Ни кости.

Ни ключа.

Ни розы.

«Запомни, — велел он себе. — Запомни эту розу… и форму ключа».

Сюзанна всхлипывала от ужаса и потрясения, но, на миг пренебрегши ею, Эдди отыскал палочку, которой они с Роландом рисовали. И трясущейся рукой вывел на земле очертания, явившиеся ему в огне:

— Зачем? — наконец спросила Сюзанна. — Бога ради, зачем — и что это было?

Минуло пятнадцать минут. Пламени костра позволили пригаснуть; рассыпавшаяся горячая зола частью была затоптана, частью потухла сама. Эдди сидел, держа жену в объятиях: Сюзанна, устроившись впереди, откинулась к нему на грудь. Чуть поодаль, в сторонке, Роланд, подтянув колени к груди, угрюмо всматривался в жаркие красно-оранжевые уголья. Насколько мог судить Эдди, метаморфоз кости никто, кроме него, не заметил. И Роланд, и Сюзанна увидели нестерпимое сияние ее сверхнакала; Роланд, кроме того, видел, как кость взорвалась (или схлопнулась? этот термин, с точки зрения Эдди, точнее отражал то, чему он стал свидетелем), но и только. Или так молодому человеку казалось. Роланд, однако, порой делался скрытен, а уж коли он решал держать свои намерения в секрете, то секрет этот оказывался поистине строжайшим — Эдди знал это по собственному горькому опыту. Он задумался, не рассказать ли остальным, что он видел (или полагал, будто видел), и решил, по крайней мере до поры до времени, держать язык за зубами, а рот — на замке.

Никаких признаков самой челюсти в костре не было — ни осколочка.

— Затем, что у меня в голове заговорил вдруг властный голос, молвивший: «ты должен», — ответил Роланд. — То был голос моего отца; всех моих праотцев. Когда слышишь подобный голос, не повиноваться — и немедля — немыслимо. Так меня учили. Касательно же того, что это было, сказать ничего не могу… по крайней мере, сейчас. Знаю только, что последнее слово кости прозвучало. Я пронес ее через все, чтобы его услышать.

«Или увидеть, — подумал Эдди и еще раз сказал себе: — Запомни. Запомни розу. Запомни форму ключа».

— Она чуть нас не спалила! — Сюзанна говорила устало и раздраженно.

Роланд покачал головой.

— По-моему, это больше походило на потешные огни, какие бароны, бывало, запускали в небо на приемах по случаю проводов старого года. Яркие и пугающие, но не опасные.

Эдди посетила некая мысль.

— Роланд, а двоиться у тебя в мозгах не перестало? Не отлегло, когда эта кость… э-э… взорвалась, а?

Он был почти убежден, что теперь-то все в порядке; во всех фильмах, какие он смотрел, такая грубая шоковая терапия почти всегда срабатывала. Но Роланд отрицательно мотнул головой.

Сюзанна в объятиях Эдди пошевелилась:

— Ты сказал, что начинаешь понимать.

Роланд кивнул.

— Да, так мне кажется. Если я прав, мне страшно за Джейка. Где бы, в каком бы когда он ни был, мне страшно за него.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Эдди.

Роланд встал, отошел к свернутым шкурам и принялся расстилать их.

— Для одного вечера историй и волнений довольно. Пора спать. Утром мы пойдем вспять по следу медведя и посмотрим, нельзя ли отыскать портал, который он был приставлен охранять. По дороге я расскажу вам, что мне известно и что, как мне кажется, произошло — что, по-моему, все еще происходит.

С этими словами стрелок завернулся в старую попону и новую оленью шкуру, откатился от костра и больше говорить не пожелал.

Эдди с Сюзанной легли вместе. Уверившись, что стрелок, должно быть, спит, они занялись любовью. Лежа без сна, Роланд слышал их возню и последовавший за ней негромкий разговор. В основном речь шла о нем. После того, как их голоса смолкли, а дыхание выровнялось и зазвучало на одной легкой ноте, стрелок еще долго лежал тихо и неподвижно, глядя во тьму.

Он думал: прекрасно быть молодым и влюбленным. Прекрасно даже на том кладбище, в какое превратился этот мир.

«Наслаждайтесь, пока можно, — думал Роланд, — ибо впереди — новые смерти. Мы пришли к кровавому ручью. Не сомневаюсь, что он выведет нас к реке крови. А по реке мы выйдем к океану. В этом мире зияют разверстые могилы, и нет таких мертвецов, что покоились бы с миром».

