«Как видите, мастер, у нас тоже есть свои полезные маленькие хитрости, — со всем возможным почтением откликнулась девушка. — Я просто хотела узнать, как вы».
«Не-мёртв, как видишь… пока что. Оса меня таскает при себе, в качестве консультанта, чернорабочего и секс-игрушки. Я уже подозреваю, кто её контролирует, но пока не имею доказательств. И связаться со своими тоже не могу. А как ты? Тебя Чистые не отвергли?»
«Нет, мастер. У нас такого не может быть. Живая или мёртвая, долг от этого не изменится».
«Звучит очень… по-воскресительски. Почему вы от нас прячетесь? Наши цели во многом совпадают, мы могли бы оказать друг другу неоценимую помощь…»
Новорожденная вампирша чуть заметно вздохнула.
«Мне… неудобно отвечать на этот вопрос. Не хочу вас обидеть…»
«Не волнуйся, я уже давно не ребёнок. Говори всю правду, как есть».
«Этот вопрос впервые обсуждался около пятисот лет назад. И почти каждый год какие-нибудь молодые горячие головы поднимают заново вопрос о сотрудничестве. Но увидев, что представляет собой ваша идеология на практике, они быстро отказываются от своего предложения. Вы ведь помогаете простым смертным не из сочувствия. Вы охраняете их лишь потому, что это ваша кормовая база. Мы помогаем тем, кто в этом искренне нуждается. Вы заставляете людей цепляться за жизнь, не спрашивая, хотят они этого, или нет. Ради защиты смертных вы обратили их в рабов. И даже после смерти от вас нет спасения, ваши некроманты и труп заставят работать на общее благо. Так кто же более жесток? Вы, или Упокоители, которые всего лишь хотят избавить этот мир от страданий? По сути, вы та же банда Выживателей, только чуть умнее, дальновиднее и намного могущественнее».
По мере того, как она говорила, волна гнева мастера обжигала девушку всё сильнее, под конец у неё чуть не закипала в жилах кровь. Но Нэя давно привыкла к подобным ментальным штучкам. Она знала, что у Зерта не хватит сил убить её на таком расстоянии. А если и хватит, всё равно… он сам хотел слышать правду, так пусть теперь наслаждается.
«И главное… мы никогда не помогаем убийцам. Излечить человека, который в будущем отнимет ещё десятки жизней — не многим лучше, чем убить его врагов самому».
На мгновение ей показалось, что мастер сейчас оборвёт связь. Но Зерт умел держать удар.
«Теперь я понимаю, почему вас называют Чистыми… хотя тут лучше подошло бы слово „чистенькие“. Руки замарать боитесь? А как насчёт орков, которым вы помогаете? Уж краснорожие кровопролития не стесняются! И по менее уважительным причинам, чем мы когда-либо себе позволяли. Драк побери, да большинство из их воинов обагряет руки в крови врага раньше, чем впервые почувствует тягу к женщине! Не говоря уж о каннибализме, когда пленников на ужин режут прямо на кухне, причём чаще всего этим занимаются старики, женщины и дети — воинам не почётно рубить беспомощных! Ты хочешь сказать, что они после этого меньше убийцы, чем мы? Мы у себя подобного не допускаем! Или ты, мудрая Целительница, не знала о существовании подобных развлечений у наивных детей природы?»
Нэя опустила голову. Стрела попала в цель, и обожгла больнее, чем любой ментальный удар.
— Знаем… — хрипло прошептала она, потом, спохватившись, снова перешла на мысленную речь. «Извини, ты конечно в чём-то прав. Хотя мы стараемся смягчать их нравы со временем… и у нас получается. Сейчас в большинстве племён каннибализм уже считается устаревшей традицией, пленников чаще продают обратно за выкуп. И жертвоприношения разумных существ мы почти везде отменили… Но это, конечно, нас не оправдывает… Мы просто стараемся лечить так, чтобы не увеличить общую боль, понимаешь? Мы не можем иначе, мы все давали клятву — не навредить. И мы всегда чувствуем, где эта грань… Хотя порой очень трудно сдержаться и не спасти, когда можешь…»
«Так… И ты хочешь сказать, сотрудничество с нами увеличит эту боль при любом раскладе?»
