Прошло несколько дней после встречи в доме советов.

Ответ воинов-семинолов передал «губернатору» сам Олуски.

Старый вождь облек это решение в вежливую форму, выразив одновременно свое сожаление.

Элайас Роди удивительно хорошо владел собой.

Он улыбнулся, пожал плечами, подал руку семинолу и жестом показал, что отказывается от этой темы.

Больше того, он протянул старому вождю ружье прекрасной работы, тюк ткани и бочонок пороха.

– Ну, ну, – сказал он мягко, – не позволим такой мелочи отразиться на нашей старой дружбе. Ты должен принять эти вещи – это пустяк. Если примешь, я пойму, что ты не затаил зла ко мне и к моим людям.

Под таким давлением Олуски вынужден был принять подарок.

«Губернатор» про себя улыбнулся, глядя вслед уходящему вождю.

Нелати оправился от раны. Ежедневно он много времени проводил в обществе Уоррена, и не было конца общим развлечениям у молодого белого и его краснокожего товарища.

Их каноэ скользило по голубым водам залива или плыло по речному течению.

Их удочки и копья добыли великое множество вкусной рыбы.

Их ружья сбивали дичь на море, куропаток и перепелов на суше.

Иногда, заходя дальше от поселка, они приносили оленя или пару жирных индюков. В другое время пробирались в какую-нибудь темную лагуну и убивали отвратительного аллигатора.

Предлоги для таких походов постоянно изобретались Уорреном.

Он вел себя так, чтобы закрепить веру и понимание своего индейского спутника.

За внешней добротой он скрывал темные мысли, которые бродили в его голове, и являл собой воплощение того, кем старался казаться, – друга.

Нелати, доверчивый и простодушный, был польщен и очарован снисходительностью товарища. С наивностью ребенка он абсолютно доверял ему.

– Ах, Нелати, – говорил Уоррен, – если бы только я мог делать все, что хочу, я бы доказал, что я истинный друг индейцев. Наша раса боится проявлять искреннюю симпатию к вам из-за старых и глупых предрассудков. Подожди, пока у меня появится возможность подтвердить свои слова, и увидишь, что я сделаю. Даже сейчас я охотнее рыбачу с тобой или охочусь в лесах, чем провожу время среди своих, которые не понимают меня и мои желания.

Неудивительно, что после таких слов Нелати насаживал приманку на крючки своего друга, греб в каноэ, носил за ним его добычу или брал на себя тяжесть его ружья.

Из друга он превратился почти в слугу.

Так низменна лесть, так коварен эгоизм.

Так же, как молодой Роди расчетливо и предательски завоевывал дружбу юного воина, так он продолжал преследовать и его сестру.

Тысячью способов он заверял Нелати, что он рыцарь, способный на самопожертвование и достойный любви любой девушки. Затем, восхваляя Сансуту, заставлял брата девушки запоминать его похвалы.

Сансута, довольная и польщенная его восхищением, не уставала расспрашивать брата о хороших качествах Уоррена. С той извечной склонностью к воображению, которая свойственна юным сердцам, она принимала их за выражение страсти к себе и видела в дружбе молодых людей только еще одно доказательство силы своего очарования.

Да и более верные доказательства этого были в ее памяти.

Не раз встречались они с Уорреном Роди при посредничестве страшилища-негра – впрочем, в ее глазах он больше не был чудовищем.

Многие подарки, доказывающие восхищение молодого человека, попадали ей в руки, и она прятала их от отца. Не смела надевать украшения, но втайне любовалась ими.

Как можно видеть, Сансута была кокетлива, хотя это свойство не было у нее пороком, оно объяснялось только тщеславием.

Она была невинна, как дитя, но необыкновенно тщеславна.

Росла она без материнской заботы, и все ее недостатки объяснялись недостатком воспитания.

Сердце у нее было доброе, любовь к отцу и брату – глубокая и искренняя. Но она была слишком склонна наслаждаться удовольствиями жизни и не хотела думать о том, что казалось ей скучным.

