Круговерть золотисто-серого и прозрачно-белого. Смертельно опасная круговерть: любая из струй пробьёт человека насквозь. Мы знаем об этой опасности и принимаем меры. Да, собственно, и не стремимся убивать друг друга.

Сколько проходит времени? Кто знает. Поединки не бывают долгими, но не потому, что Заклинатели быстро устают. Просто слабые места противника, если они имеются, становятся заметны на первых же минутах, а если знаешь, куда бить, зачем тянуть время? Так и я, уловив, что Валлор слишком долго морозит «змеек», рву на клочья своих в нескольких ладонях перед лицом противника. И одна из горстей песка успевает пробраться мимо зарождающегося ледяного щита, прямо в развевающиеся чёрные пряди...

Он чувствует прикосновение чужого оружия, но прежде чем тело передаёт ощущения сознанию, а может быть, уже догадываясь о проигрыше, отправляет ко мне водяные струи, на лету превращая их в лёд. Жест отчаяния? Наверное. Ничем иным не могу объяснить вопиющее нарушение правил: атаковать можно только не преобразованной материей. Потому что я тоже мог бы сплавить песок в острые клинки, но ведь не делаю этого!

Ледяные стрелы, рассекающие стонущий от боли воздух. Страх в глазах Валлора. Чего он боится больше: моей возможной гибели или собственного наказания, которое последует, когда я предъявлю доказательства? Разве это так важно? И навстречу льду отправляется раскалённый докрасна песок, впивается в гладкие бока замёрзшей воды страстными поцелуями, жжёт, плавит, топит...

И проходит насквозь, пропуская ко мне лишь брызги. Холодные, но безвредные. Я смеюсь, подставляя лицо нежданному в конце осени дождю. И Валлор, глядя на меня, тоже улыбается. Несмело. Не слишком тепло. Но уже – понимающе...

...Писарь раскладывает на столе чистые листы бумаги, обмакивает кончик пера в чернила и замирает в ожидании первых слов, которые должны быть сохранены в записях.

– Приступайте же, heve!

Салим только что не переминается с ноги на ногу. Валлор позволяет себе усмехнуться: чуть-чуть, самыми уголками рта:

– Я уже приступил. Если Вы желаете, чтобы он оставался в здравом рассудке, нужно действовать правильно.

– Но откуда я могу знать...

– Что я работаю? Извольте, подскажу. Следите за его ртом: как только из него покажется струйка слюны, это означает, что всё почти готово.

Струйка? Это ещё слабо сказано! Будет целые реки, и не только слюны: напрасно Салим не захватил с собой надушенных платков, потому что вдыхать аромат испражнений не слишком-то приятно.

Но Валлор, и в самом деле, работает, я чувствую. Точнее, перестаю чувствовать: пальцы ног и рук уже не слушаются меня, да и прочие мышцы расслабились донельзя, странно, как ещё не оплыли неудавшимся кухарке студнем. Глаза несколько вдохов беспомощно вращались, но всё же остановились, уткнувшись взглядом куда-то в пол, наискось. Славная, должно быть, картинка! А вот и слюна пошла: единственным, чем я ещё могу управлять, так это головой, но и то в основном только слушать и говорить. Сглатывать, например, не могу, потому что это уже по другой части.

– Всё? Можно начинать допрос?

Салим, оживлённый, по своему обыкновению.

– Как пожелаете.

Валлор, всё такой же бесстрастный. Не вижу никого из них, а жаль.

– Как создаются описания средоточений? Рассказывай!

– Как-как... Каком вверх.

Язык плохо слушается, но думаю, мой ответ оказался понятен всем. Салиму уж точно: живчик взвился, как укушенный.

– Что он говорит?!

– То, что Вы хотели услышать. Наверное.

Подозреваю, в этот миг Валлор снова улыбается. Тонко-тонко. Сочувствующе.

– Он должен отвечать на вопросы!

– Он отвечает. Возможно, Вы неправильно их задаёте.

По тени на полу понимаю, что надо мной кто-то склоняется.

– Какое сейчас время года?

А, это Валлор решил пошутить. Что ж, подыграю.

– Зима.

