– «Целюсь я не рукою; тот, кто целится рукою, забыл лицо своего отца».

– «Я целюсь глазом».

– «Я убиваю не выстрелом из револьвера; кто убивает выстрелом, забыл лицо своего отца».

А потом – он и сам сначала не понял, как это его угораздило – Эдди вдруг выступил из-под прикрытия деревьев и произнес в полный голос, обращаясь к роботам, ковыляющим на той стороне поляны:

– «Я убиваю сердцем».

Они застыли на месте, остановив бесконечное свое кружение. Один зажужжал на высокой ноте. Может быть, это была тревога… или предупреждение? Крошечные блюдца радаров повернулись на звук его голоса.

Эдди открыл огонь.

Сенсоры разлетались, точно глиняные свистульки, один за другим. В сердце Эдди уже не было места для жалости… только эта отрешенная холодность и еще – знание, что он уже не остановится, не сможет остановиться, пока вся работа не будет закончена.

Грохот от выстрелов громовыми раскатами прокатился по сумеречной поляне, отдавшись эхом от обветшалой каменной стены. Стальная змея пару раз кувыркнулась и задергалась в серой пыли. Самое крупное из устройств – то, что напомнило Эдди игрушечный трактор – попыталось спастись бегством, но замешкалось, выбираясь из колеи. Выстрел Эдди снес его радар напрочь. «Трактор» врылся в землю квадратным носом, из пазов, где крепились стеклянные его глаза, слабой струйкой излилось голубое пламя.

Эдди промахнулся лишь раз – по сенсору крысы из нержавеющей стали. С тонким писком, похожим на писк комара, пуля отскочила от металлической спинки. Крыса выскочила из колеи, обежала полукругом своего сотоварища в виде коробки с ножками, который шел за змеей, и бросилась через поляну со скоростью прямо-таки удивительной, издавая какие-то гневные лязгающие звуки. Когда расстояние между ними достаточно сократилось, Эдди разглядел у нее во рту длинные острые иголки. Не зубы, а именно иголки, толстые, как для швейной машинки. Крыса щетинилась, щелкая пастью. Да, сказал себе Эдди, как выясняется, эти штуковины на щенков совсем не похожи.

– Прикончи ее, Роланд! – в отчаянии закричал он, но, оглянувшись, увидел, что Роланд по-прежнему стоит, скрестив руки на груди, с этаким невозмутимым и безмятежным лицом, словно бы погруженный в раздумья над шахматною задачей или предавшийся сладостным воспоминаниям о старых любовных письмах.

Радар на спине у крысы вдруг на мгновение остановился, потом чуть изменил направление и нацелился прямо на Сюзанну Дин.

«Остался один патрон, – сказал себе Эдди. – Если я промахнусь, эта дрянь обдерет ей лицо».

Но вместо того, чтобы стрелять, он шагнул вперед и со всей силы пнул крысу ногой. Сегодня он был не в ботинках, а в мокасинах, пошитых из оленьей кожи, так что удар отдался по ноге до колена. Крыса с писклявым скрежетом покатилась, переворачиваясь в пыли, и остановилась, приземлившись на спину. Дюжина коротких механических ножек заходили туда – сюда, точно поршни. Каждая заканчивалась острым стальным когтем. Когти эти проворачивались на шарнирах размером со средний ластик.

Из брюха робота высунулся стальной стержень, и крыса перевернулась на ноги. Эдди опустил револьвер Роланда, не поддаваясь мгновенному искушению придержать его свободной рукой. Так, может быть, в его мире учат стрелять легавых, но для этого мира подобный прием вовсе не подходил. «Когда забываешь про револьвер, когда ощущение такое, что ты стреляешь не им, а пальцем, – как-то сказал им Роланд, – считай, что ты уже проиграл».

Эдди нажал на курок. Крошечный радар, который опять завертелся в поисках врага, исчез в голубой вспышке пламени. Крыса сдавленно всхрюкнула – Хлюп! – и завалилась на бок. Мертвая.

Эдди повернулся к Роланду. Сердце бешено колотилось в груди. Он был взбешен… такой жгучей ярости он не испытывал с того самого раза, когда осознал, что Роланд намерен держать его в этом чертовом мире, пока не найдет свою чертову Башню… и не выйдет на бой за нее… иными словами, пока все они, может быть, не превратятся в жратву для червей.

Приставив дуло револьвера – с пустым барабаном – к груди стрелка, он прохрипел, не узнавая собственного голоса:

– Если бы здесь оставался еще патрон, ты бы мог уже не волноваться об этой гребанной своей Башне.

