На той самой поляне, где три дня назад совершилось изгнание Уголька, сидела теперь Митькина компания. Сидели все, кроме Шурупа. Шуруп не мог сидеть от возбуждения. Он приплясывал. Он почесывал одну ногу о другую. Он дергал лопатками, словно их тоже хотел почесать друг о дружку. Кроме того, Шуруп все время подтягивал трусы, которые были велики и от резких движений грозили свалиться. Слова сыпались из Шурупа, как горох из рваного кармана.

– Там камень, там дерево. Сверху крыша, а кругом фанера, а внизу у них яма. И не видно нисколечко, кругом ветки, а…

– Заткнись, – хмуро перебил Митька. Шуруп хлопнул губами и заткнулся. Митька сказал:

– Шуруп ты и есть Шуруп. И язык у тебя шурупистый. Не трещи ты и не дергайся. Блохи, что ли, накусали? Вот дам сейчас…

Шуруп хнычущим голосом объяснил:

– Лежишь в этой засаде, лежишь, а сверху иголки на ветках. А снизу колючки всякие. А по спине муравьи бегают, щиплются. Задергаешься. Один муравей в нос залез, а чихать нельзя, а то услышат. Я чуть не лопнул, а он все не вылазит…

Митька перестал слушать болтовню Шурупа и сказал братьям Козловым:

– Значит, там штаб-квартира. Ясно?

Старший брат Валентин подумал и ответил:

– Ясно. А какой штаб?

Младший брат Глеб тоже сказал, что ясно, и тоже спросил:

А почему квартира?

Митька долго и с сожалением смотрел на Козловых из-под косого казацкого чуба. Он не ответил.

– Что у них там в хибаре этой? – спросил он Шурупа.

– Копья всякие. Веревки. Бумаги какие-то. Дубинки из камней. Они ушли, а я поглядел. А потом она одна опять пришла, а я убежал, а когда…

– Кто она? Дубинка?

– Да нет. Та девчонка, которая тебя в пузо головой…

– Тебя о деле спрашивают, – сухо сказал Митька. – О чем они говорили? Слышал?

Шуруп набрал воздуха, чтобы выпалить все, что слышал, но тут выразил свое мнение Валентин:

– А чего сидим? Пойдем, наложим по шеям. И штаб ихний развалим. И айда в городки играть.

Митька снова кинул взгляд из-под чуба и сказал:

– Когда вас лбами стукнули, я думал, поумнеете.

Валентин стал дышать медленно и тяжело. Глеб поразмыслил над Митькиными словами и предложил:

– Может, нам тебя стукнуть? О корягу?

– Сразу поумнеет, – пробормотал Валентин.

– …коряга, – добавил Глеб.

Митька не ожидал от глупых братьев такого остроумия. Растерялся и даже не стал в ответ ругаться. Только сказал:

– Ну и пни вы, Козловы. Ну, надаем по шее. Ну, сломаем все. Мы по шее, они по шее… Разве это интересная жизнь?

– Разве интересная? – поспешно поддержал Шуруп. – Зачем у них ломать? Помириться лучше и…

– Я тебе дам помириться, – хмуро пообещал Митька. – Они нас лупят, а мы мириться пойдем? Ну, иди, иди, Шурупина, мирись. Они тебя в охотники примут, топорик дадут. Только нам ты, Шуруп, не попадайся.

Понял?!

Шуруп забормотал, что мириться он хотел не совсем, а только так, для хитрости.

– Мириться не надо, ломать не надо, – удивился Валентин. – А что надо?

– Надо прийти тихо. Разобрать все по косточкам. Унести все барахло ихнее. Сделать, будто ничего не было, никакого штаба. Пусть они башку ломают.

– Вот! Поняли? – сказал Шуруп.

Братья подумали и поняли. Их лица прояснились.

– Пошли тогда, – поднялся Валентин.

– Беда мне с вами, – скорбно сказал Митька. – Ну куда, “пошли”? Они там сейчас сидят все. Сейчас уж вечер. Завтра надо, когда они обедать будут. Чтоб не видал никто. Ясно вам?

– Ага, – произнес Глеб.

– И чтобы тайна была. Поняли?

