Не ведая о том, я был нашим ярлом просчитан, взвешен и в данном случае (в отличие от библейского) найден достаточно увесистым, чтобы не положить конец моим притязаниям на благородство, а счесть меня принадлежащим к уважаемому роду.

В пользу этой версии работали еще две вещи: то, что я раньше не распространялся на тему собственного происхождения, и то, что моя вольная интерпретация семейных связей двадцатого века прошла «детектор лжи» в лице Рунгерд Ормульфовны.

Но я отвлекся. Сейчас речь шла не о моей родословной, а о славном генеалогическом древе Свартхёвди Медвежонка.

Одаль, которым нынче управляла его матушка, был приобретен отдаленными предками много лет назад, еще во времена легендарного конунга Ивара Широкие Объятия. С тех пор владения рода неоднократно увеличивались аж до того времени, когда за руль встал прадедушка Свартхёвди.

Тут удача роду и изменила. Началось с того, что дедушка Рунгерд, единственный сын своего папы, потерял изрядную часть имущества в неудачной (шторм) торговой экспедиции на север и сам едва не откинулся от пустяковой, но вдруг загноившейся раны. Всё шло к тому, что славный род на нем и закончится, но положение спасла вовремя подвернувшаяся бабушка Рунгерд — профессиональная финская вёльва. Колдунья то есть.

Излеченный дедушка взял ее сначала наложницей, а потом, после рождения папы Ормульфа, ввел в род и даровал все права законной жены.

Финка родила мужу еще троих сыновей — один другого краше. По местным понятиям, разумеется. Рожа — кирпичом, плечи шире, чем дверь в сортир. Счастливый отец научил детишек всему, что положено, а затем опочил в собственной постели. К этому времени старший из сыновей, прозванный Полудатчанином и слывший большим хитрецом и удачником, уже успел не только жениться на писаной красавице, но и породить дочь Рунгерд. До сыновей дело не дошло, но какие у Ормульфа годы… Да и братья, можно сказать, «на выданье». Вот бы еще деньжат немного подкопить, чтобы и они могли начать достойную семейную жизнь на собственной земле…

Словом, сыновья устроили папе роскошное погребение (на покойниках в Дании не экономили) и на полученном в наследство от папы кнорре отправились приумножать родовое имущество в уже известную мне Альдейгью-Ладогу, где в то время заправлял почтенный батюшка князя Гостомысла.

Расторговались отлично. Набили трюм мехами, воском и рыбьей костью,[12] как минимум утроив вложенное, да и тронулись в обратный путь.

Поначалу судьба им благоприятствовала. Почти до самого дома. Но буквально за десяток переходов от Сёлунда кнорр Ормульфа и его братьев угодил в шторм. Не то чтобы очень сильный, но Ормульф решил не рисковать богатым и не любящим сырости товаром и пристал к берегу.

Это было неправильное решение, но ни Ормульф, ни его братья этого еще не знали. Они полагали, что датский ярл, владевший этим берегом, — добрый друг их семьи.

Так оно и было… До тех пор, пока этот самый ярл не узнал, что в кнорре Ормульфа и его братьев — целое состояние.

Они же сами ему и рассказали на щедром пире, данном в честь дорогих гостей. Услыхав об этом, ярл стал еще радушнее, выставил самое лучшее пиво и порадовал гостей дорогими подарками.

Ормульф в ответ обещал отдариться еще щедрее… Увы. Он не знал, что отдарком станет кнорр со всем содержимым…

Ночью, когда сытые и пьяные братья вместе с командой уснули, ярл преспокойно перерезал всех и забрал не только свои подарки, но и все товары братьев вместе с очень хорошим кнорром, построенным их отцом, в прошлом — добрым другом ярла.

Конечно, это было грубым нарушением законов гостеприимства в частности и законов Дании в целом. А поскольку шила в мешке не утаишь, то информация о преступлении дошла не только до несчастной вдовы, но и до самого конунга Харека. Не нынешнего, а его отца.

Однако ярл не сидел сложа руки, а загодя прислал конунгу такие щедрые дары, что тот охотно согласился с его версией происшедшего: кнорр братьев вовсе не приставал к берегу со своими владельцами на борту, а просто сел на мель у берегов ярла. И тот, по береговому праву, вполне законно забрал себе и кнорр, и все, что на нем было.

