– Ты, Эдриксон, дрался хорошо, – сказал Норбери.

– И держался ты достойно! – крикнуло несколько оруженосцев.

– Что касается меня, то у меня нет желания убивать этого молодого человека, – заявил Трантер, вытирая лоб.

– Этот джентльмен просит у меня прощения за то, что вел себя по отношению ко мне грубо и оскорбительно? – спросил Аллейн.

– Я? Нет.

– Тогда берегитесь, сэр!

С металлическим звоном клинки снова скрестились. Аллейн все время старался держаться как можно ближе к противнику, чтобы не дать Трантеру слишком сильно замахнуться мечом, а тот упорно отпрыгивал назад, стремясь получить место для нанесения одного из своих роковых ударов.

Аллейн трижды парировал удары, и все же на левом плече его выступила кровь, но в то же мгновение он слегка ранил Трантера в бедро. Однако в следующий миг его клинок скользнул в роковую щель, раздался резкий треск, что-то, зазвенев, упало, и он увидел полоску стали длиною пятнадцать дюймов – все, что осталось от его оружия.

– Ну, твоя жизнь в моих руках! – воскликнул Трантер со злобной усмешкой.

– Нет, нет, он сдается! – закричали несколько оруженосцев.

– Вот другой меч! – предложил Форд.

– Нет, сэр, – возразил Харкомб, – так не принято.

– Бросай свой эфес, Эдриксон! – потребовал Норбери.

– Никогда! – ответил Аллейн. – Вы просите у меня прощения, сэр?

– Ты спятил!

– А тогда берегись! – крикнул молодой оруженосец и ринулся в бой с таким пылом и яростью, которые с избытком восполняли недостатки его короткого меча.

От его внимания не ускользнуло, что противник уже дышит тяжело и хрипло, как человек, изнемогающий от усталости. Настала минута, когда в этом поединке должна была сказаться более чистая жизнь и более ловкое тело одного из сражающихся. Все дальше и дальше отступал Трантер, ища подходящего мгновения для последнего удара. Все ближе надвигался Аллейн, направляя обломанный конец меча то в лицо врагу, то в горло, то в грудь, продолжая колоть и стараясь обойти барьер его стали, каким тот заслонял себя. Однако многоопытный враг знал, что долго таких усилий Аллейну не выдержать. Пусть он хоть на миг ослабит свой напор – и смертельный удар будет нанесен. Он должен перевести дух. Плоть и кровь не могут выдержать такого бесперерывного напряжения. Уже броски юноши стали менее яростными, нога менее тверда, хотя в упрямых серых глазах не отражалось никакой слабости. Трантер, за многие годы боев ставший коварным и осторожным, почувствовал, что благоприятная минута настала. Он оттолкнул хрупкое оружие, которым с ним сражался противник, вихрем занес свой огромный меч и, отскочив еще дальше, чтобы придать удару еще большую мощь… свалился в воды Гаронны.

И зрители и сражающиеся были настолько поглощены поединком, что всякая мысль о крутизне берега и быстрой, бесшумной реке вылетела у них из головы. И лишь когда Трантер, отступая назад пламенным напором противника, оказался на самой кромке берега, общий крик напомнил ему об опасности. Последний бросок назад, который, как он надеялся, положит бою кровавый конец, отбросил его самого далеко от берега, и он мгновенно очутился на глубине восьми футов в ледяной воде. Раз или два вынырнуло лицо задыхающегося человека, и судорожно ищущие опоры пальцы мелькнули в тихой зеленой струе, которая выносила его на середину течения. Тщетно товарищи бросали ему ножны, яблоневые ветки и связанные вместе пояса. Аллейн выронил свой сломанный меч и стоял, дрожа всем телом; весь гнев его внезапно сменился жалостью. В третий раз тонущий вынырнул на поверхность, его горсти были полны липких речных водорослей, глаза с отчаянием смотрели на берег. Их взгляд нашел Аллейна, и тот не смог устоять перед безмолвной мольбой. Через миг он тоже погрузился в волны Гаронны и поплыл сильными взмахами к своему недавнему врагу.

