По дороге домой мы оба молчим. Отец критикует условия моей практики, называя их варварскими. Сам он в офисе ни дня не работал, тем более в такой крупной и богатой фирме, но почему-то считает, что все ему должны.

«Я договорилась насчет доктора», — пишет мне Катька. — «Только придумай, что своим скажешь. Может, низ живота болит или что-то еще, а то это рано, к восьми. Запалят *закатывающий глаза смайлик* Самой первой пойдешь. Жаль, во время практики не было талона».

«Жесть», — вставляет Машка.

«Спасибо», — отвечаю я.

Весь вечер за ужином только и разговоров о том, какие дикие у нас условия на работе. И даже наличие заработной платы моего отца не останавливает. Он намерен с этим разобраться. Меня утомляет его бесконечный бубнеж. Извинившись, я ухожу из-за стола и как бы ненароком сообщаю, что записалась на утро к врачу.

— К Аксеновой?

— Нет, мне посоветовали другого врача.

— Иванка, гинеколог — это самый главный врач у женщины. С ним нельзя экспериментировать, завтра же позвоню Аксеновой, пусть примет.

— Мама я уже записалась, не думаю, что это серьезно, справится и другой врач.

— Мне почему не сказала? Я бы с ней предварительно поговорила, — оживляется мать. — А перчатки? А цитощетка? Боже, надо постирать пеленку, чтобы до утра высохла. Там же ничего у них нет.

Я закрываю дверь и падаю на свою кровать. Подогнув ноги, снова вою в подушку. Эта взрослая жизнь навалилась на меня так быстро, я не успела сгруппироваться и теперь, беззащитная и раненая, лечу в пропасть.

Утром просыпаюсь гораздо раньше положенного времени. Моюсь и очень надеюсь, что врач обрадует меня и скажет, что тесты нынче бракованные и не всегда показывают правду. Натягиваю джинсы и толстовку, волосы собираю в пучок, даже не расчесываясь. Схватив рюкзак, иду к двери и на пуфике у входа нахожу полностью одетую мать, прижимающую сумку-ридикюль к груди.

— С тобой пойду. Сейчас как понавыписывают антибиотиков, им только волю дай. К ним же представители фарм-компаний и фирм-поставщиков ходят, а еще и платят тем докторам, чтобы побольше таблеток втюхивали.

Глубоко вздохнув, я натягиваю кеды и выхожу из квартиры, мама идет за мной.

— Так. — Откашлявшись в маску и стягивая перчатки, отходит от кресла врач и садится за стол, приступая к записям. — Конечно, руками сейчас беременность не нащупаешь, но, по моему опыту и ощущениям, вы действительно беременны. Сейчас пойдем на УЗИ, оно в кабинете напротив, и убедимся, что плод прикрепился там, где нужно.

— Что это значит? — втягиваю я воздух, прижимая пеленку и носки к груди. Тихонько и очень нерешительно одевшись, сажусь на стул напротив нее.

— Внематочная беременность, слышали о таком? — говорит серьезно и тихо, смотрит на меня, приспустив очки. — Чем быстрее мы убедимся, что все у нас, как надо, тем лучше для будущей матери.

— Понятно, — выдавливаю я из себя.

Как же страшно. Я вообще ничего такого не знаю, что там может быть и как. Встречала много беременных на улице, в парке, их обнимали счастливые папаши, вместе они ели мороженое, а отцы гладили животы руками, на которых блестели обручальные кольца.

Стряхнув неуместное видение и зажмурившись, я сажусь ровнее. Мой папа всегда говорил, что самое страшное — это война, когда летят бомбы и негде укрыться, а все остальное можно пережить. А беременность — это ведь счастье.

— Вот эти бумаги заполните, купите папку со скоросшивателем и, пожалуйста, Александрова, не бегайте, ходите очень медленно и аккуратно, сейчас у вас такой срок, что очень легко получить выкидыш. Хорошо питайтесь и много спите.

Я просто киваю. А она наклоняется к столу и продолжает писать.

— Так, завтра утром приходите на анализы, я у вас возьму на кресле, если, конечно, сейчас на УЗИ подтвердится, что вы беременны. И вот вам перечень того, что надо сдать из вены, там время есть, когда и что у нас в лаборатории берут. А вот это должен сдать ваш муж. — Передает мне еще бумажки. — То есть отец ребенка. Там флюорография, СПИД, венерические; так у нас положено.