Узнав о злодействе, а также о том, что правосудия ждать бессмысленно, жена, вернее, уже вдова Ормульфа Полудатчанина во всеуслышание объявила, что отдаст дочь и весь богатый одаль мужа тому, кто отомстит убийце.

Это был Поступок. Ведь в то время мать Рунгерд была достаточно молода и хороша собой. Так что вполне могла бы наладить и собственную личную жизнь.

Однако вдова предпочла месть.

Впрочем (и Хрёрек-ярл счел необходимым об этом упомянуть), нашлись злые языки, которые утверждали, что матери Рунгерд больше нравится самой управлять наследственным одалем мужа, а ведь случись так, что дочь ее (а равно и она сама) выйдет замуж, собственность по праву перейдет к ее мужу.

Надо отметить, что еще жива была старая финская вёльва — бабушка Рунгерд. Но она в хозяйственные дела не вмешивалась. Зато многие говорили: это она надоумила невестку принести упомянутую выше клятву.

Случилось это лет двадцать с небольшим тому назад. То есть дочь Ормульфа была еще совсем юной: лет тринадцати-четырнадцати, однако уже успела прослыть непревзойденной красавицей и заполучить прозвище — Улыбка Фрейи. Впрочем, красота красотой, но я уже достаточно хорошо знал скандинавов, чтобы понять: богатое приданое значит намного больше, чем внешность невесты. Ормульф Полудатчанин слыл человеком небедным, и насчет приданого можно было не сомневаться, так что женихов у Рунгерд было — в избытке.

Странное дело: как только оказалось, что в придачу к руке дочери Ормульфа идет жирнющий куш в виде целого одаля… женихов вдруг резко поубавилось. Не потому, что задача, поставленная матерью Рунгерд, была невыполнимой. Очень серьезные люди, настоящие профессионалы, приценивались, так сказать, к вопросу.

Вопрос о том, чтобы уговорить безутешную вдову аннулировать обет, даже не поднимался. Обет — это святое. Каждый уважающий себя викинг хоть раз в жизни, торжественно поставив ногу на полено или положив руку на кабанью шкуру, брал на себя те или иные обязательства пред лицами богов и собственных корешей. Крутость клятвы зависела от крутизны самого викинга и от количества выпитого. Обеты бывали весьма суровые. Иногда, помимо главного условия, брались и дополнительные. Например, не мыться и не стричь ни волос, ни ногтей, пока негодяй, зарезавший четвероюродного племянника поклявшегося, не будет призван к ответу.

Достать ярла-убийцу в его родном логове было трудно, но возможно. Профессионалы прикинули сложность задачи и условия решения — и пришли к выводу, что для ее успешного выполнения надо поднять хирд не менее чем в две сотни клинков.

Собрать такое (немалое по здешним меркам) войско могли немногие. К примеру, мой ярл, который считался очень крутым вождем, в настоящий момент располагал совокупной армией в две с половиной сотни бойцов. И это считая хирдманов, «унаследованных» от Торсона-ярла, и тех наших, кто остался в Хедебю.

Но проблема была даже не в количестве. Ярл-предатель имел собственный хирд и просто так убить себя не позволил бы. Даже если удалось бы сохранить секретность (что в условиях многочисленных родственных связей и развитого «сарафанного радио» весьма сомнительно) и не дать ярлу возможности собрать свою дружину, нападающим всяко пришлось бы иметь дело с тридцатью — сорока опытными викингами, которые не станут сидеть сложа руки при появлении у берегов трех чужих драккаров. Скорее всего, ввиду явного численного преимущества противника, ярл, прихватив с собой всё самое ценное (себя — в первую очередь), отступит в горы и даст бой там, где это ему будет удобно. Мстителям же придется атаковать не медля, иначе к ярлу подтянется подмога, и тогда еще неизвестно, кто кого. То есть, по самым оптимистичным прикидкам, если нападающим повезет, за голову негодяя придется положить не меньше половины борцов за справедливость. Я помнил наш рейд за страндхугом,[13] когда едва не утоп. Поэтому легко мог представить, каково это: штурмовать с ходу укрывшегося в скалах противника.