Когда на востоке уже занималась заря, он смежил веки. Забылся коротким сном. И видел во сне Джейка.

Эдди тоже видел сон — ему снилось, что он опять в Нью-Йорке и с книгой в руке шагает по Второй авеню.

Воздух в этом сне был напоен вешним теплом, город — в цвету, а внутри у Эдди, подобно глубоко вонзившемуся в мышцу рыболовному крючку, засела щемящая тоска по родному дому. «Наслаждайся этим сном, тяни его столько, сколько сможешь, — думал он. — Смакуй… потому что ближе к Нью-Йорку, чем сейчас, тебе уже не бывать. Домой возврата нет, Эдди. Кончен бал».

Он опустил взгляд к книге и ни капли не удивился, обнаружив, что это «Домой возврата нет» Томаса Вулфа. На темно-красной обложке были вытиснены три силуэта: ключ, роза и дверь. Эдди на миг остановился, быстро раскрыл книгу и прочел первую строку. «Человек в черном спасался бегством через пустыню, — писал Вулф, — а стрелок преследовал его».

Закрыв книгу, Эдди зашагал дальше. По его прикидкам, было около девяти утра, может быть, девять тридцать, и поток машин на Второй авеню был невелик. Гудели такси, лавируя, чтобы перестроиться из ряда в ряд, и весеннее солнце подмигивало на ветровых стеклах, на ярко-желтых крыльях и капотах. На углу Второй и Пятьдесят второй просил милостыню какой-то ханыга, и Эдди кинул ему на колени книгу в красной обложке. Он заметил (также без удивления), что ханыга этот — Энрико Балазар. Балазар сидел по-турецки перед волшебной лавкой. «КАРТОЧНЫЙ ДОМИК», гласила вывеска в окне, внутри же, в витрине, на всеобщее обозрение была выставлена башня, выстроенная из карт Таро. На вершине стоял пластиковый Кинг-Конг. Из головы гигантской гориллы росло крошечное блюдечко радара.

Эдди шагал себе и шагал, лениво продвигаясь к центру города; мимо проплывали таблички с названиями улиц. Едва увидев магазинчик на углу Второй и Сорок шестой, молодой человек мгновенно понял, куда идет.

«Угу, — подумал он, внезапно чувствуя огромное облегчение. — Вот оно. То самое место». Витрину заполняли свисающие с крюков куски мяса и сыры. Надпись гласила: «ДЕЛИКАТЕСЫ ОТ ТОМА И ДЖЕРРИ. СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ОБСЛУЖИВАНИИ ЗВАНЫХ УЖИНОВ И ВЕЧЕРИНОК!»

Пока Эдди стоял, заглядывая внутрь, из-за угла показался еще один его знакомый — Джек Андолини в костюме-тройке цвета ванильного мороженого, с черной тростью в левой руке. У Андолини недоставало половины лица, начисто срезанной клешнями омароподобных чудовищ.

— Давай, Эдди, заходи — сказал Джек, проходя мимо. — В конце концов, есть и другие миры, не только этот, и ихний б**дский поезд катит через все.

— Не могу, — ответил Эдди. — Дверь заперта. — Он понятия не имел, как узнал об этом, однако он это знал и не испытывал и тени сомнения.

— Дид-э-чик, дод-э-чом, не тревожься — ты с ключом, — проговорил Джек, не оглядываясь. Эдди опустил глаза и увидел, что ключ у него действительно есть — примитивная по виду вещица с тремя выемками, похожими на перевернутые V.

«Весь секрет в маленькой закорючке, которой кончается последняя выемка», — подумал молодой человек. Он шагнул под навес «Деликатесов от Тома и Джерри» и вставил ключ в замок. Ключ легко повернулся. Эдди отворил дверь, переступил порог и очутился в бескрайнем поле, под открытым небом. Оглянувшись через плечо, он увидел проносящиеся по Второй авеню машины, а потом дверь громко захлопнулась и упала. За ней ничего не оказалось. Ничегошеньки. Эдди обернулся, чтобы изучить свое новое окружение, и то, что он увидел, поначалу наполнило его ужасом. Поле было темно-алым, словно здесь разыгралось великое сражение и земля так напиталась кровью, что не смогла поглотить ее всю.