– Если тебе этот фрукт не нравится, – озабоченно сказала она, – положи его в вазу и возьми другой!

– Что? – переспросил Бастиан, запинаясь. – Ах нет, он очень вкусный…

– Ну, тогда все хорошо, – сказала она радостно. – Но я забыла сказать, как звали этого мальчика – того, кого уже так давно ждут здесь, в Доме Превращений. Многие называли его «Спаситель Фантазии», другие «Рыцарь Свечей», «Великий Всезнай» или «Господин и Повелитель», но настоящее его имя – Бастиан Бальтазар Багс.

Женщина долго смотрела с улыбкой на Бастиана. Он несколько раз сглотнул слюну и тихо сказал:

– Так зовут меня.

– Ну, вот видишь!

Она, казалось, ничуть не удивилась. Почки на ее шляпе и платье дружно распустились, и появились новые листочки, а бутоны вдруг раскрылись.

– Но ведь с тех пор, как я очутился в Фантазии, прошло не так много лет, – неуверенно возразил Бастиан.

– О, мы ждем тебя с незапамятных времен, – сказала она. – еще моя прабабушка и прабабушка моей прабабушки ждали тебя. Вот видишь, теперь я тебе рассказываю сказку совсем новую и все-таки о давних временах.

Бастиан вспомнил слова, сказанные Граограманом в самом начале его путешествия. Ему уже и вправду казалось, что с тех пор прошло сто лет.

– Да ведь я еще не сказала, как меня зовут! – спохватилась она. – Меня зовут Аюола Цветущая.

Бастиан повторил ее имя – выговорить его оказалось не так-то просто. Он надкусил новый фрукт и вдруг понял, что тот фрукт, который ешь сейчас, всегда и есть самый вкусный. Он чуть-чуть огорчился, заметив, что ест уже предпоследний.

– Ты хочешь еще? – спросила Аюола, уловив его грустный взгляд. Бастиан кивнул. И тут она стала срывать плоды со своей шляпы и платья, пока не наполнила ими вазу.

– Эти фрукты растут прямо у вас на шляпе? – с изумлением спросил Бастиан.

– Как так, на шляпе? – Аюола взглянула на него с недоумением и вдруг рассмеялась от всей души. – Так, значит, ты думаешь, что это шляпа? То, что у меня на голове? Да нет, мой хороший! все это растет прямо на мне. Ну, как у тебя волосы растут. Видишь, как я расцвела? Это от радости, что ты наконец пришел. А когда мне грустно, все увядает. Да что же ты не ешь? Ешь! Ешь!

– Я вот не знаю, – шокировано сказал Бастиан, – можно ли есть то, что на ком-нибудь растет?

– А почему же нельзя? – удивилась Аюола. – Ведь маленькие дети сосут молоко своей матери? И это так прекрасно.

– Да, конечно, – согласился Бастиан, слегка покраснев. – Но только пока они еще совсем маленькие.

– Ну, значит, ты, мой хороший, – просияв, сказала Аюола, – как раз и станешь теперь опять совсем маленьким.

Бастиан взял из вазы еще один фрукт и надкусил его, а Аюола, радуясь этому, расцвела еще сильнее.

Немного помолчав, она заметила:

– Кажется, он хочет, чтобы мы перешли в соседнюю комнату. Наверно, он там что-то для тебя приготовил.

– Кто – он? – спросил Бастиан и огляделся вокруг.

– Дом Превращений, – пояснила Аюола с таким видом, будто тут и так все понятно.

На самом же деле произошло нечто невероятное, Комната изменилась до неузнаваемости, а Бастиан и не заметил, когда это случилось. Потолок стал гораздо выше, стены с трех сторон придвинулись почти вплотную к столу, а дверь на четвертой стене оказалась теперь открытой.

Аюола Цветущая поднялась. Только теперь Бастиан увидел, какого она огромного роста.

– Ладно, давай пойдем. Пусть будет, как он хочет! – предложила она. – Он ведь упрямый. Раз уж задумал удивить, его не переспоришь. А вообще-то, он чаще всего придумывает что-нибудь хорошее. У него добрые намерения.

Она прошла через открытую дверь в другую комнату, и Бастиан последовал за ней, захватив с собой вазу с фруктами.

Комната эта была скорее похожа на большой зал. И все-таки это была столовая, и Бастиану даже показалось, что он когда-то ее уже видел. Странно только, что вся мебель здесь такая громадная – и стол, и стулья. Бастиану даже на стул не взобраться.

– Нет, вы только посмотрите! – весело воскликнула Аюола. – Дому Превращений вечно приходит в голову что-нибудь новое. Теперь он придумал для тебя комнату, какой она представляется маленькому ребенку.

