В полдень, сидя на своем месте в кафе «Мир», Ж. П. Г, ждет, когда ученики лицея пройдут мимо.

Он не слишком взволнован. Возможно, даже более спокоен, чем обратно.

Домой после разговора с директором он не вернулся — не потому, что боялся предстоящих объяснений, а потому, что у него уже появились свои привычки и его влечет прохладный зал кафе. За соседним столом сидят игроки в белот. Он следит за игрой, и один из игроков время от времени оборачивается, подмигивает и показывает ему свои карты.

Неожиданно игрока зовут к телефону, и он обращается к Ж. П. Г.:

— Не замените меня ненадолго?

— Я не умею играть.

Ж. П. Г, говорит правду. В дни его молодости в белот еще не играли. И все же мысль взять в руки карты вызывает в нем странное волнение.

Он слышит шум: уроки в лицее кончились. Он ждет, пока пройдет Антуан, который почти всегда возвращается домой в одиночестве, и следует за сыном метрах в двадцати сзади.

У Антуана тоже есть ключ от дома. Он отпирает дверь и вздрагивает, увидев отца у себя за спиной.

Конечно, движение это непроизвольно: так бывает, когда вдруг замечаешь, что кто-то идет за тобой по пятам. И все-таки!.. Ж. П. Г, усматривает в этом характерный признак своих отношений с сыном.

К завтраку приготовлен кролик. Квартира пропиталась вкусным теплым запахом. На сковороде жарится картошка: Элен надела новый передник с хрустящими складками.

Трапеза начинается спокойно. Каждый сидит на своем месте. Ж. П. Г., как обычно, смотрит в пространство, и можно надеяться, что этот завтрак ничем не будет отличаться от остальных.

Однако г-же Гийом изменяет терпение. Когда муж принимается за кроличью ножку, она негромко бросает:

— Надеюсь, ты расскажешь, как все прошло?

Антуан затаивает дыхание. Мальчик смотрит на отца, потом на мать и низко склоняется над тарелкой.

— Полагаю, что меня окончательно уволят, — продолжая жевать, отвечает Ж. П. Г.

Потом поворачивается к дочери и добавляет:

— Жаль, что ты не подала к столу пиво.

Эти слова отнюдь не упрек. У них в семье за едой не пьют пива, но Ж. П. Г, находит, что оно очень подошло бы к кролику, жареной картошке, солнцу и всей атмосфере этого полдня.

— Ты поссорился с директором?

— Отнюдь нет.

Он не блефует. Напротив, ведет себя просто и естественно. Он просто не хочет говорить об этом, вот и все. Инцидент кажется ему уже таким давним! Лицей внезапно отступает вглубь пространства и времени. Перед глазами Ж. П. Г, снова встает директор с его постриженными бобриком волосами, как возникают перед нами иногда лица, встреченные в былые времена.

— Что же все-таки произошло?

Элен ставит на стол бутылку пива, Ж. П. Г, наливает себе полстакана, вытирает усы и, вздохнув, поясняет:

— Нелепая история. Я машинально закурил папиросу. Тут можно лишь рассмеяться или пожать плечами, но г-жа Гийом не делает ни того, ни другого.

— В классе? — ужасается она.

— В классе.

Он выпил на один аперитив больше обычного, так как на этот раз задержался в кафе. Всего вышло три перно. Но он не пьян. Алкоголь лишь укрепил неуверенность Ж. П. Г, в подлинности того, что его окружает.

Он не сумел бы точно объяснить, в чем проявляется эта неуверенность. Например, несколько дней тому назад, сидя за тем же столом, он не сомневался, что стол деревянный, что люди, сидящие вокруг, составляют его семью, что он проведет с ними остаток своих дней, что дом принадлежит ему, а иметь собственный дом — это счастье; никогда ведь не знаешь, как повернется жизнь.

Сегодня все иначе. Ж. П. Г, сидит на том же самом месте, но вот-вот начнет этому удивляться. Он смотрит на жену, слышит ее голос и не видит никаких оснований жить именно с ней, а не с другой женщиной.

Сейчас разразится семейная сцена. Она неизбежна.

Это знает Антуан. Это известно Элен. Г-жа Гийом собирается с силами.

Ж. П. Г, все безразлично. Он доедает кролика, — кролик просто превосходный! — время от времени бросая взгляд во двор, где ограда так и сверкает на солнце.

