Иефа поглядывала на Ааронна и придумывала балладу. Ну и что, что никогда не посмотрит на нее такой вот эльф – зато песня останется. И потом, кто знает…

Ааронн дремал в седле. Ему снилось парное молоко и пирог с яблоками.

– А почему солнышко яркое?

– Потому что горячее.

– А солнышко танцевать умеет?

– Нет.

– А бывает солнышко не на небе?

– Нет, Элена, не бывает. Не мешай мне, иди, поиграй в каминную.

– А ты врешь?

– Почему ты так говоришь?

– Ты сказал, что солнышко не на небе не бывает, и что танцевать не умеет – тоже сказал. А у тебя солнышко сейчас танцевало, я видела! Маленькое такое… Почему?

– Сестренка, тебе показалось. Лучик в окно заглянул, и тебе привиделось, что целое солнышко. Иди, играй, мне нужно заниматься.

– Ты обманыватель! Я папе скажу, что ты в библиотеке солнышко танцевать заставил!

– А я папе скажу, что ты без спросу в библиотеку забралась, и он тебя накажет – без сладкого оставит. Тебе ведь не разрешают ходить в библиотеку?

– Но ведь солнышко плясало! А ты мезравец и обманыватель!

– Надо говорить "мерзавец" и "обманщик", а на сладкое сегодня эклеры. Так что давай, жалуйся, ябеда.

– А ты будешь сердиться, если я буду ябеда?

Хмурый черноволосый подросток вдруг широко и немного смущенно улыбнулся, неловко погладил маленькую курносую девчушку по каштановым волосам. Он устал от книг; от того, что сфера никак не получалась; от формул, при произношении которых приходилось изо всех сил контролировать артикуляцию; устал прятаться и бояться, что кто-нибудь ненароком узнает, какого рода занятия удерживают его в пыльной прохладной библиотеке родового замка. А на дворе – май, трава буйствует, ветер теплый и сладкий, и очень хочется жить во весь дух. И Элена когда-нибудь обязательно проболтается на кухне или няне, что брат заставлял танцевать солнышко, и тогда… тогда… Лучше не думать, что будет тогда. Единственный способ заставить ее молчать – сделать своей помощницей. Читай – соучастницей. Объяснить, когда уже не будет дороги назад, что ее ждет, если кто-то узнает. Но ведь она еще маленькая…

– Ты будешь сердиться, да? Надуешься?

– Надуюсь.

– И гулять со мной не будешь?

– И гулять.

– Тогда я не буду ябеда. Я тогда буду рыба-молчунья. А ты меня любишь?

– Конечно.

– Очень?

– Очень.

– Честно?

– Честно.

– А ты на мне поженишься, когда я буду большая, а ты старый?

– Надо говорить "женишься". Нет, Элена, не женюсь.

– Почему?

– Потому что братья на сестрах не женятся.

– Фу, неправильность какая глупая. А если сильно-сильно любят?

– Все равно не женятся.

– Я тогда на конюхе женюсь!

– Надо говорить "выйду замуж"!

– Не хочу! Не хочу! Не хочу!

– Элена, не скандаль. Иди, поиграй.

– Не хочу!

Он слушал, как удаляется по коридору топот маленьких ножек, и улыбался, сам не ведая, чему. Над письменным столом, там, где лопнула, едва успев появиться, малюсенькая огненная сфера, пахло гарью и кислотой. Он тяжело вздохнул, помахал перед лицом ладонью, разгоняя синеватое облачко, и углубился в книгу.

