В корзинке обнаружились три куска сухого соленого мяса, свежий козий сыр, немного вареных земляных яблок, а еще — настоящая драгоценность: крошечная склянка с маслом, перемешанным со специями. Она, должно быть, хранилась в семье для особых случаев и ценилась намного больше, чем целая бутылка белого домашнего вина, которую хозяйка фермы тоже передала со своим сыном.

Раз уж так сложилось, Солл решил не отказывать себе в обеде. Он разрезал земляные яблоки, полил их маслом и отправил в рот первый кусок, не сводя глаз с полей у подножья холма.

Это было всего лишь предосторожностью, он знал, что пустынный лев, скорее всего, не явится до заката. Судя по останкам коз, которые осмотрел Солл, это был очень крупный зверь, а значит, не молодой. Обычно такие львы живут с львицами, но у этого львиц не было. Скорее всего, он уже стар, возможно, болен или ранен. Его семья прогнала его, он больше не может охотиться в пустыне, где хищник и жертва нередко меняются местами. Другое дело — козы, которые стадами пасутся в холмах, для пустынного льва это легкая добыча.

Он уже серьезно навредил крестьянской семье. Бало считал, что это дело все равно не достойно королевского мага, и по протоколу он был прав. Но Солл прекрасно знал, что пустынный лев мог в любой момент пробраться в дом к людям. Он хотел устранить угрозу до того, как это случится.

Ему нравилась эта семья. Фермер и его жена решились поселиться здесь, в пустынных землях, потому что знали: в деревне заработать гораздо сложнее. А тут они одни на многие дни пути продавали купцам продовольствие и давали кров. Солл знал, что они копили золото на лучшее будущее для своих сыновей, и это восхищало его.

Ну а младшие мальчишки и вовсе напоминали ему его и Бало в детстве. По крайней мере, такими их хотел помнить Солл. Он знал, что на самом деле у них все было не так мирно и радостно, но… Это ведь его память, правильно? Поэтому он выбирает, что помнить, а что — нет.

Солл провел на этом холме весь день. Покончив с обедом, он почти не двигался. Он стал такой привычной частью этих полей, что даже фермерские козы, сперва робкие, запуганные, начали подходить ближе и щипать редкую блеклую траву у самых его ног. Ему было несложно оставаться неподвижным, он умел охотиться.

«Сколько лет мне было, когда ты впервые потащил меня на охоту? — подумал он, мысленно обращаясь к Бало. — Кажется, десять лет. Рано, слишком рано».

Деревенских детей тоже брали на охоту примерно в этом возрасте. Но для них все было по-другому. Они страшно гордились тем, что их наконец-то приравняли к взрослым, признали равными, пусть и ненадолго. А Солл всю ночь проплакал, вспоминая олененка, которого его заставили убить. Правда, Бало об этом так и не узнал — но он-то помнил!

Тогда это казалось страшным горем, теперь уже нет. Теперь он знал, что такое настоящее горе.

Лев появился, когда мир стал красным от заката. Это был огромный зверь — крупнее, чем ожидал Солл, раза в четыре больше, чем сам маг. Хищник чуть заметно прихрамывал, и это объясняло, почему семья покинула его. Но что важно в пустыне, то ничего не меняет для людей. Глядя на него, Солл убедился, что не зря поторопился прийти сюда. Еще пара ночей, и этот гигант сожрал бы всех коз, а на третью ночь он пришел бы за людьми.

Путники в этих местах бывают так редко, что даже жалкие кровавые останки, брошенные львом, обнаружили бы не сразу.

Это никого не огорчило бы в форте, потому что ферма не имела такого уж большого стратегического значения. Но Солл не смог бы себя простить.

Лев собирался броситься на коз, но маг отвлек его — без колдовства, просто свистнул. Резкий громкий звук заставил коз насторожиться и броситься прочь с полей, обратно к дому. Лев не двинулся с места, но голову поднял, стараясь найти взглядом того, кто помешал ему.

«Он еще и подслеповат, — отметил про себя Солл. — Да, бедняге пора покидать этот мир».

