– А почему мне нельзя остаться? – заскулил Сэмми, ведь он только что встретился с другом после долгой разлуки.

– Хочешь посмотреть на голую девочку? – Бен скривился. – Нехорошо.

Он вытолкал Сэмми в коридор и сам вышел из номера.

Я надавила костяшками пальцев на глаза.

«Черт. Будь оно все проклято».

Я откинула все одеяла в изножье кровати, и тусклый свет зимних сумерек осветил несчастное тельце. Девочка была вся в струпьях и синяках, в кожу въелись грязь и сажа, по всему телу зияли открытые язвы. Доведенная до истощения жертва изуверского равнодушия и равнодушного изуверства. Она была одной из многих и в то же время воплощением всех нас – шедевром иных, их магнум опусом, прошлым человечества и его будущим, тем, что они уже сделали, и тем, что собирались сделать. У меня хлынули слезы. Я оплакивала Меган, оплакивала себя и своего брата, оплакивала всех, кто по глупости или невезению еще не умер.

«Подотри сопли, Салливан. Сейчас мы здесь, потом нас не станет, и так было еще до появления иных. Ничего не изменилось. Пришельцы не изобрели смерть, они просто ее усовершенствовали. Они придали ей человеческое лицо, поскольку знали, что это единственный способ сокрушить нас. Война не закончится на одном из континентов, на вершине горы или на равнине, в джунглях или в пустыне. Она завершится там, где началась, и полем боя будет бьющееся сердце последнего человека».

Я сняла с девочки грязную, заношенную до дыр летнюю одежонку, а потом расставила ее руки и ноги, как на рисунке да Винчи, где чувак в квадрате, а квадрат в круге. Я заставляла себя действовать медленно и методично. Начала с ее головы и пошла дальше вниз по всему телу.

– Прости, прости меня, – повторяла я, ощупывая, разминая и массируя.

Мне уже не было грустно. Я представляла, как Вош одним нажатием кнопки поджаривает мозги моего пятилетнего брата, и мне так хотелось ощутить вкус его крови, что даже слюноотделение началось.

«Говоришь, что знаешь, как мы думаем? Тогда тебе известно, что я собираюсь сделать. Я разорву твое лицо пинцетом. Я вырву иглой твое сердце. Я исполосую тебя, искромсаю на миллиарды кусочков, по одному за каждого из нас.

Такова цена. Такой будет расплата. Приготовься, потому что, убив в людях все человеческое, ты останешься с бесчеловечными людьми.

Другими словами, мразь, я расплачусь с тобой по полной».

Я позвала Бена в номер:

– Ничего. Я проверила… везде.

– А горло? Ты в горле смотрела? – тихо спросил он.

Бен слышал подавленную ярость в моем голосе, он понимал, что я на грани и действовать надо аккуратно.

– Перед тем как отключиться, она сказала, что у нее болит горло.

– Я смотрела. Там нет гранулы, Бен.

– Ты уверена? Замерзшая, изголодавшаяся девочка появляется у нас на пороге, и первое, что она делает, – жалуется на боль в горле. Это очень странно.

Он осторожно, боком подошел к кровати. Наверное, опасался, что я могу наброситься на него от бессильной ярости. Хотя такого никогда раньше не случалось. Бен тихонько положил ладонь на лоб Меган, а второй рукой открыл ей рот. Наклонился пониже и прищурился:

– Ничего не разглядеть.

– Поэтому я и воспользовалась вот этим, – произнесла я и передала ему пальчиковый фонарик Сэма.

Бен посветил фонариком в горло девочки:

– Красное.

– Верно. Поэтому она и сказала, что горло болит.

Бен озадаченно почесал щетину на подбородке:

– Она не сказала «помогите мне», или «я замерзла», или даже «сопротивление бесполезно». Пискнула только, что у нее болит горло.

Я скрестила руки на груди:

– «Сопротивление бесполезно»? Ты серьезно?

В дверь просунулся Сэм. На меня уставились большие карие глаза, круглые как блюдца.

– Она в порядке, Кэсси?

– Жива, – ответила я.

– Она проглотила гранулу! – заявил генератор идей. – Ты ничего не нашла, потому что это у нее в желудке!

