Эдди пал ниц, как мусульманин, представший перед Аллахом, и приложил глаз к замочной скважине, которую сам нарисовал. Он заглянул через нее в свой родной мир, в дом, посмотреть на который они с Генри отправились в мае семьдесят седьмого, не подозревая (э-э, нет; о нем, об Эдди, нельзя сказать «не подозревая» — нет, даже тогда он что-то такое чувствовал), что следом за ними идет мальчик из другой части города.
Он увидел коридор. Джейк, стоя на четвереньках, лихорадочно дергал половицу. Что-то подбиралось к нему — ближе, ближе; Эдди мог бы разглядеть, что это, и в то же время попытки разглядеть оказывались тщетными, словно часть мозга юноши отказывалась видеть это; словно увидеть означало понять, а понимание вело к безумию.
— Джейк, скорей! — завопил он в замочную скважину. — Шевелись, Христа ради!
Небо над вещуньиной круговиной расколола канонада грома, и дождь перешел в град.
Ключ упал. Джейк на миг застыл на месте, не сводя глаз с узкой щели между половицами.
Невероятно, но его одолевал сон.
«Так не должно было случиться, — думал мальчик. — Это уж немного много. Больше я в эти игры не играю. Ни минуты. Ни секунды. Хватит. Вот возьму сейчас и свернусь калачиком под этой дверью, и усну, тут же усну, раз — и все, и когда оно сцапает меня и потянет в пасть, ни за что не проснусь!»
Тут тварь, лезущая из стены, заворчала, и, когда Джейк поднял глаза, непреодолимое желание сдаться пропало, смытое волной ужаса. Страшилище полностью выбралось из стены — исполинская штукатурная голова с проломом единственного деревянного зрачка и жадная штукатурная рука. Из черепа кое-где торчали обломки реек — так дети рисуют человечкам волосы. Чудовище заметило Джейка, разинуло пасть, показав острые, неровные деревянные зубы, и снова заворчало. Из разверстой пасти, точно сигарный дым, поплыла известковая пыль.
Джейк упал на колени и заглянул в щель. Внизу, в темноте, дрожал маленький нарядный серебристый блик — но пальцы не пролезали в чересчур узкую щель. Джейк вцепился в половицу и дернул что было мочи. Державшие доску гвозди застонали — но не поддались.
Звон, грохот… Мальчик посмотрел в конец коридора и увидел, как ручища, в которой он с легкостью уместился бы в полный рост, подхватила валявшуюся на полу люстру и отшвырнула в сторону. Ржавая цепь, когда-то удерживавшая люстру под потолком, взметнулась, словно бич, и с грохотом упала. Над головой у Джейка задребезжал матовый абажур на тускло-рыжей скрипучей цепочке, забренчала о грязное стекло старинная медь.
Голова привратника, по-прежнему соединенная лишь с горбатым плечом да тянущейся вперед рукой, плавно скользнула вперед над полом. Позади останки стены рухнули, окутавшись тучами пыли, а в следующую секунду обломки вздыбились и сложились в искривленный костлявый хребет.
Заметив взгляд Джейка, привратник словно бы усмехнулся. Из собравшихся складками щек полезли щепки. Разевая пасть, тварь тяжело потащилась через окутанный завесой пыли бальный зал. Огромная рука, нашаривая в развалинах опору, сорвала с направляющих створку французской двери в конце коридора.
Задохнувшись, Джейк вскрикнул и вновь кинулся выворачивать половицу. Половица не поддавалась. Вдруг в голове у мальчика раздался голос стрелка:
«Другую, Джейк! Попробуй другую!»
Джейк выпустил доску, которую дергал, и ухватился за соседнюю, по другую сторону от щели. Тут заговорил другой голос — заговорил наяву — и мальчик понял, что он идет из-за двери. Из-за двери, которую Джейк искал с того самого дня, как его не переехала машина.
Джейк, скорей! Шевелись, Христа ради!
Джейк рванул… и доска отошла с такой легкостью, что мальчик чуть не опрокинулся на спину.
Через улицу от Особняка, в дверях магазинчика, где торговали подержанными бытовыми приборами, стояли две женщины. Та, что постарше, была хозяйка лавчонки, та, что помоложе, ее клиентка, в ту минуту, когда послышался грохот рушащихся стен и треск ломающихся балок, — единственная. Теперь они бессознательно схватились друг за дружку, обнялись и замерли, дрожа, как дети, заслышавшие в темноте непонятный шум.