В других обстоятельствах эта индейская девушка могла бы стать героиней. А так она была всего лишь легкомысленным ребенком.

Если бы она встретила щедрого и великодушного мужчину, она была бы в совершенной безопасности.

Но не таков был Уоррен Роди.

Ее невинность, казалось, только провоцировала его, вызывала стремление воспользоваться ею и погубить девушку.

Он стремился торжествовать победу.

Действительно, победа! Использовать простодушную любовь, завоевать безвредного и беззащитного ребенка!

Сын оказался характером в отца.

Хромоногий стал полезным орудием в осуществлении планов Уоррена. Уродливое создание оказалось гораздо более послушным и надежным, чем покойный Красный Волк. Негр всегда подобострастно слушался Роди.

Правда, иногда он со странным выражением искоса поглядывал на своего молодого хозяина, но стоило хозяину повернуться к нему, как это выражение сменялось уродливой улыбкой.

Никто из белых не знал, что на уме у негра, но все, испытывая какую-то непонятную тревогу, уступали ему дорогу, когда он проходил мимо. Дети убегали с криками и прятались в подолах матерей, мальчишки прекращали играть, когда он ковылял мимо, а старые сплетники качали головами и говорили о том, что мимо проходит сам дьявол.

Все эти проявления отвращения, казалось, только льстили Хромоногому, и он радостно хихикал, встречаясь с порождаемым им ужасом.

Индейцы тем временем предавались своим обычным занятиям.

Воды залива Тампа были усеяны их каноэ. Толпы ребятишек бегали по плато или рвали дикие цветы, растущие на склонах холма. Женщины племени занимались хозяйством, и все вокруг вигвамов было проникнуто спокойствием и удовлетворенностью.

Не бездельничали и белые поселенцы. На полях зрел богатый урожай, и фермеры уже приступили к его уборке. На пристани собиралось все больше товаров, и в заливе появилось несколько новых шхун.

Мир и изобилие царили в поселке.

Но как перед бурей маленькие черные облака возникают на чистом небе, так и здесь облако, незаметное для человеческого глаза, повисло над этой мирной сценой, как предвестие смерти и разрушений.

Медленно, но неотвратимо оно приближалось.

Утро в лесу.

Какая красота! Какая радость!

Дикие цветы сверкают росой, дрожащая листва соперничает с изумрудной травой, все вокруг кажется сонным и бесконечным, воздух теплый, свет мягкий и благодатный.

Какие звуки издают птицы – настоящие райские песни!

Как сверкает их великолепное оперение, желтое, алое, синее, когда они перелетают с ветки на ветку!

Какая роскошь для уха и глаза!

Такие мысли заполняли голову человека, которого можно было увидеть вблизи поселка в это прекрасное утро через несколько дней после совета Олуски с его воинами.

Этим человеком была женщина. Она сидела верхом на лошади, и, когда разглядывала окружающее, ее лицо и фигура сами представляли чарующее зрелище. Открытое, бесстрашное, молодое лицо, полное истинно девичьей скромности. Волосы, волнистые, богатого золотого цвета, свободно падали на белоснежный лоб, на шею и уже округлившиеся плечи.

Фигура у девушки поразительно грациозная, ее не скрывает темный костюм для верховой езды. На голове у девушки озорно сдвинутая набок шляпка с пером цапли. Девушка сидит на семинольской лошади андалузской породы, маленькой, но пропорционально сложенной; и, как свидетельствует изогнутая шея, гордой своей всадницей.

Девушка некоторое время сидела неподвижно, наслаждаясь изумительным пейзажем.

Немного погодя она дернула за узду и позволила лошади двинуться по тропе. Иногда лошадь делала вид, что пугается, настораживала уши, сильнее изгибала красивую шею, когда мимо пролетала какая-нибудь бабочка или с цветов неожиданно срывались колибри.

Довольно большое расстояние девушка проехала без остановок и помех. Лошадь, которой, по-видимому, надоели мелкие проказы, шла теперь ровным, быстрым шагом. А мысли прекрасной всадницы не претерпели изменений, на губах ее по-прежнему играла милая улыбка.