Это он побелил ее на Пасху, в светлый понедельник, и в этот же день белые крупинки припорошили ему усы.

— Что ты собираешься делать?

— Еще не знаю. Директор не скрыл, что проступок мой весьма серьезен. Он хочет поговорить с тобой прежде, чем писать рапорт.

— Со мной?

— Да, — равнодушно подтверждает Ж. П. Г.

Впрочем, он знает, чем руководствуется директор.

Во время разговора тот непрерывно приглядывался к Ж. П. Г., спрашивая себя, не свихнулся ли малость учитель немецкого языка. Антуан задает себе тот же вопрос.

Должно быть, среди учеников прошел слух, что Ж. П.

Г, спятил.

— Ты сделал это нарочно?

— Что?

— Закурил в классе.

— Нет, просто думал о другом.

— Ты думал о другом и когда брал из банка две тысячи?

— Мне они были нужны.

— Интересно, зачем?

Она нервничает, он совершенно спокоен.

— Этого я не могу тебе сказать.

— И ты полагаешь, что будешь брать мои деньги, даже не ставя меня в известность?

— Деньги не твои.

— Не мои? Посмей только повторить, что эти деньги не из моего приданого!

Ж. П. Г, вздыхает. Он предвидел, что дойдет и до этого, но ему не хочется обмениваться колкостями. Однако уклониться от неприятного разговора невозможно.

Г-же Гийом лучше бы не настаивать на выяснении отношений, но она закусила удила. И тогда Ж. П. Г, тем же равнодушным тоном выкладывает все. Напоминает, в частности, что после женитьбы оказался дочиста ограблен.

Старый полковник попросту обокрал его! Обещал, что даст за дочерью десять тысяч франков. Не считая, разумеется, мебели и прочего, что девушка всегда приносит в дом, выходя замуж.

В последнюю минуту полковник сказал:

— Десять тысяч пойдут на создание вашего семейного очага.

Он не дал им ничего, кроме кое-какой рухляди, загромождавшей дом. Более того, десять тысяч франков оказались в ценных бумагах, и бумаги эти, как выяснил Ж. П. Г., отправившись в банк, стоили не больше шести тысяч четырехсот пятидесяти франков.

— Шесть тысяч четыреста пятьдесят франков! — повторяет он.

Г-жа Гийом начинает плакать. Антуан непроизвольно шмыгает носом.

— Ты всегда ненавидел моего отца, — ноет г-жа Гийом.

— Не правда.

— Ты и меня ненавидишь. Ты всех ненавидишь. Ты любишь только себя.

За восемнадцать лет супружеской жизни между ними произошли только две столь же бурные сцены, одна — при появлении на свет Антуана, когда Ж. П. Г, в самый разгар родовых схваток заснул в гостиной.

— Папа, замолчи! — вмешивается Элен, всегда старающаяся все уладить миром.

— Я только этого и хочу, но твоя матушка…

— Я не желаю говорить при детях.

— Вот и не говори.

— Рано или поздно они узнают, что у их отца любовница. Зачем тебе иначе понадобились бы две тысячи франков? И почему ты вдруг стал курить папиросы с золотым ободком?

— Замолчи!

— Не замолчу. Я хочу все знать. Это мое право.

Ж. П. Г, колеблется — прибегнуть или нет к оружию, которое имеется у него про запас. Но г-жа Гийом не унимается. Тогда он выпивает полный стакан пива, медленно вытирает усы, встает и спрашивает:

— Разве я говорю с тобой о капитане?

— О каком капитане?

Она вздрагивает и бледнеет.

— А помнишь закоулок под лестницей?..

Он никогда не напоминал ей об этом случае, происшедшем в период их помолвки. В Орлеане, под лестницей в доме невесты, был довольно темный закоулок, которым пользовались жильцы всех этажей.

В воскресенье, под вечер, в гостиной обычно играли в бридж. Там всегда бывало несколько немолодых офицеров.

Однажды, когда его невеста вышла из комнаты за ликером, Ж. П. Г, тоже встал и последовал за ней. В темном углу под лестницей он прекрасно разглядел девушку и капитана, одновременно с ней отлучившегося из гостиной.

Это был далеко не мальчик, а мужчина лет пятидесяти. Характер его отношений с девушкой не оставлял никаких сомнений, и впоследствии у Ж. П. Г, сложилось твердое убеждение, что два-три сослуживца полковника по интендантству также пользовались благосклонностью его дочери.