Человек, державший Серену, устало опустил ее на землю.

– Прошу прощения, леди, – смущенно произнес он, протягивая ей носовой платок.

Серена приложила платок к рассеченному лицу и только теперь в первый раз посмотрела на соседа. Это был рослый грузный австралиец, похожий на строителя.

– Да... – растерянно промолвила она и сразу добавила: – Спасибо вам.

Она наклонилась, обняла Кайли за плечи и прижала к себе, гадая, понимает ли девочка, что произошло.

– Нам пора, – раздался совсем рядом дорогой и любимый голос.

Серена подняла глаза. Майк, покачиваясь, стоял рядом с ней. Его лицо было пепельно-серым.

– Да. – Серена выпрямилась, по-прежнему придерживая Кайли за плечи. – А где Май? – спросила она. – Разве она не с тобой?

Майк покачал головой.

– Она передумала в последнюю минуту. Чинь и Кайли отправились на сборный пункт без нее.

От крыши здания оторвался вертолет. Он прошел над садом французского посольства, примыкавшего к американскому, и, набирая высоту, полетел на восток.

– Нам пора, – повторил Майк и пошел к очереди, ведущей на крышу. У него было тяжело на сердце, в глазах застыла печаль.

Им удалось вылететь лишь в начале третьего утра. Когда они наконец заняли места в кабине вертолета, а Кайли, которую Майк бережно держал на коленях, прекратила плакать и лишь чуть слышно лепетала что-то, Серена бросила взгляд на город, раскинувшийся внизу. Дороги, ведущие в Сайгон, были залиты огнями. Это были фары грузовиков северовьетнамской армии. Возможно, на одном из них ехал Гэвин Райан. Возможно, через несколько часов они с Габриэль наконец вновь обретут друг друга. Серене оставалось лишь надеяться на это. Надеяться, что предсмертная агония Сайгона хотя бы кому-нибудь принесет счастье.

Серена протянула руку и легонько прикоснулась к волосам Кайли. Разумеется, она удочерит девочку. Она гадала, что сказал бы Кайл, сумей он заглянуть в такое будущее. Серена была уверена в одном: Кайлу всегда нравился Бедингхэм. Он был бы рад узнать, что его дочь вырастет в Бедингхэме.

Невзирая на уличные беспорядки и оглушительный артиллерийский и минометный огонь, доносившийся из пригородов, в «Континентале» воцарилась непривычная тишина. Здесь больше не было журналистов, а если кто-то и остался, то предпочитал не высовывать носа.

Габриэль сняла с себя всю европейскую одежду и облачилась в свободную черную одежду крестьянки. Прикрыв огненно-рыжие волосы черным платком, она увенчала голову конической соломенной шляпой, какие носили местные девушки. Осмотрев себя в зеркале, Габриэль осталась довольна. Ей удалось подчеркнуть вьетнамские черты внешности, и теперь едва ли кто-либо заподозрит в ней жительницу Запада.

Она выскользнула из отеля и пробралась в дом тетки. Нху, сестра человека, состоявшего в чине полковника армии Северного Вьетнама, без малейших опасений ожидала вступления сил коммунистов в город.

– Недолго осталось, – заметила она, наливая Габриэль рисовой водки и прикручивая фитиль стоявшей на столе лампы, чтобы не привлекать внимания мародеров, которые уже шныряли по улицам.

– Да, – отозвалась Габриэль. От возбуждения ей было трудно дышать.

Они говорили о разных вещах. Тетка имела в виду окончательное объединение Северного и Южного Вьетнама. Габриэль думала только о Гэвине.

Им почти не довелось поспать.. Каждые двадцать минут или около того раздавался шум вертолетов, взлетающих с крыши посольства и автостоянки. Ранним утром со стороны посольства донесся громкий взрыв. Ни Нху, ни Габриэль не могли догадаться, что это было.

Грохот вертолетов над головой продолжался, и порой женщины слышали крики и вопли.

– Это те, кто работал на американцев, – негромко произнесла Нху. – Те, кому предстоит остаться в городе после того, как вертолеты уже не смогут прилетать.

Машины прибывали и взлетали все реже. Вскоре после половины восьмого утра с крыши посольства поднялся вертолет в сопровождении шести штурмовиков «кобра». Это был последний вертолет.