– Отслеживающее устройство бывает размером с рисинку, – напомнила я ему. – Почему у нее должно болеть горло, после того как она его проглотила?

– Я и не говорю, что у нее из-за этого болит горло. Ее горло тут вообще ни при чем.

– Тогда почему тебя так волнует, что оно у нее красное?

– Меня волнует другое, Салливан. – Бен очень старался сохранять ровный тон, потому что хоть кто-то из нас должен был оставаться спокойным. – То, что она появилась здесь как гром среди ясного неба, может означать многое. Если точнее, то ничего хорошего. На самом деле – только плохое. А оттого что мы не знаем, почему она пришла, все становится еще хужее.

– Хужее?

– Ха-ха. Тупая шутка тех, кто не владеет литературным языком. Богом клянусь, еще кто-нибудь посмеет меня поправить – сразу получит в морду.

Я вздохнула. Ярость постепенно уходила, и я превращалась в пустую, обескровленную оболочку человека.

Бен долго смотрел на Меган и наконец принял решение:

– Надо привести ее в чувство.

В номер зашли Дамбо и Кекс.

– Только не говори мне, – обратился Бен к Кексу, который, естественно, ничего бы ему не сказал, – что вы ничего не обнаружили.

– Никого, – поправил его Дамбо.

Бен не дал ему «в морду». Но руку к нему протянул:

– Дай мне свою флягу.

Он отвинтил крышку и поднес флягу ко лбу Меган. Капля воды задрожала на горлышке. Казалось, она висела там целую вечность.

И прежде чем эта вечность закончилась, хриплый голос у нас за спиной произнес:

– Я бы на твоем месте этого не делал.

Эван Уокер пришел в себя.

Все замерли. Даже набухшая капля на краю горлышка фляги застыла. Эван наблюдал за нами со своей кровати красными от лихорадки глазами и ждал, когда кто-нибудь задаст ему очевидный вопрос.

Что Бен в итоге и сделал:

– Почему?

– Если таким образом привести ее в чувство, она может сделать глубокий вдох, а это будет плохо.

Бен повернулся к нему. Вода из фляжки тонкой струйкой потекла на ковролин.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

Эван сглотнул и поморщился, потому что даже это было для него тяжело. Его лицо стало белым, как наволочка на подушке.

– В нее кое-что имплантировали, только это не отслеживающее устройство.

Губы Бена превратились в жесткую белую линию. Он все понял первым.

– На выход! – скомандовал он Дамбо и Кексу. – Салливан, вы с Сэмом тоже.

– Я никуда не пойду, – сказала я.

– Тебе лучше уйти, – проговорил Эван. – Я не знаю, насколько хорошо оно откалибровано.

– Хорошо откалибровано для чего? – требовательно спросила я.

– Это взрывное устройство, срабатывает на диоксид углерода. – Эван отвел глаза, следующие слова дались ему с трудом. – На наше дыхание, Кэсси.

Все его поняли. Но существует разница между пониманием и принятием. Сама мысль о таком вызывала отторжение. После всего, через что нам пришлось пройти, были еще вещи, которые наш мозг просто отказывался воспринимать.

– Все идут вниз! – прорычал Бен. – Все – значит все.

Эван покачал головой:

– Слишком близко. Вы должны покинуть здание.

Бен схватил одной рукой Дамбо, второй Кекса и потащил их к дверям. Сэм зажал кулаком рот и попятился к туалету.

– И еще – кто-нибудь должен открыть окно, – запинаясь на каждом слове, сказал Эван.

Я вытолкала Сэма в коридор, потом подбежала к окну и попыталась его распахнуть. Оно не поддавалось, – наверное, рама примерзла. Бен отодвинул меня в сторону и прикладом винтовки разбил стекло. В комнату ворвался холодный воздух. Бен решительно подошел к кровати Эвана, оценивающе на него посмотрел, а потом рывком приподнял его за волосы:

– Сукин ты сын…

– Бен! – Я положила руку ему на плечо. – Отпусти его. Он не…

– О да, я совсем забыл. Он же – хороший злой чужой.

Бен выпустил Эвана, который сразу упал на спину, и предложил ему сделать с собой то, что анатомически невозможно.

Эван нашел меня взглядом: