Поэтому заслужить здесь смертную казнь было не так-то сложно: достаточно было просто один раз ослушаться госпожу. А этот наглый раб короля ослушался ее не один раз, он посмел не верить в то, что она — божество!

Инрис… С ним с самого начала что-то было не так. Когда она впервые увидела его, он привлек ее телом: даже в мире разбойников и кочевников настоящего королевского воина легко отличить, у него особая выправка. Но когда Флавия заговорила с ним, заглянула ему в глаза, она поняла, что в нем скрывается нечто большее, чем просто один из капитанов королевской армии. Он многое видел и многое пережил, и ей захотелось обладать им.

А он почему-то сопротивлялся ее чарам! Это злило Флавию и ставило ее в тупик. Она чувствовала, что собственных врожденных способностей у него нет, а значит, причина его несгибаемой воли в другом. В глубине души колдунья почти сразу догадалась, что все дело в любви, но она не хотела верить в это. Как мужчина может любить или даже помнить другую женщину, стоя перед ней?

Она должна была его сломать. Не убить, а именно сломать, чтобы доказать и себе, и суоро, и всему миру, что она непобедима. В день ритуала Флавия применила к нему самые сильные чары, на какие была способна. Она изменила его память, вторглась в его сознание, стерла оттуда ту, другую, и заставила любить себя. Она была уверена, что у нее получилось, и долгое время считала Инриса своим самым дорогим трофеем.

А он взял и освободился! Не без помощи, конечно, но это мало что меняло. Гораздо важнее для Флавии было то, что ее заклинание не смогло разрушить его разум — а должно было! Инрис стал прежним, хотя она прекрасно знала, что никто из ее служителей не способен на это, даже при том, что на них она применила не такое сложное заклинание.

Он все-таки был особенным, но это больше не интриговало ее. Если она не смогла победить его, значит, его нужно было уничтожить, вот и вся история. Причем сделать это публично, чтобы он полностью ощутил свое последнее унижение, а еще — чтобы суоро увидел, что противостоять ее воле бессмысленно.

Теперь она стояла на сцене, созданной ее служителями, и смотрела на собравшуюся перед ней толпу. Все эти люди скоро умрут по ее воле, пусть и не от ее руки. Эта мысль радовала Флавию, возвращала ей чувство контроля над всем, что ее окружало.

Но пока они не должны были знать свою судьбу. Они должны были стать зрителями на казни того, кто осмелился противостоять ей.

Инриса вывели на сцену. Флавия видела, что он чуть оправился после того, как разрушил ее чары, но не настолько, чтобы противостоять двум сдерживавшим его мужчинам. Его сил хватило лишь на то, чтобы уверенно стоять на ногах и смотреть ей в глаза, и уже это бесило колдунью. Она знала, что такая несдержанность непростительна для госпожи, но какая разница, если это ее мир?

— Многие служители божеств приносили им в жертву младенцев или невинных дев, — сказала Флавия. Она обращалась к толпе, но смотрела только на Инриса. — Мы не будем возвращаться к этим диким обычаям. Мы подарим саду, который оберегает нас от смерти, кровь преступника, который все равно заслуживал бы казни.

Она надеялась, что он испугается, будет умолять о пощаде, целовать ее ноги, желая вымолить прощение госпожи. Так уже поступали многие до него, чем он лучше?

Но, очевидно, что-то особенное в нем все-таки было. Инрис не сомневался, что она говорит правду, и он, в отличие от толпы, уже видел церемонию, знал, что его ждет. Но его взгляд оставался все таким же гордым и уверенным.

Жаль. Она бы все равно убила его, но Флавия знала, что его мольбы и унижение украсили бы ее воспоминания об этом вечере.

— В чем же мое преступление? — поинтересовался он.

Повинуясь ее неслышной команде, один из служителей с силой ударил его кулаком в живот. Когда Инрис согнулся от боли, второй служитель подсек ему ноги, вынуждая опуститься на колени. Теперь они не позволяли ему встать, удерживая за плечи и волосы. Он даже не мог повернуться к толпе, продолжая смотреть на Флавию.

И снова эта проклятая несломленная гордость в глазах!

