— Осторожно, двери закрываются, — хрипло сообщил динамик.

Двери закрылись. Электричка поехала.

— Ой, мы же билеты не взяли, — спохватилась Юлька.

— Как бы мы их, интересно, взяли? Ты что, знаешь, до какой станции бабка едет?

— А если контролер появится?

— Вечером? Не смеши меня.

Но Оладушкина как в воду глядела. Появился контролер. То есть контролерша.

— Ваши билеты, — сухо сказала она.

— Видите ли, — заюлил Стас. — Дело в том, что… э-э…

— Зайцы, — поняла контролерша. — Платите штраф.

И тут Юлька зарыдала.

— Тетенька, можно мы без билета проедем, — прямо-таки захлебывалась она слезами. — У нас с братом все деньги украли. А мы в пригороде живем. Тетенька, я вас умоляю…

Оладушкина рыдала с таким отчаянием, что контролерша даже сама прослезилась.

— Не переживай, деточка. На вот, возьми… — Сунув в руку рыдающей Юльки десять рублей, контролерша прошла в следующий вагон.

Оладушкина вытерла слезы и хихикнула:

— Ну как я сыграла?

— Классно! — восхитился Брыкин.

— Я после школы в театральный буду поступать. На отделение драмы и трагедии. А там на вступительных экзаменах первым делом плакать заставляют.

Электричка остановилась. Дверь открылась.

Стас выглянул наружу.

— Старуха не вышла, — доложил он.

Так Брыкин и выглядывал из вагона на каждой остановке, проверяя — вышла старушка или нет.

Она вышла где-то через полчаса. На станции Дворкино. Ребята, разумеется, тоже вышли.

Не оглядываясь, старушка быстро засеменила по одной из улочек поселка. Скоро улица закончилась. Впереди показался густой лес, у самой кромки которого стоял деревянный дом. Высокий, мрачный, явно нежилой.

Старушка скрылась в этом доме.

— Интересно, что ей там понадобилось? — сказал Стас. — Дом-то заброшенный.

— А может, не заброшенный. Давай у кого-нибудь спросим.

Ребята подошли к автобусной остановке, где на скамеечке сидела пожилая женщина с улыбчивым лицом.

— Добрый вечер, — поздоровалась с ней Юлька. — Вы не подскажете, кто живет во-о-н в том доме, — показала девочка в сторону леса.

Женщина сразу помрачнела.

— Никто не живет, — ответила она и перекрестилась. — Поганое это место. Раньше там ведьма жила. Но лет пять как померла. Вы, касатики, подальше держитесь от этого дома. Говорят, в нем нечистая сила водится.

Подошел автобус. Женщина уехала. Погода между тем резко испортилась. Подул холодный ветер. Заморосил дождь.

— Стас, идем на станцию, — ежась от холода, сказала Юлька. — А то последнюю электричку пропустим.

— Нет, — твердо ответил Брыкин. — Надо все выяснить до конца.

И он зашагал в сторону леса.

Белоснежка с энтузиазмом побежала следом. Оладушкина, чуть помедлив, тоже пошла за Брыкиным. Но без всякого энтузиазма.

Когда они вошли в лес, Стае сказал собаке:

— Белоснежка, ты нас тут подожди. Поняла?

Собака помахала хвостиком — поняла.

Однако, когда ребята двинулись дальше, Белоснежка как ни в чем не бывало побежала за ними.

— Белоснежка, — снова обратился Стае к собаке, — ты пойми: у нас с Юлькой по две ноги, а у тебя — четыре. Знаешь, сколько от тебя в доме шума будет? Ну, сама подумай.

Собака села, почесала ухо. Задумалась. Ребята пошли. Белоснежка осталась сидеть. Только тихонечко завыла:

— У-у-у-у-у…

— Стас, а чего она воет?

— Не знаю.

— Я где-то читала — собаки к покойнику воют.

— Как это?

— Они смерть чувствуют… Ой, Стас, — Юлька вновь поежилась, но теперь уже не от холода, а от страха, — вдруг Белоснежка нашу смерть почувствовала?

— Фигня все это, — не очень-то уверенно ответил Брыкин.

Дом был старый-престарый. Вокруг него рос густой кустарник. Это позволило ребятам подобраться к самой стене. На ржавых петлях раскачивалась дверь. Стекла во всех окнах были выбиты. Изнутри шел густой запах гнили и тления.

