– Нет, – сказал Фалькор, – она не то, что мы. Она не творение Фантазии. Все мы существуем, потому что она существует. Но ее природа другая.

– Что ж, тогда она… – Атрейо замялся, не сразу решившись задать свой вопрос, – тогда она как бы человеческое дитя?

– Нет, – сказал Фалькор, – она не из Мира человеческих детей.

– Так кто же она? – повторил свой вопрос Атрейо. Фалькор ответил не сразу.

– Никто в Фантазии этого не знает, никто не может этого знать. Это самая глубокая тайна нашего Мира. Я слышал, как один мудрец говорил, что тот, кто поймет это до конца, сам задует свечу своей жизни. Не знаю, правда, какой смысл он в это вкладывал. Больше мне тебе сказать нечего.

– А теперь погаснет ее жизнь и жизнь всех нас, хотя мы и не проникли в ее тайну.

Фалькор промолчал, но на его львиной морде промелькнула улыбка, словно он хотел сказать: этого не случится.

С этой минуты они больше не разговаривали.

И вот они уже летели над Лабиринтом, широким кругом опоясывающим Башню Слоновой Кости, – над цветущей равниной со сложным переплетением дорожек, отделяющих друг от друга клумбы и лужайки. К своему ужасу, они сразу же увидели, что и здесь уже хозяйничает НИЧТО. Правда, пока оно овладело лишь небольшими участками, но яркие клумбы и кусты, растущие рядом, высохли и стали серыми. Тоненькие деревца протягивали свои кривые голые ветки к небу, к Дракону Счастья и сидящему у него на спине всаднику, словно моля о помощи. Прежде зеленые, усыпанные пестрыми цветами, лужайки поблекли, пожухли, от них подымался запах гнили и плесени. Яркую окраску сохранили только грибы с огромными шляпками и какие-то выродившиеся растения кричаще ядовитого цвета – плоды безумия и испорченности. Так живая природа Фантазии, вернее, то немногое, что еще от нее осталось, корчась в бессилии, все же судорожно сопротивлялась полному и окончательному уничтожению, теснившему ее со всех сторон.

Однако в центре Лабиринта все еще сияла сказочной белизной, не тронутая разрушением, несравненно прекрасная Башня Слоновой Кости.

Фалькор сперва было опустился на одну из тех нижних террас, где положено приземляться всем летающим посланцам. Но он чувствовал, что ни у него, ни у Атрейо не хватит сил подняться по длинной-предлинной спиралеобразной Главной улице, а затем на самый верх Башни. И еще ему казалось, что в этом случае можно вообще пренебречь всеми предписаниями и установленным этикетом. Он решил лететь дальше, а потом совершить вынужденную посадку. Фалькор пронесся над множеством крытых балконов, мостиков и балюстрад и в самом конце Главной улицы, прямо перед дворцом, бухнулся наземь, проскользнул вперед, перевернувшись при этом несколько раз с брюха на спину и со спины на брюхо, и наконец остановился, правда, хвостом вперед.

Атрейо, который во время этого маневра плотно прижимался к Дракону, обхватив руками его шею, чтобы не упасть, теперь выпрямился и огляделся по сторонам. Он ожидал, что его торжественно встретят или хотя бы обступят слуги – в его представлении, их тут должно было находиться очень много, – чтобы спросить, кто он такой и что ему здесь надо, но, сколько он ни смотрел по сторонам, ему так и не удалось кого-либо обнаружить. Сияюще-белый дворец, казалось, вымер.

«Они все сбежали, – пронеслось у него в голове, – они оставили Девочку Королеву одну? А может, она уже…»

– Атрейо, – шепнул ему Фалькор, – ты должен вернуть ей ОРИН.

Он снял с шеи золотую цепочку, но она выскользнула у него из лап и упала.

Атрейо, забыв о своей ране, тут же спрыгнул со спины Фалькора, чтобы поднять Амулет, но упал, растянувшись во весь рост. Однако он все же схватил его и повесил себе на грудь. Потом с трудом встал, опираясь на лапу Дракона.

Но Дракон Счастья ему не ответил. Он лежал, словно мертвый.

Главная улица кончалась у высокой белой стены, опоясывающей дворец, она упиралась в изумительной работы резные ворота, которые стояли распахнутыми.