Поодаль, разинув рот и позабыв про тележку с бейсбольным снаряжением, на Особняк глазели трое мальчишек, направлявшихся на стадион «Лиги юниоров Голландского Холма». В бровку тротуара ткнулся носом фургон доставки, из него вылез шофер — посмотреть. Испуганно озираясь, появились сперва хозяин продовольственного магазина «У Генри на углу», потом владелец пивной «Голландский холм».
Земля задрожала, и по мостовой Райнхолд-стрит от тротуара к тротуару веером побежали тоненькие трещинки.
— Землетрясение, что ли? — крикнул шофер женщинам, стоявшим у дверей комиссионного магазинчика, однако ответа дожидаться не стал. Одним прыжком очутившись за баранкой своего фургона, он быстро покатил прочь, выскочив на встречную полосу, чтобы держаться подальше от развалюхи, эпицентра катаклизма.
Казалось, стены дома дружно прогибаются внутрь. Доски лопались, отскакивали от фасада и дождем сыпались во двор. С крыши серо-черными грязными водопадами низвергалась черепица. Послышалось оглушительное, рвущее барабанные перепонки «крак!», и Особняк сверху донизу рассекла длинная ломаная трещина, в которой исчезла дверь. Дом пожирал сам себя.
Женщина помоложе вдруг решительно освободилась из объятий старшей и со словами «ну, мне тут делать нечего!», не оглядываясь, припустила по улице.
Пальцы мальчика сжали серебряный ключ, и в тот же миг, откидывая со лба Джейка пряди потных волос, в коридор дохнул горячий нездешний ветер. На неком подсознательном уровне мальчик наконец понял, что такое этот дом и что происходит. В доме не просто был привратник, дом сам был привратником — каждая досочка, каждая чешуйка черепицы, каждый карниз и каждый подоконник — и сейчас он спешил за незваным гостем, на ходу обретая некое наудачу слепленное из разных кусков подобие своего истинного обличья. Он намеревался поймать Джейка раньше, чем тот сумеет воспользоваться ключом. За исполинской белой головой и горбатой глыбой плеча мальчик видел, как доски, черепица, провода, осколки стекла, даже входная дверь и сломанные перила летят по главному коридору в бальный зал и пристают к громоздящейся там нескладной фигуре, неотвратимо приближая завершающий миг творенья — рождение урода, который и сейчас уже старался схватить Джейка невообразимой ручищей.
Тут Джейк выдернул из отверстия в полу свою собственную руку и увидел, что ее облепили громадные неповоротливые жуки. Он шлепнул ладонью по стене, чтобы сбить копошащихся насекомых, и вскрикнул — стена сперва расступилась, а затем попыталась сомкнуться вокруг его запястья. В последнюю секунду Джейк вырвал руку и воткнул серебряный ключ в серебряную скважину.
Штукатурник снова взревел, но его рев тотчас потонул в стройных мелодичных кликах. Джейк узнал это многоголосье: его он слышал на пустыре, но тогда голоса звучали тихо, словно сквозь дрему. Теперь это был несомненный клич торжества. Мальчик вновь исполнился уже изведанной однажды безграничной, непоколебимой уверенности. На этот раз он не сомневался, что не разочаруется. Он услышал голос, и никакие иные подтверждения не требовались: это был голос розы.
Тусклый свет, проникавший из прихожей, заслонила штукатурная рука. Вырвав вторую створку раздвижной двери, она протиснулась в коридор. Поверх руки, не сводя с Джейка глаз, в просвет с маху вдвинулась физиономия. Рука, шевеля пальцами, как огромный паук — лапами, поползла к мальчику.
Джейк повернул ключ и почувствовал, как от кисти к плечу стремительно прокатилась силовая волна. Он услышал гулкий глухой щелчок — замок открылся. Джейк схватился за ручку, повернул ее и рванул дверь. Дверь распахнулась. Увидев, что за ней, мальчик издал крик ужаса и смятения.
Сверху донизу и от края до края дверной проем был забит землей. Из нее, словно пучки проводов, высовывались корни. По повторяющему очертания двери земляному прямоугольнику ползали черви, сконфуженные, казалось, не меньше Джейка. Одни ныряли обратно в толщу дерна, другие все ползали, словно никак не могли взять в толк, куда подевалась земля, которая только что была под ними. Один червяк упал Джейку на кроссовку.