Быстро темнело. Дождь усилился. Ветер шелестел кронами деревьев. И они грозно шумели: ш-ш-ш… ш-ш-ш… ш-ш-ш…

— Пойдем отсюда, Стасик, — стала просить Оладушкина. — Пойдем. Мне страшно.

Откровенно говоря, Брыкину тоже было не по себе. Но не мог же он это показать Юльке.

И уйти Стас тоже не мог. Это означало бы, что он струсил. Испугался какого-то старого дома и какой-то старой бабки.

Поэтому Брыкин упрямо сказал:

— Ты как хочешь, а я полезу.

И он полез в разбитое окно.

Глава XI СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ КАЛЕРИЯ ИВАНОВНА

В это время Саша Чайников нажимал кнопку дверного звонка.

— Кто там? — спросила Калерия Ивановна.

— Это я, мама.

Калерия Ивановна открыла дверь.

— Зайчик, — укоризненно произнесла она, — ну где ты пропадаешь? Я вся переволновалась. Уже двенадцать часов ночи.

— Задержался на службе, мама, — сдержанно ответил Саша.

— Я звонила тебе на службу. Дежурный сказал: тебя нет.

— Он просто не знал, что я сижу в кабинете Григория Евграфыча.

Это была правда. Суперопер оставил Чайникову ключ от своего кабинета. И Саша из тюрьмы направился прямо туда. Он сел в рабочее кресло Молодцова, поерзал, устраиваясь поудобнее… Чайников надеялся, что сейчас на него накатит озарение. А как же иначе? Ведь в этом кресле сидел сам Суперопер — размышляя, прикидывая, сопоставляя…

Прошел час… На Сашу ничего не накатило.

Тогда Чайников начал расхаживать по кабинету. Точно так же, как расхаживал здесь знаменитый сыщик. «Ну теперь-то уж точно накатит», — думал Саша.

Но опять ничего не накатило.

«Ах, да, — спохватился Чайников, — Григорий Евграфыч всегда дымит папиросой, когда размышляет над очередным делом».

Чайников нашел в столе открытую пачку «Беломора» и закурил. Ясности в голове от этого не прибавилось.

Саша никогда в жизни не курил, поэтому с непривычки подавился дымом и закашлялся.

В общем, посидев, походив и покурив в кабинете Суперопера, Саша понял только одно. Он, Чайников, — не суперопер.

Саша закрыл кабинет и поплелся домой.

На улице моросил дождик. На душе скребли кошки.

«Кто же заказал киллеру Стволу убрать Пафнутьева?.. — озабоченно думал Чайников, шагая по ночному Питеру. — Что скрывается за кодовым словом «унитаз»?.. И зачем Жуликову понадобилось лезть в квартиры Менькина и Шишкина?» — Саша вздохнул. Кто?.. Что?.. Зачем?.. Прямо головоломка какая-то.

Дома Чайников прошел в свою комнату и лег на диван, закинув руки за голову. Калерия Ивановна тоже вошла в комнату сына.

И стала оживленно рассказывать:

— Эта Машенька просто прелесть. Представляешь, спрашивает у меня: «Почему, когда люди женятся, они фотографируются, а когда разводятся — нет?» — Калерия Ивановна рассмеялась. — Правда, смешно, Зайчик?

— Смешно, — мрачно ответил Саша.

— Я ей шоколадный тортик испекла, — продолжала щебетать Калерия Ивановна. — И тебе, Зайчик, кусочек оставила. Принести?

— Спасибо, мама, не надо.

Калерия Ивановна пристально посмотрела на сына.

— Зайчик, что случилось?

— Ничего не случилось, — все так же мрачно сказал Чайников. — Просто твой сын — никудышный следователь.

— Ну не надо так расстраиваться, Зайчик, — принялась утешать Сашу Калерия Ивановна. — В конце концов, это твое первое дело. А первый блин всегда комом… Кстати, — вспомнила она, — я же блинов напекла. Будешь?

От блинов Чайников не отказался.

Калерия Ивановна принесла из кухни тарелку с румяными блинами, сметану в банке и молоко в чашке.

— Понимаешь, мама, — стал жаловаться Саша, окуная блин в сметану и запивая его молоком, — очень запутанное дело попалось. Прямо не знаю, как его и распутывать.

— Ничего, Зайчик, — ласково ворковала Калерия Ивановна. — Распутаешь. Ты, главное, блинчики ешь.

Чайников ел.

— Ниточек-то много, — говорил он, принимаясь за второй блин, — но я никак не могу их связать…

— А может, я свяжу? — предложила Калерия Ивановна. — Ты расскажи, в чем дело?