— Говори с леди Амаритой так, как должен говорить раб, — велел служитель.

Инрис не обратил на него внимания, он все еще ждал ответа.

— В непочтении, — ответила Флавия.

— Значит, это распространенное здесь преступление, потому что повторяется оно очень уж часто. Или всех остальных убили за что-то другое? Господа, я бы на вашем месте бежал отсюда, пока есть возможность. Никому не позволят уйти!

Флавия бросила обеспокоенный взгляд на толпу, однако ее гости уже были слишком пьяны и беззаботны, чтобы воспринять его предупреждение всерьез. Здесь не было людей, которых поразила бы смертная казнь, даже если бы они были трезвы. Эти караванщики, кочевники, бродяги и разбойники наверняка сами не раз поили песок кровью, и в казни Инриса они видели лишь развлечение.

— Тебе не поверят, — покачала головой Флавия. — Потому что уважаемые господа знают, кто ты такой на самом деле. Твое слово не заслуживает веры!

— Если я такой уж страшный преступник, может, расскажешь им, в чем на самом деле моя вина?

— В непочтении…

— В том, что я люблю другую женщину, — бесцеремонно прервал ее Инрис. — И всегда любил, а для тебя это как плевок в лицо. Как же так — кто-то может не любить тебя! Но знаешь, что? Тебя и любят-то из-за магии, больше тебе нечем привлечь мужчину. Ты ведь на самом деле знаешь, что все это обожание — сплошная ложь? Если бы не заклинания, ты была бы никому не нужной старой ведьмой. Ты держишься за свой мирок, потому что только здесь ты имеешь хоть какое-то значение. И ты завидовала Эсме, когда узнала о ней. Тебе не так уж важно было то, что именно я люблю именно ее, тебе было плевать на нас. Но тебя злило то, что мужчина, который тебе приглянулся, любит женщину просто за то, что она есть в этом мире. К тебе-то никто так не относился! За это ты возненавидела меня и Эсме, а еще больше — за то, что не смогла ничего изменить. Сколько энергии ты на меня потратила? Сколько запретной магии использовала? А все напрасно. Эсме ничего не делала, но ей и не нужно ничего делать, она просто намного лучше тебя.

Он бил точно в цель и, судя по смеющемуся взгляду, знал это. Ярость, которую Флавия с таким трудом погасила, теперь вспыхнула с новой силой. Колдунья понимала, что гнев — плохой советчик, что злость ослабляет разум, но ничего не могла с собой поделать.

Инрис был прав во всем. Никто и никогда не любил Флавию просто за то, что она есть. Ей всегда приходилось использовать магию, иначе мужчины отворачивались от нее. Когда она стала госпожой Приюта Солнца, сбылись все ее мечты — по крайней мере, ей казалось, что сбылись.

Но вот появился Инрис и напомнил ей, что любовь бывает разной. И та любовь, которую она получила, — дешевка, всего лишь блестящий металл, издалека похожий на золото, но не само золото.

Та, другая, ее неизвестная соперница, держала его сердце через далекие земли и долгие годы. Вся магия Флавии не могла с этим сравниться. Ей указали ее истинное место — как она могла принять такое?

Вместо мольбы она слышала лишь оскорбления. Она не могла отпустить Инриса просто так, она видела, что казнь не пугает его, он был готов к смерти. А Флавия не того хотела, ей нужно было ранить его, причинить ему как можно больше боли до того, как он умрет. Если бы она хотела просто убить его, она бы сделала это на тропинке, где он вспомнил эту проклятую Эсме.

— Почему я должна ревновать тебя к покойнице? — презрительно усмехнулась Флавия. — Или, что еще забавнее, к женщине, которой ты не нужен? Ты ведь и сам не знаешь, жива ли она. А если жива, разве она не должна искать тебя, как ты ищешь ее? Думаю, она давным-давно забыла тебя, пока ты гоняешься за тенью прошлого.

Это был предсказуемый ход, но все равно болезненный. За то время, что Инрис был под властью ее заклинания, Флавия узнала все его страхи и сомнения, и теперь она уверенно использовала их против него.

Инрис продолжал улыбаться, но она видела: получилось. Она уколола его достаточно сильно, чтобы причинить боль.