Лев заметил его, рванулся вперед, на холм. Солл не двинулся с места, он продолжил сидеть на земле, подогнув под себя ноги. Всего пара мгновений — и лев уже навис над ним, огромный, сильный, словно желающий доказать всей пустыне, что ни старость, ни хромота не могут его сломить.

Солл и сейчас не отступил. Глядя на хищника с сочувствием, он протянул ко льву руку, позволяя хищнику укусить себя. Лев умер в тот момент, когда его клыки впились в мышцы мага, а пасть заполнилась кровью. Тот, кто казался крестьянам монстром, вздрогнул, а потом начал медленно, как опадающее под силой шторма дерево, заваливаться на бок. Впрочем, в этот миг он уже был мертв, его глаза, прикованные к Соллу, остекленели. Заклинание сработало идеально, но иначе и быть не могло.

Маг осторожно высвободил руку, чтобы не сломать кость. Рана получилась глубокой: порваны кожа и мышцы, задеты крупные вены, крови уже натекло… Но это неважно. Солл снял с шеи шарф, который обычно использовал для защиты лица во время песчаных бурь, и перемотал им руку.

Не страшно. Заживет.

Он мог бы убить льва быстрым легким прикосновением, рана была совсем не нужна. Бало наверняка обругал бы его последними словами, если бы узнал об этом. Но Солл не мог поступить иначе.

Лев, пожиравший крестьянских коз, не был злодеем, он лишь делал то, что велела ему природа, выживал, как мог. Поэтому Солл позволил ему перед смертью почувствовать себя победителем: он настиг новую жертву, он не боялся, он торжествовал. Он умер с достоинством, как и полагалось изгнанному королю пустыни.

Теперь его дух отошел в мир, где его ждет вечная охота. А тело… ну что тело? Кому оно важно? Тело достанется крестьянам, мясо они съедят, а шкуру, клыки и даже кости продадут купцам, это наверняка возместит им ущерб от потерянных коз.

Солл перетянул руку потуже, но ткань все равно мгновенно пропиталась кровью. Он сдержанно улыбнулся: боль постепенно нарастала, на коже, скорее всего, останется новый уродливый шрам.

Как раз то, что нужно.

Ветер в пустыне был раскаленным, как воздух над костром, но даже он приносил хоть какое-то облегчение. Каридану не хотелось представлять, что будет, когда они больше не смогут полагаться на силу Итерниала и им придется самим двигать корабль.

Но это будет не раньше завтрашнего дня, а пока легкое деревянное судно неслось вперед сквозь пустыню. Если бы на их пути попались купцы с сопровождением, они бы наверняка удивились такому покорному ветру. Однако возле самой границы никто не держался, самые отчаянные путешественники прорывались в Синх-Атэ напрямую, чтобы побыстрее преодолеть территорию вечного жара.

— Каридан?

Он полуобернулся, хотя и так знал, что за спиной у него стоит Марана.

— О, ты решила выбраться из своей норки? — усмехнулся он. — Хвалю.

Она сама вызвалась путешествовать с ними, но чувствовалось, что она до сих пор всех боится — даже Айви и Эсме, хотя безобидней созданий не придумаешь! Что же будет, когда она познакомится с Антарой?

Впрочем, Каридан не исключал, что она боится не их, а за них. Марана убила единственного человека, который был ей дорог. Такое не проходит бесследно.

К нему она относилась иначе, потому что знала, что не сможет ему навредить. Каридан подозревал, что для Итерниала и Антары она тоже безвредна, а значит, и для Айви. Но говорить ей об этом он не стал, потому что чувствовал: она все равно ему не поверит. Ей нужно лично убедиться в этом, а она не решится даже попробовать.

С ним все получилось само собой, и Каридан надеялся, что ей от этого легче. Раньше-то она верила, что никогда не сможет посмотреть в глаза другому человеку, не превращая его в соляной холмик!

— Я хотела у тебя кое-что попросить, но не знаю, насколько это будет правильно, — нервно улыбнулась Марана.

— А ты попроси, тогда вместе и решим.

Она все равно выдержала паузу, а потом выпалила:

— Я бы хотела снять повязку и разговаривать с тобой, глядя тебе в глаза! Но я не знаю, как много энергии у тебя это отнимет, я не хочу, чтобы ты уставал…