Дрожащей рукой я забираю бумаги. Это очень сильно меня впечатляет. Мне дико стыдно: сейчас придется признаться, что у меня нет мужа и я залетела от парня, который считает, будто я забеременела от его отца. Мне хочется плакать.

— А если у ребенка нет отца? — спрашиваю тихо, как будто нас могут подслушать. — Меня оформят?

Женщина возраста моей матери откладывает в сторону очки и перестает писать.

— Прогресс ушел далеко и многое подвластно науке, но зачать ребенка без участия мужчины мы пока не способны, поэтому я настоятельно рекомендую вам, дитятко, призвать горе-папашу к ответственности, — говорит она громче четко поставленным голосом, складывая бумажки в папку, затем поставив ее на ребро и завязывая тряпичные веревочки, — а не тянуть на себе ребенка. Памперсы нынче дорогие.

Я опускаю голову, чувствую, что снова начинаю плакать. Щеки жжет. Я совсем одна. Надо все-таки сказать матери и отцу, другого выхода нет. Мне жить негде. Надо узнать про академку, и вообще. Скрывать смысла нет. Поорут и помогут. А так я только накручиваю себя и переживаю, но, зная их отношение к половой жизни вне брака, даже страшно представить, что будет, если я признаюсь в залете от Димы.

Дима… Больно. Даже думать не хочу.

— Идем. — Поднимается врач и выводит меня из кабинета. — Пеленку прихвати.

Мы выходим в коридор, сразу же натыкаясь на мою матушку.

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, что у Александровой? — слегка истеричным, почти охрипшим голосом спрашивает мать, налетая на гинеколога прямо у порога.

— Простите, а вы кто такая?

— Я мать и имею право знать! — гордо заявляет родительница.

— На самом деле — нет, — улыбается врач и открывает ключом дверь небольшой комнатки, завешанной темными шторами. — Ваша дочь совершеннолетняя. Пойдемте, Александрова.

— УЗИ? Зачем ей УЗИ? Что-то страшное? Обычно на УЗИ за неделю не допроситься бесплатного талончика, а тут сразу УЗИ! — вытаращив глаза, мама требует от врача ответов.

Но женщина в белом халате игнорирует ее. И я, честно говоря, очень сильно благодарна ей за это. Она закрывает дверь, и комната погружается в темноту, я нервничаю и переживаю. Теперь я уже боюсь, что с моей беременностью что-то не так, и придется все это оперировать.

— Так. Все отлично, — после нескольких минут изучения экрана заявляет врач. — Вы молодец, Александрова. Значит, сейчас идите в регистратуру и запишитесь, там будет такая папочка специально для беременных. Нужно пройти тех врачей, что я указала и, пожалуйста, не затягивайте. Ко мне на прием через две недели.

Самое интересное, что, несмотря на нежеланную беременность, я ощущаю прилив радости. Это, наверное, у всех женщин и девушек в крови. Я довольна, что с моим маленьким плодиком, который врач показала мне на экране, все хорошо, там еще зернышко, совсем кроха, пятнышко, но я все равно радуюсь.

Припустив ланью из кабинета, я стараюсь оторваться от матери, но она все равно увязывается за мной. Решаю в папку для беременных заглянуть позже, когда ее не будет рядом. Придется ехать сюда отдельно, но это лучше, чем лезть туда прямо сейчас. И когда я уже спокойно спускаюсь по лестнице, а мать бежит за мной и при этом грешит на злого, невоспитанного и хамского врача, на которого надо обязательно пожаловаться, нас догоняет медсестра.

— Александрова, вот еще Галина Михайловна, — имеет в виду гинеколога, — забыла вам сказать, что беременным обязательно нужно взять справку с учебы для постановки на учет, и добавьте к списку врачей психолога. Своего у нас сейчас нет, вот адрес, пройдете в другой поликлинике. Психологическая забота направлена на восстановление эмоционального баланса будущей мамы, — улыбается мне медсестра, протягивая листок с адресом и телефоном.

Окаменев, я даже не могу опустить ладонь с зажатой в ней бумажкой. В ступоре смотрю, как молодая медсестра скрывается из виду, покинув коридор и вернувшись в свой кабинет. Так и стою с протянутой рукой, боясь взглянуть на мать. Но время идет, и я все же решаюсь.