"Надо будет обязательно запомнить этот сон", – подумала Иефа и, не открывая глаз, перевернулась на другой бок. Спать было ужасно жестко, что-то немилосердно кололо в бок, сырость пробиралась под одежду и гоняла по спине толпы мурашек. "Надо закрыть окно", – подумала Иефа. Вставать не хотелось. Девушка закуталась потеплее, спрятала подбородок в одеяло. Пахло мокрыми листьями и корицей, а еще дым от костра противно щипал в носу. Стоп. Костер? Иефа подскочила, как ужаленная, запутавшись в одеяле, и ошалело огляделась. С вечера в лагере ничего не изменилось: Стив богатырски храпел в обнимку с топором, подложив под голову коричневый мешок с неизвестным содержимым, Зулин спал, свернувшись калачиком, почти как его выросший до невменяемых размеров фамильяр. В прочем, Зверь больше делал вид, чем спал, и свет молодого месяца иногда поблескивал в щелочке полуприкрытого глаза. Иефа повертела головой, отыскивая Ааронна, но не нашла. Эльф дежурил первую половину ночи и, видимо, бесшумно бродил теперь где-нибудь поблизости. Костер почти догорел. Иефа поежилась, вылезла из-под одеяла, пошевелила угли, подкинула хворосту. Время перевалило за полночь. Спать хотелось невыносимо. "Странно, – подумала Иефа, забираясь обратно под одеяло, – можно подумать, первый раз я так ночую. Разнежилась в Бристоле, под крылышком у мэтра Бену, отвыкла. Тоже мне, мимоза. Барынька". Она полежала еще немного, сердясь на саму себя, а потом стала вспоминать странный сон, черноволосого подростка, пыльные книжные полки, курносую девочку – и сама не заметила, как уснула. Во сне вокруг Иефы летали огненные шары, и толпы гоблинов охотились за ее новыми замшевыми ботинками. Гоблины с мерзким хихиканьем подбирались все ближе и сверкали глазами. Иефа отчаянно отбивалась, демонстрируя небывалое мужество, но враги все-таки добирались до ее ног и откручивали от несчастных ботинок блестящие серебряные пряжки. Иефа вздыхала и ворочалась во сне. Изувечив ботинки, гоблины взялись за руки и начали водить вокруг Иефы хоровод, пыхтя и громко топая ногами. Девушка и думать забыла про черноволосого подростка – растерзанные ботинки взывали к мести, полуэльфка выхватила невесть откуда взявшийся меч и начала крушить врагов направо и налево, выкрикивая боевой клич лесных эльфов. Гоблины пугались, но продолжали пыхтеть. Огненные шары вернулись, обросли бородой и начали плясать перед лицом Иефы, благоухая чесноком. Где-то на заднем фоне прошествовал степенный мэтр Бену в клоунском колпаке, его шею украшал шелковый платок изумрудного цвета, завязанный кокетливым бантиком. Во сне Иефа так удивилась, что не заметила, куда вдруг подевались гоблины, и почему под ногами старые каменные плиты, и пыль пляшет в лунном луче. Шелестели книги, а потом небо обрушилось на Иефу синим водопадом, и она обнимала облака, а потом вдруг начала падать, падать, падать, и встретила загадочный, долгожданный и отчаянно безразличный взгляд. Мама?

В два часа ночи Ааронн с четвертой попытки растолкал Стива и, не говоря больше ни слова, улегся спать. Стив протер глаза, с завыванием зевнул и неодобрительно посмотрел на эльфа. "Ишь, устроился, пижон остроухий! – мысленно возмутился Стив. – Нет, чтоб сказать, – так и так, дежурство прошло спокойно, никакой подозрительной нечисти замечено не было, принимай, брат, вахту… Конечно, какой я ему брат! Мы ж быдло необразованное, не то, что некоторые". Стив с кряхтением поднялся на ноги, махнул, разминаясь, топором, пару раз присел, со смаком чихнул прямо над головой Иефы, удивился, почему она не проснулась, и отправился в дозор. Черная августовская ночь проглотила Стива, коснулась пальцами волос, легонько подула в лицо и улыбнулась. Дварф очарованию не поддался. Подумаешь, ночь! Как вспомнится, что Смерчик его любимый стоит сейчас один-одинешенек в чужом стойле, печально красными глазами светит и вероломного хозяина вспоминает незлым тихим словом, так уж совсем не до романтики всякой сопливой становится. А все этот эльф, будь он неладен! Стив насупился и отмахнулся от одинокого комара. Нет, определенно, все эльфы снобы и зазнайки.

Накануне вечером, когда поисковая партия, наконец, вышла из города, Стив еще сомневался в зловредности Ааронна. Подумаешь, молчит и внимания ни на кого не обращает, – ничего удивительного, на то он и эльф, компании со всякими разными личностями водить не привык, и вообще, что с него взять – он же друид! А те все, как один, на голову стукнутые, это Стиву еще дед говорил. Эльф ехал молча, внимания ни на кого не обращал, Иефе глазки не строил, язвительных замечаний по поводу Смерча не отпускал. А уж когда ближе к ночи Ааронн остановился у невзрачного придорожного трактира, так даже показался Стиву вполне симпатичным, несмотря на свой неприступный вид. Небось, ни Зулин, ни Иефа об ужине не позаботились, а проводник – вот молодец! – сообразил. Сразу видно, тертый калач. И вообще, глупо было на ночь глядя начинать поход – все как-то лучше с утра, на светлую голову да на сытый желудок. Стив оживился, подбодрил Смерча дружеским тычком в бока и подъехал к трактиру почти одновременно с эльфом.