– Какой месяц?

– Око Аурин.

– Видите? Он вполне внятно отвечает на внятные вопросы. Попробуйте снова.

– Описания средоточений. С чего Вы начинаете, когда собираетесь их делать?

– Выпиваем по кувшину эля. Обычно. Если нет денег на что покрепче.

Кажется, Салим начинает рычать. Валлор ухмыляется:

– Вы снова допустили ту же ошибку. Спрашивайте чётко и прямо, по предмету.

– Как я могу спрашивать чётко и прямо, если не знаю, что такое это клятое средоточение! – Взрывается живчик, переходя на визг.

– Чем тогда я могу помочь?

– Он так и не будет отвечать?

– Он отвечает так же, как его спрашивают.

– Да что тогда в Вас толку?!

– Я ослабляю волю и устраняю сопротивление, но я не обязан решать Ваши проблемы вместо Вас.

– Верните деньги!

– Увы, не могу. И Вам не советую нарушать договорённость.

В голосе Валлора ленивой кошкой выгибает спину угроза.

– Да-да, конечно! – Салим идёт на попятный. – Конечно, Вы не можете, но тогда... Уничтожьте его рассудок! Сделайте из него слюнявого идиота!

– Куда уж больше-то...

Это точно: слюна течёт, не останавливаясь, и, наверное, я весь уже ею залит. То ещё зрелище, насколько могу представить.

– Он не должен остаться в здравом уме! Хоть это Вы можете?

– Могу, разумеется, но только с тем, кто никогда не сходил с ума.

– Как это?

– Не хотелось бы утомлять Вас пояснениями, тем более, многого Вы и не сможете понять... Говоря проще, можно сдвинуть с места рассудок, который стоял. Но если ум человека уже был когда-либо повреждён, он становится гибким, как тетива лука: сколько не натягивай, она всё равно вернётся обратно.

– Тетиву можно порвать!

– Да. Со временем. Но как раз его у Вас, кажется, и нет...

Одновременно со словами Валлора распахнулась дверь, и комната, судя по топоту, наполнилась людьми.

– Что здесь происходит? Какое право Вы имеете на проведение допроса? Взять его!

Шум, гам, всеобщее волнение, через которые пробивается пронзительный крик.

– Тэйлен!

Она шарит пальцами по моему телу, словно пытается что-то найти, тискает, гладит лицо, старается заглянуть мне в глаза, но это слишком трудно сделать. И слава Хаосу! Какой идиот пустил сюда Ливин?!

– Что с ним? Скажите, умоляю вас, он умер?!

Лучше бы умер, честное слово. Но Валлор не может и не хочет лгать:

– Нет, hevary. Он жив и довольно скоро будет в полном порядке. Насколько это возможно.

– Когда?

– Если Вы не будете мне мешать, скоро. Если будете... Можете и не дождаться.

– Да, конечно, делайте, что должно! Но Вы обещаете?

– Что?

– Он поправится?

– Будьте любезны увести эту женщину, кто-нибудь!

О, она и Валлора довела. Славная у меня будет жена... Если, конечно, ответит согласием.

Наверное, как только люди научились размышлять, они начали задумываться о связи души и тела, двух совершенно разных, но имеющих смысл только в сочетании вещей. Тело – предмет сугубо материальный, доступный во всех ощущениях: его можно увидеть, пощупать, лизнуть, куснуть и даже понюхать. Не говоря уже о том, что оное тело может так вам наподдать, что мало не покажется. С душой сложнее. Она, во-первых, невидима. Во-вторых, не имеет материального воплощения. В-третьих (вытекающих из вторых), вкуса у неё тоже нет, потому что пожевать и проглотить нечего. Да и пытаться уловить её аромат носом тоже бесполезно. В общем, штуковина получается странная: вроде почувствовать невозможно, но тем не менее, что-что, а наличие души определяется сразу. По живости тела. Потому что как только двое этих любовников расстаются друг с другом, жизнь прекращается. Правда, какое-то время тело ещё может создавать видимость живого (то бишь, тёплого и дышащего), но недвижного, как камень, предмета. Какое-то время... Недолгое, чего уж греха таить.