) и с довольной улыбкой откинулся в кресле; у человека менее сдержанного такая улыбка означала бы буйное веселье.

– Я всегда думаю, – начал он, – что в каждом бизнесе начало-это как разводить огонь в камине. Вначале нужно собрать на колосники бумагу, щепки, на них – угли и только потом поднести спичку. Все моментально вспыхнет. Бумага прогорит, поленья затрещат – тут вы начнете подкладывать уголь-это ваш оборотный капитал. Сначала будет мало тепла. Вот так в каждом очаге и в каждом бизнесе – настает момент, когда вы знаете, получится или нет; и полагая, что уголь сухой, тяга хорошая, и вы все сделали как надо, скоро вы дождетесь настоящего тепла. Если же что-то не в порядке, можете разгребать угли и раздувать огонь, станете черным, как трубочист, но будет только дым и смрад и полно горелой бумаги. Но если уж разгорелось, дальше проще простого поддерживать огонь. Достаточно только время от времени подбрасывать угля. Между прочим, об этом люди часто забывают, когда жалуются, что шеф ничего не делает, а они должны надрываться за него. Любой сумеет поддерживать огонь, который уже разгорелся.

– Верно, – кивнул Хейзелридж. – И что дальше?

– Это ясно как день, – продолжал Хофман. – Это поймет каждый, кто над этим задумается. Но люди часто не понимают, что это правило действует и в обратную сторону. Такой хорошо разведенный огонь будет гореть и сиять и давать тепло ещё долго после того, как вы перестанете подкладывать. А если иногда все же чуть-чуть подбросите – даже не столько, чтобы возместить израсходованное – будет гореть ещё очень долго. Вот это и объясняет, что происходило в фирме «Хорниман, Бёрли и Крейн» в 1939—1940 годах. Сомневаюсь, что это мог бы заметить кто-то непосвященный – но запас угля у них кончался. Частично причиной этого была война, частично – тот факт, что их знаменитая система малопродуктивна в смысле быстрого и эффективного оборота. Она бы исключительно подошла, – и Хофман отнюдь не был ироничен, – для государственных учреждений. Но, прежде всего, по-моему, причина была в том, что доходы падали, расходы же – особенно расходы Абеля Хорнимана – возрастали. Естественно – у него был большой дом в Лондоне и усадьба в деревне, к тому же положение его требовало денег, чтобы его удержать; денег и ещё раз денег.

– Но его банковский счет мне показался слишком скромным, – заметил Хейзелридж.

– Вот вам пример, до какого состояния была доведена фирма. Помещения для конторы они арендуют. А договор аренды – вещь недолгая. В каждой приличной фирме, работающей в арендованных помещениях, есть фонд на обновление договора, на ремонт и эксплуатацию, не говоря уже о премии, которую нужно заплатить при обновлении арендного договора. И фирма «Хорниман, Бёрли и Крейн» долгие годы создавала такой амортизационный фонд. А в 1939 вдруг перестала делать в него взносы. В 1940 и 1941 вообще исчерпала весь фонд и израсходовала деньги.

Хофман минутку помолчал, чтобы собраться с мыслями, и продолжал:

– То, что случилось потом, труднообъяснимо. Где-то в конце 1940 фирма вдруг получила вливание свежей крови.

– Ага, – протянул Хейзелридж. Теперь не было сомнений – он заинтересован. – Продолжайте, прошу вас.

– Абелю Хорниману удалось как-то найти оборотный капитал. Это незаметно на первый взгляд – но когда знаете, что искать, то найдете. Амортизационный фонд был восстановлен. Ипотеки на недвижимости Абеля в городе и в деревне уменьшились. И даже расходы, которые обычно шли бы из прибыли, производились из капитала, так что прибыль не уменьшалась и наступило кажущееся оздоровление.

– Вы говорите – вливание свежей крови?

– Ну, это такая метафора.

Хофман произнес это почти виновато, словно осознавая, что специалист по финансам не имеет права прибегать к метафорам.

– Но это действительно самое простое объяснение, которое пришло мне в голову, если речь о том, что произошло. Короче, Абель Хорниман где-то раздобыл эти деньги – хотя я и должен добавить, что не имею понятия, где. Ясно только, что деньги поступили извне. Может быть, их ему кто-то завещал – но для этого все произошло слишком вовремя. Или ограбил банк.

– Не исключено, – с совершенно серьезным видом согласился Хейзелридж. – А могли бы вы определить, сколько было этих денег?

– Достаточно много, – сказал Хофман. – По меньшей мере десять тысяч фунтов.

– В конце концов, – заявила мисс Беллбейс, – убийство-дело серьезное. Ведь в следующий раз это может произойти с любой из нас.

– И все равно, – заметила Анна Милдмэй, – все это смахивает на донос.

– Думайте, что говорите, Анна, – одернула её мисс Корнель. – Мы не в школе. Я согласна с Флорри. Это вещь серьезная.

– Думаю, мы должны это сделать, – сказала мисс Беллбейс.

– Я это сделаю, – заявила мисс Корнель.

Хейзелридж уже собрался уходить, когда вошла мисс Корнель. Инспектор собирался возвратиться в Скотланд-Ярд, чтобы поговорить с доктором Блэндом из патологоанатомического отделения.

– Минутку, – сказала мисс Корнель, – я вас долго не задержу. Речь идет о том письме. Того, что нашлось у меня под столом.

– Прошу вас, – остановился Хейзелридж.

– Должна признаться, – начала мисс Корнель, – что мы несколько разошлись во мнениях, говорить вам об этом, или нет. Но большинство решило, что нужно. Ведь это заметили мы все.

– В письме?

– Да. Вам это, может быть, покажется несущественным, но если помните, письмо начиналось так: «Дорогой мистер Хорниман!» Мистер Смоллбон никогда так к Абелю Хорниману не обращался. Он написал бы «Дорогой Хорниман» или «Дорогой друг!» В таких вещах принят определенный этикет. Если вы с кем-то друзья, то опускаете слово «мистер», а если совсем близкие-то и фамилию. В таких вещах трудно ошибиться.

– Конечно, – признал Хейзелридж. – Вы очень любезны, и спасибо за то, что обратили на это мое внимание. Правда, не понимаю, – добавил он с усмешкой, – почему вы так опасались дать мне эту информацию.

В то утро мозг его явно работал не на полные обороты. Только уже на полпути в Скотланд-Ярд до него дошло, что из этого следует.