Однако течение было стремительным и быстрым, и, хотя Аллейн плавал хорошо, задача его оказалась нелегкой. Схватить Трантера за волосы было делом нескольких секунд, но вот удерживать его голову над водой и выбираться из течения оказалось гораздо труднее. После сотни взмахов он как будто не подвинулся ни на дюйм. Наконец среди взрыва радостных криков и похвал они медленно и вполне явственно передвинулись в более тихую воду, и в эту же минуту Форд бросил в реку с десяток поясов, скрепленных между собою пряжками, и этот спасательный канат попал им прямо в руки. Три рывка нетерпеливых товарищей – и обоих противников, промокших и бледных, втащили на берег; задыхаясь, они тут же повалились на траву.

Джон Трантер пришел в себя первым: хотя он и пробыл дольше в воде, но не тратил сил во время отчаянной борьбы с течением. Он с трудом встал на ноги и опустил глаза на своего спасителя, который приподнялся на локте и, чуть улыбаясь, слушал шумные поздравления и похвалы окружавших его оруженосцев.

– Я вам чрезвычайно обязан, сэр, – сказал Трантер отнюдь не дружелюбно. – Certes [Конечно (франц.) ], если бы не вы, я так и остался бы в реке, ведь я родился в Уорикшире, местность там безводная, и в наших краях почти никто не умеет плавать.

– Благодарности мне не нужно, – отрывисто ответил Аллейн. – Форд, дай руку и помоги встать.

– Река стала моим врагом, – продолжал Трантер, – а для вас она оказалась добрым другом, ибо сегодня спасла вам жизнь.

– Что ж, пусть будет так, – отозвался Аллейн.

– Но теперь все кончено, – заявил Харкомб, – и никакой беды не случилось, а я одно время опасался, что будет иначе. Наш молодой друг честно и благородно заслужил право стать членом нашего славного цеха оруженосцев города Бордо. Вот твой камзол Трантер.

– Но, увы, мой славный меч лежит на дне Гаронны! – сказал тот.

– А вот и твоя куртка, Эдриксон – воскликнул Норбери. – Набрось ее на плечи пусть на тебе будет хоть что-нибудь сухое.

– Теперь идем обратно в аббатство. – предложили несколько голосов.

– Одну минуту господа, – крикнул Аллейн, который стоял, опираясь на плечо Форда и все еще держа в ослабевшей руке сломанный меч. – Может быть, мне налилась в уши вода и я не уловил того, что было сказано, но, по-моему, этот джентльмен до сих пор не извинился передо мной за то оскорбление, которое нанес мне в зале.

– Как? Вы все еще хотите продолжать ссору? – спросил Трантер.

– А почему бы и нет, сэр! Я очень медлю, решаясь на такое дело, но, уже начав, буду доводить до конца пока во мне есть жизнь и дыхание.

– Ma foi! В вас теперь маловато и того и другого, – резко заявил Харкомб. – Послушайте моего совета, сэр, и прекратите эту историю. Вышли вы из положения весьма удачно.

– Нет, – возразил Аллейн, – не я затеял ссору, но так как я уже здесь, то клянусь, что не уйду отсюда, пока не получу того, зачем пришел. Итак, или извинитесь, сэр, или найдите другой меч и будем продолжать.

Молодой оруженосец был смертельно бледен и обессилен перенесенным и на суше и в воде. Он промок насквозь, весь измазался, а из раны на плече и на лбу сочилась кровь, но вся его поза и выражение лица говорили о непоколебимой решимости. Его противник, с более грубой и низменной душой, невольно робел перед пылкостью и упорством более одухотворенной натуры Аллейна.

– Я не думал, что вы отнесетесь к этому так серьезно, – пробормотал он в смущении. – Это была просто шутка. Мы постоянно дразним друг друга, но, если вы смотрите по-другому, прошу извинить меня.

– Тогда и я прошу меня извинить, – сердечно отозвался Аллейн, – вот вам моя рука.

– А к полднику уже трубили три раза, – сказал Харкомб, когда все поспешили прочь, разбившись на кучки и оживленно болтая. – Не знаю, что подумает или скажет стольник Принца. Честное слово, приятель Форд, вашему другу необходима кружка вина, ведь он наглотался воды из Гаронны. Судя по его красивенькому лицу я никогда бы не подумал, что он выкажет такую твердость характера.

– Клянусь – ответил Форд, – сам воздух в вашем Бордо превратил горлицу в боевого петуха. Никогда Хампшир не видел более мягкого и любезного юноши.