– Ага, – сказал Валентин.

Но заговор не остался в тайне. В кустах у края поляны лежал Уголек. Он шел, страдая от одиночества, услышал голоса и тихо лег. И понял все.

Ты заметил, конечно, что Уголек не был злопамятным человеком. Кроме того, он уже третий день жил без друзей. И, услышав о коварных Митькиных замыслах, он помчался в лес. Он помчался, чтобы отыскать Толика и Славку, Тетку и Мушкетера. Уж, наверно, они забудут о ссоре, когда услышат его рассказ. И, может быть, Толик… может быть, он даже скажет опять: “Хороший ты, Уголек…”

Ветки летел

и навстречу, била по ногам трава, и даже ветер отстал от Уголька, запутавшись среди сосен.

Уголек знал, где искать друзей, догадался: там, где камень и яма от большого пня и густые сосенки вокруг. Там они, конечно, и построили себе шалаш.

Он был построен здорово. Сразу и не увидишь. С одной стороны камень закрывает, с другой стороны-деревья. Крыша дерном обложена – кажется, будто простой бугорок. Черную дыру лаза еле разглядишь среди веток.

Уголек раздвинул сосновые лапы и услышал разговор.

– А вдруг не он? Вдруг другие совсем? – доносился Славкин голос.

– Кто другие? – спросил язвительно Мушкетер. – Или я ослеп? Может быть, я спутал его с твоим папой?

– И коза там снова была, – мрачно сказала Тетка.

“О Курилыче говорят, – понял Уголек. – Опять веники ломает”.

– Все равно он не один, – упрямился Славка. – Я старух с вениками видел. Из леса шли. Купили они их, что ли?

– Надо поймать и к леснику тащить, – сказала решительная Тетка.

– Курилыча утащишь? – засомневался Славка.

– В наш век удивительной техники тащить никого никуда не надо, – заявил Мушкетер. – Мы всяких жуликов, кто наши деревья ломает, тихонечко сфотографируем моей “Сменой”. А потом эти снимки хоть худа. Хоть к леснику, хоть в милицию.

– А лучше всего на забор, – вмешалась Тетка. – И надпись: “зеленые браконьеры>.

– И подпись: “Лесной патруль”, – сказал Толик.

Из шалаша разнеслось “ура”.

Ты понимаешь, конечно, как заволновался Уголек, услышав про патруль. Такое дело чуть-чуть не решили без него!

Он все еще стоял среди сосенок. Подслушивать нехорошо, он это знал, но ведь все равно он сейчас помирится. А как все удивятся, когда узнают, что про патруль ему уже известно!

– Сфотографируем – и сразу гнать, – решила Тетка. – А то пока проявим, пока напечатаем, да пока к леснику пойдем… Одна старуха пол-леса выломает. А мы смотреть, что ли, будем?

– А если не послушают? – засомневался Славка.

– Тогда почувствуют, – отозвался Мушкетер. – Копья, топоры и шпага.

– Оружие только для защиты, – твердо сказал Толик. – А то сами в бандиты попадем… Сколько у нас каменных топоров?

– Три. И еще один Уголек унес, – напомнил Славка.

– Реквизируем, – решил Мушкетер.

– Что сделаем? – не понял Славка.

– Отберем, – объяснила Тетка. – Раз он подвел нас…

– Дезертиров лишают оружия, – сказал Мушкетер.

Уголек почувствовал, что ему больно ладонь. Это он сжал в кулаке колючую сосновую ветку. Сожмешь тут, когда опять слышишь такие слова!

– Ну, Витька, ты уж совсем… – сказал Славка Мушкетеру, – это все-таки его топор.

– Его! – возмутилась Тетка. – Толька ему делал.

– Толька, отберем? – спросил Витька-Мушкетер. Толик молчал.

– Онемел ты? – удивилась Тетка.

Толик сказал:

– Ладно. Отбирайте.

Уголек выпустил ветку из ладони. Она рванулась вверх и закачалась. Будто сосенка успокаивала боль в раненой лапе. Уголек уходил. Пусть разнесут в щепки этот штаб! Пусть! Пусть не будет никакого патруля! И не надо ему этой дружбы. Проживет он…