«Да… мы просчитывали несколько моделей. Вы слишком сильны, а ваша идеология слишком заманчива, слишком близка к нашей. Рано или поздно наши дети бы забыли, что цель врача — уменьшать страдания и продлевать пациенту жизнь. То и другое вместе, понимаешь? Если эти две цели начинают друг другу противоречить, врач должен отойти в сторону, и не мешать пациенту делать выбор самостоятельно. А дети наших детей стали бы убивать вместе с вами. Из самых лучших чувств — чтобы спасти друга или беззащитного…»
«Разве это не достойная цель? Разве смерть одного врага не может спасти жизни десятков гражданских? И разве это не уменьшит меру страдания в мире?»
«Достойная… Но не для нас. Мы не имеем не это права. Простите, мастер, но это принцип. Сеть не прощает насилия, с какими бы благими целями оно не совершалось».
«Сеть?»
«Нечто вроде нашего бога… простите, об этом я не имею права рассказывать. Достаточно, что один раз мы допустили такую ошибку. Мы решили, что смерть одного тирана-чудовища может уменьшить общее количество боли, избежать инферно. Результатом стал весь тот ужас, что сейчас происходит в Носфере. В том числе и ваша война с Упокоителями».
«Что?! Уж не хочешь ли ты сказать, что Дракона…»
«Да. Белый Император. Несчастный самоуверенный дурак, которому не повезло напороться на таких же несчастных самоуверенных дураков. Последний Грех лежит только на нас…»
Ошарашенный вампир не успел ничего сказать в ответ. Кто или что не служило бы ему транспортом, в этот момент они с Зертом пересекли невидимую черту защитного купола, который монада поддерживала над Твердыней. И в ту же секунду всё, связанное с Целителями… нет, не исчезло из его памяти, амнезия привлекла бы слишком много внимания. Просто вдруг стало неважным, малозначимым, ушло в самые отдалённые закутки памяти. Так работала эмпатическая защита на планетарном уровне — значительно более мягкая, и в то же время надёжная (при грамотном использовании), чем прямое внушение. О Чистых знали многие… но не придавали этому значения. За пределами Твердыни любые попытки вовлечь их в глобальную политику или использовать в личных целях затухали на уровне идей, не успев толком оформиться.
Но в первый раз на Зерта этот блок почему-то не подействовал. Вампир не только сумел вспомнить о существовании Чистых, но и притащить к ним свою искалеченную подругу. Что ещё больше наводило на мысль о продуманной комбинации, где двое незадачливых влюблённых сыграли роль пешек. И о комбинаторе, способном манипулировать эгрегором на уровне монады, или близком к тому. Судия на эту роль вряд ли годится — судя по отпечаткам в ментале, он всегда действует с «осторожностью» и «тонкостью» своего крылато-хвостатого родственника. Значит кто-то… или что-то, долгое время ожидавшее прихода Судии. Не та ли это самая сущность, которая контролирует сейчас Осу? Надо обратиться к аналитикам, они наверняка вскроют эту головоломку. Но смогут ли что-то сделать?
В этот момент за её спиной раздался тихий звон, похожий на комариный. Флаеры спасательной группы наконец прибыли. Нэя вскочила, оборачиваясь, и в ту же секунду её захлестнул ураган любви и дружеской поддержки. И стало не до мрачных размышлений.
Королева давала бал.
Три простых слова, вроде бы понятных даже заморскому варвару. Но, как и многое другое на Внутреннем Кольце, понятие бала приобрело у дроу особое, извращённое значение. Танцы, флирт, светские беседы, угощения и демонстрация роскоши — всё это было. И нельзя сказать, что только из формальности — обитатели островов ценили всё перечисленное, и достигли в этих развлечениях немалого мастерства. Но основной смысл балов давно заключался не в том. Для настоящей аристократии, по крайней мере.
На ежегодных праздниках правители эльфов доказывали, что по-прежнему имеют право оставаться на троне. Так было даже в светлый период королевств, который нынешние жители островов вспоминали с раздражением, но в то же время и с некоторой гордостью — они знали, что предки были способны на многое, хотя и отличались некоторым невежеством в вопросах кровопролития. Нет, нельзя сказать, чтобы светлые эльфы не умели или не любили убивать. По части резни орков, например, они могли дать фору и потомкам. И отравить брата ради власти им тоже случалось — как же без этого? Но если судить по легендам и песням, в этом последнем вопросе древние были удивительно неуклюжи. Непременное эльфийское чувство эстетики словно отказывало им, когда дело доходило до убийства своих. Изысканные аристократы духа превращались в неуклюжих мясников, у них тряслись руки, они убивали не тех, не там, и не тогда, оставляли слишком мало или слишком много трупов, никогда не додумывались замести следы, или наоборот — придать месту расправы более зрелищный вид.