Атрейо кое-как доковылял до ворот, вошел, держась за портал, и увидел широкую сияюще-белую лестницу, которая, казалось, уходила прямо в небо. Он стал подниматься, с трудом переступая со ступеньки на ступеньку. Его рана кровоточила. Иногда он останавливался, чтобы собраться с силами.

Наконец он одолел эту нескончаемую лестницу и увидел перед собой длинную галерею. Он двинулся дальше, хватаясь за колонны. Галерея привела его во двор, где было множество фонтанов, журчала вода, сверкали декоративные пруды. Но Атрейо ничего не видел вокруг, он шел как во сне, каждый шаг стоил ему огромных усилий. И вот он оказался перед другими воротами, меньшими, чем первые; потом ему снова пришлось подниматься по лестнице, но она была совсем узкой, и он очутился в саду, где все: и деревья, и цветы, и звери – было вырезано из слоновой кости. Он перелез на четвереньках по нескольким горбатым мостикам без перил и увидел третьи ворота, самые маленькие из всех. Когда он прополз в них и поднял глаза, его взору представился отполированный, словно зеркало, конус из слоновой кости, на острие которого красовался слепяще-белый Павильон Магнолии. И не было ни лестницы, ни дороги, которая бы к нему вела.

Атрейо закрыл лицо руками.

Никто из всех, когда-либо побывавших в этом Павильоне, не мог бы сказать, как он преодолел этот последний отрезок пути. Это дается как благодать.

Атрейо отвел руки от лица и увидел, что стоит перед дверью, которая ведет в Павильон. Он вошел и оказался лицом к лицу с Златоглазой Повелительницей Желаний.

Она сидела, обложенная горой подушек, на высоком круглом сиденье в самой сердцевине цветка магнолии и глядела на него. И он понял: в мире нет ничего более хрупкого и драгоценного, чем она. Как тяжко она больна, было видно по ее бледному лицу – оно казалось прозрачным. Ее миндалевидные глаза отливали темным золотом. В них не было ни озабоченности, ни тревоги. Она улыбалась. Ее маленькая тоненькая фигурка была облачена в широкое шелковое одеяние такой слепящей белизны, что рядом с ней лепестки магнолии казались темными. Она выглядела как десятилетняя девочка удивительной красоты, но ее гладкие длинные волосы, ниспадавшие на плечи, были белы как снег.

Бастиан испугался.

В этот миг с ним случилось такое, чего он еще не переживал никогда.

До сих пор он мог совершенно ясно представить себе все, что рассказывалось в «Бесконечной Истории». Конечно, в этой книге происходили весьма странные вещи, этого нельзя отрицать, но как-то их, наверно, можно было объяснить. Он видел в своем воображении, как Атрейо летит верхом на Драконе Счастья, видел Лабиринт и Башню Слоновой Кости. Но ведь все это были лишь воображаемые картины.

Когда же он дочитал до того места, где речь пошла о Девочке Королеве, он на долю секунды – словно все озарила вспышка молнии – взаправду увидел ее лицо. Не в воображении, нет, а собственными глазами! И Бастиан был уверен, что это не самовнушение. Он даже успел разглядеть подробности, которых не было в книге. Вот, например, брови – словно нарисованные тушью две дуги над ее золотистыми глазами. Или маленькие уши с удлиненными мочками, и нежную шейку, и головку, чуть склоненную набок. Бастиан твердо знал, что в жизни своей не видел ничего более прекрасного, чем это лицо. И еще он почему-то знал, как ее зовут: Лунита < вариант имени в английском переводе – MoonChild (прим. ск.)>. У него не было ни малейшего сомнения, что это ее имя.

И Лунита поглядела на него – на него, Бастиана Бальтазара Багса!

Она поглядела на него с таким выражением, которое он не мог передать словами. Может быть, она тоже была удивлена, увидев его. Что было в ее взгляде? Мольба? Тоска? Или… что-то еще?

Он пытался припомнить выражение ее глаз, но ему это не удавалось.

Впрочем, одно он знал твердо: этот взгляд пронзил его и скользнул, как луч, прямо в сердце. Бастиан и сейчас чувствовал, как ожог, весь путь ее взгляда. И еще он чувствовал, что этот взгляд в его сердце излучает свет, как драгоценное сокровище. Это было и больно, и сладостно.