Нху бросила на племянницу усталый взгляд.

– Они ушли, – просто сказала она. – Наконец-то американцы покинули Вьетнам.

Пальцы Габриэль, лежавшие на коленях, сжались. В эту минуту крошка Гэвин должен был находиться на борту американского судна вместе с Сереной и Майком. Ему ничто не угрожает, и, когда они вновь встретятся, с ними будет Гэвин-старший.

Нху подняла жалюзи, и в комнату хлынул чистый, свежий после вчерашнего ливня воздух. Утро было яркое и солнечное.

– Я пойду, – сказала Габриэль, беря в руки соломенную шляпу. – Принесу к завтраку круассаны.

– А я буду слушать радио, – отозвалась Нху, настраиваясь на волну Би-би-си.

Габриэль неторопливо двинулась к центральной площади. Город изменился почти до неузнаваемости. На улицах не было ни велосипедов, ни «хонд», ни желто-синих такси, вообще никакого движения. Не было и полиции.

Даже напротив «Континенталя» было пусто – ни цветочников, ни торговцев сигаретами, ни проституток. Габриэль казалось, что она вышла на пустую сцену и ждет, когда поднимется занавес и можно будет играть новую роль.

Она купила несколько круассанов и вернулась к Нху.

– Би-би-си не передала ничего интересного, – сказала Нху, заваривая кофе. – Только сообщение об эвакуации. О сдаче города ни слова.

– Давай послушаем «Радио Сайгона», – предложила Габриэль, настраивая приемник. Она как раз успела к началу речи генерала Миня.

– Я твердо верю в то, что между всеми вьетнамцами установится мир, – с чувством заговорил Минь. – Желая избежать бессмысленного кровопролития, я прошу солдат Республики положить конец любым проявлениям враждебности. Сохраняйте спокойствие и оставайтесь на своих местах. Чтобы не ставить под угрозу мирных жителей, не открывайте огонь. Я обращаюсь с той же просьбой к солдатам Временного Революционного правительства. Мы ждем их представителей, чтобы обсудить порядок передачи власти, как военной, так и гражданской, без ненужного кровопролития.

Речь, которую Габриэль и Нху слушали по радио, транслировалась также уличными громкоговорителями. Когда генерал закончил говорить, послышался едва уловимый рокот приближающихся танков.

Не обращая внимания на мольбы Нху, Габриэль отказалась сидеть дома. Гэвин мог оказаться среди самых первых солдат, которые войдут в город. Она должна встретить танки, быть там лично.

Жители Сайгона начали робко собираться на улицах, испуганные и встревоженные. Габриэль зашагала к Президентскому дворцу. Сначала северовьетнамцы займут ключевые пункты, и самым первым зданием, над которым они захотят поднять свой флаг, будет именно Президентский дворец.

Появился одинокий танк. Он невозмутимо и величаво прогромыхал по улице к дворцу и сокрушил ворота. Небольшие группы зевак сгрудились поблизости, ожидая, что будет дальше. Через несколько минут на балконе дворца над поверженным городом уже реял стяг Временного Революционного правительства.

Вскоре за первым танком последовали другие. За ними шли колонны солдат, но стрельбы не было. Все происходило тихо и чинно. Габриэль на мгновение задержалась, рассматривая флаг и понимая, что – к добру ли, к несчастью ли – Вьетнам наконец вновь стал единой страной. Потом она повернулась и пошла к центральной площади и «Континенталю».

Именно туда Гэвин должен был первым делом направить свои стопы. «Континенталь» был главным местом встреч всех журналистов и европейцев. Гэвин придет в «Континенталь», чтобы забрать свои вещи, и Габриэль будет ждать его там.

На улицах царила странная атмосфера. Северовьетнамцев не приветствовали как освободителей, но и не проклинали как оккупантов. Казалось, их попросту терпят. Обитателям Сайгона довелось немало вытерпеть и, вне всяких сомнений, предстояло пережить еще больше.

Войдя в «Континенталь», Габриэль поднялась в номер, который так долго делила с Сереной. Отсюда открывался вид на площадь, и Габриэль могла наблюдать за прибывающими войсками.