– Прекрати это, Эдди! – резко проговорила Сюзанна.

Он посмотрел на нее.

– Она подбиралась к тебе, Сюзанна, и вряд ли с дружественными намерениями.

– Но она до меня не добралась. Ты ее сделал, Эдди. Ты ее сделал.

– Только не благодаря ему. – Эдди хотел было убрать револьвер в кобуру, но тут осознал, к своему вящему раздражению, что у него нет ремня. Ремень с кобурой был у Сюзанны. – Ему и его урокам. Его проклятым урокам.

Отрешенное выражение Роланда, подогретое только поверхностным интересом, вдруг изменилось. Его взгляд метнулся куда-то поверх левого плеча Эдди.

– ЛОЖИСЬ! – крикнул он.

Эдди не стал задавать лишних вопросов. Смущение и гнев как рукою сняло. Он упал лицом вниз, успев заметить еще, как левая рука Роланда метнулась молнией к кобуре на боку. Господи, подумал Эдди еще в падении, БЫТЬ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ, люди не могут так быстро двигаться. Я сам – не пентюх какой-нибудь, но по сравнению с Сюзанной я просто копуша, а она по сравнению с ним – что твоя черепаха, тщащаяся заползти наверх по куску стекла…

Что-то пронеслось у него над головой… какая-то гадость, визжашая в механической ярости, вырвала у него на лету клок волос. Потом раздалась три выстрела – три громовых раската. Это Роланд стрелял с бедра. Пронзительный визг прекратился. Существо, похожее на здоровенную механическую летучую мышь, шлепнулось на землю между тем местом, где лежал ничком Эдди, и тем, где стояли Сюзанна с Роландом. Одно перепончатое, покрытое ржавым налетом крыло слабо ударилось оземь, словно в ярости за упущенный шанс, и затихло, уже неподвижное.

Роланд направился к Эдди, ступая легко и неслышно в своих старых растрескавшихся ботинках. Протянул руку. Эдди принял ее, и Роланд помог ему встать. Падая, Эдди ударился и сбил дыхание, и не мог сейчас говорить. Может быть, это и к лучшему… а то каждый раз, когда я раскрываю пасть, я обязательно ляпну чего-нибудь явно не то…

– Эдди! Ты как, в порядке? – Сюзанна уже направлялась к нему. Он же стоял, склонив голову и согнувшись едва ли не пополам, пытаясь восстановить дыхание.

– Ага, – слово далось ему не без труда. Он заставил себя встать прямо. – Только прическу она мне подпортила.

– Она притаилась среди деревьев, – сказал Роланд. – Я сам поначалу ее не заметил. В сумерках свет обманчив. – Он мгновение помолчал и добавил все тем же спокойным и мягким тоном: – Ей ничего не грозило, Эдди. Сюзанне, то есть.

Эдди кивнул. Только теперь он по-настоящему осознал, с какой скоростью может двигаться Роланд. Да он мог бы скушать двойной гамбургер и выпить коктейля, а потом уже браться за револьвер, и у него бы еще оставалось пару секунд в запасе.

– Ну хорошо. Давай скажем так, что я просто не одобряю твою педагогическую методику, о'кей? Но извиняться я не собираюсь, так что если ты ждешь извинений, лучше не обольщайся сразу.

Роланд наклонился к Сюзанне, приподнял ее и принялся очищать ей одежду и волосы с этакой беспристрастной нежностью, как мать отряхивает комбинезончик своему драгоценному чаду, когда тот, заигравшись, извозится в пыли и грязи на заднем дворе.

– Никто и не ждет от тебя извинений. Мне они не нужны. Позавчера мы с Сюзанной уже говорили об этом. Правда, Сюзанна?

Она кивнула.

– Роланд считает, что ученику иной раз вовсе не повредит добрый пинок по ребрам. Чтоб из него получился потом настоящий стрелок.

Эдди оглянулся разок на поверженных роботов и принялся медленно стряхивать костяную пыль со штанов и рубашки.

– А что если, Роланд, дружище, я скажу тебе, что не хочу становиться стрелком?

– Тогда я скажу, что желания твои сейчас мало что значат. – Роланд смотрел на металлический киоск, притулившийся к каменистой стене, как будто утратив всяческий интерес к поднятой теме. Эдди не раз наблюдал подобное. Когда речь заходила о том, что будет, могло бы быть или чему быть следует, Роланд всегда терял интерес.