– Как так? – спросил Бастиан. – Разве раньше тут не было зала?

– Конечно, нет. Видишь ли. Дом Превращений очень живо на все откликается. Он принимает участие – конечно, по-своему – в нашей беседе. Мне кажется, он хочет тебе этим что-то сказать, вставить свое слово.

Она села за стол, а Бастиан безуспешно пытался влезть на стул, стоявший с ней рядом. Аюоле пришлось подсадить его, и теперь он едва доставал носом до стола. Он держал вазу с фруктами на коленях и был очень рад, что захватил ее с собой. Ведь если б она стояла на столе, ему бы до нее не дотянуться.

– А тебе часто приходится вот так перебираться из комнаты в комнату? – спросил он.

– Ну, не то чтобы очень часто, – отвечала Аюола, – не больше трех-четырех раз в день. Иногда Дом Превращений вдруг решит подшутить, и в комнатах все перепутается: пол наверху, потолок внизу или еще что-нибудь эдакое. Но это он просто из озорства, для веселья, а потом опять становится благоразумным, особенно если его устыдишь. Он ведь очень милый и добрый, и я чувствую себя в нем очень уютно. Просто он большой весельчак. Нам с ним бывает так весело! Мы так хохочем!

– А разве это не опасно? – осведомился Бастиан. – Ну, например, ночью уснешь, а комната становится все меньше и меньше.

– Да что ты, мой хороший! – воскликнула Аюола чуть ли не с возмущением. – Он ведь любит меня! И тебя он тоже любит. Знаешь, как он тебе обрадовался!

– А если он кого-нибудь невзлюбит?

– Об этом я ничего не знаю. Ну и вопросы ты задаешь! До сих пор здесь никого не было, кроме меня и тебя.

– Так вот оно что! – сказал Бастиан. – Значит, я здесь – первый гость?

– Ну конечно!

Бастиан огляделся в огромном зале.

– Даже не верится, что эта комната умещается в доме. Снаружи он казался куда меньше.

– Дом Превращений, – объяснила Аюола, – внутри больше, чем снаружи.

Спустились сумерки, в комнате становилось все темнее. Бастиан прислонился головой к спинке огромного стула, и его одолела чудесная сонливость.

– А почему, – спросил он, – ты так долго ждала меня, Аюола?

– Я всегда мечтала о ребеночке, – ответила она, – маленьком ребенке, который нуждается в моей нежности и заботе. И ведь его можно баловать! Вот о таком, как ты, мой хороший!

Бастиан зевнул. Он был не в силах побороть дремоту – теплота ее голоса его убаюкивала.

– Но ведь ты сказала, что еще твоя мама, и бабушка, и прабабушка ждали меня.

Лицо Аюолы уже погрузилось во тьму.

– Да, – сказала она. – И моя мама, и бабушка, и прабабушка хотели ребенка, но только мне он достался.

Глаза Бастиана закрывались. Он проговорил с трудом:

– Как же так? Ведь у твоей мамы была ты, когда ты была маленькой. А у твоей бабушки – твоя мама… Ведь у каждой из них был ребенок?..

Нет, мой хороший мальчик, – прозвучал тихий голос. – У нас это по-другому. Мы не умираем и не рождаемся. Мы всегда остаемся той же самой Аюолой Цветущей и все-таки становимся другой. Это уже не та Аюола. Когда моя мама постарела, она засохла. Все ее листья облетели, как у дерева на осеннем ветру. Она целиком ушла в себя и такой оставалась долгое время. Но в один прекрасный день у нее снова появились почки и бутоны, потом молодые листочки и цветы, а потом плоды. И так возникла я, потому что эта новая Аюола Цветущая была я. И точно так же было с моей бабушкой, когда появилась на свет моя мама. Мы – Аюолы Цветущие – можем завести ребеночка, только если сначала увянем, но тогда ведь мы сами становимся ребенком, а значит, уже не можем быть матерью. Поэтому я так рада, что наконец-то ты здесь, мой дорогой мальчик.

Бастиан ничего не ответил. В сладком полусне он воспринимал ее слова, как убаюкивающий напев. Он слышал, как она встала, подошла к нему, склонилась над ним. Она погладила его по голове и поцеловала в лоб. Потом взяла на руки и куда-то понесла, а он, как маленький, прислонился головой к ее плечу, все глубже и глубже погружаясь в теплую тьму. В полусне он почувствовал, как его раздели и уложили в мягкую благоухающую постель. Он еще слышал, словно издалека, как прекрасный нежный голос тихонько напевает песню: