– Что, Роланд? – не сдержал любопытства Эдди.

Роланд покачал головой.

– Это совсем другая история… может быть, я расскажу, но потом… или вообще никогда. Сейчас важно не это. Вдумайтесь: я прошел не одну сотню миль – много сотен. Потому что мир увеличивается, растет.

– Такого просто не может быть, – настойчиво повторил Эдди, но его все равно вдруг пробила дрожь. – Бывают землетрясения… наводнения… приливы на море, отливы… ну, я не знаю…

– Послушай! – Роланд, кажется, начал уже выходить из себя. – Посмотри, оглянись вокруг! Что ты видишь? Мир, который сейчас выдыхается, как вращение волчка, когда он готов уже остановиться, пусть даже вам не понятно, как оно происходит – его движение. Да хотя бы на то посмотри, что ты сейчас подстрелил. Посмотри, Эдди, пожалуйста, ради отца своего – посмотри!

Он отступил на два шага к ручью, поднял с земли металлическую змею, быстро ее осмотрел и перекинул Эдди, который поймал ее левой рукой. Она переломилась надвое прямо у него в руке, и одна половина упала на землю.

– Видишь? Видишь, она истощилась, от нее ничего не осталось. Все эти странные существа, на которых мы тут набрели, умирали уже. Если бы мы не пришли, они все равно бы накрылись, и очень скоро. И медведь этот – тоже.

– Медведь, похоже, был чем-то болен, – вставила Сюзанна.

Стрелок кивнул.

– Да, паразиты. Они поселились в его органическом теле. Но почему – не раньше? Почему только сейчас?

Сюзанна в ответ промолчала.

Эдди изучал половинку змеи у себя в руках. В отличие от медведя она представляла собою конструкцию, целиком искусственную – существо, скроенное из металла, электронных цепей и ярдов (если не миль) проводов, тоненьких как паутинка. Однако, Эдди сумел разглядеть струпья ржавчины на нержавеющей стали. Причем, не только на внешних сегментах, но и внутри. Было еще какое-то влажное пятно. Либо вытекло масло, либо вода просочилась снаружи. Кое-где эта влага разъела проводку, а на крошечных платах размером с ноготь большого пальца зеленела какая-то гадость, похожая с виду на мох.

Эдди перевернул половинку змеи пузом вверх. На стальной пластинке ясно читалось имя производителя: North Central Рositronics, Ltd. Стоял так же серийный номер, но имени не было. Может быть, слишком оно незначительное устройство, чтобы давать ему имя, решил он про себя. Простой ротационный щуп, предназначенный для постановки старикану-медведю разовой очистительной клизмы, или для удовлетворения либидо, или еще для чего-нибудь в равной степени гадкого.

Отшвырнув змею, Эдди вытер руки о штаны.

Роланд поднял с земли устройство, смахивающее на игрушечный трактор. Дернул за гусеницу. Та с легкостью оторвалась, обдав ботинки стрелка облачком ржавой пыли.

– Все в этом мире либо тихо издыхает, либо разваливается на части, – произнес он безо всякого выражения, отбрасывая «трактор» прочь. – А силы, которыми держится этот мир – и не только в пространстве, но и во времени и размере – тоже исчерпывают себя. Об этом мы знали еще детьми, но мы и представить себе не могли, каким оно будет, время конца. Да и откуда нам было знать? И вот я живу в это время… в эпоху заката… и мне кажется, что закат наступает не только для нашего мира. И для вашего тоже, Сюзанна и Эдди. И, быть может, для миллиарда еще миров. Лучи теряют первоначальную свою мощь. Не знаю, причина ли это или просто очередной симптом, но я знаю, что это так. Идите сюда! Ближе! Прислушайтесь!

Когда Эдди приблизился к металлическому кубу в косую черную с желтым полоску, на него вдруг нахлынули воспоминания, яркие и неприятные – в первый раз за долгие годы он вспомнил про ветхое старое здание в Дач-Хилле, в миле примерно от микрорайона, где они с Генри родились и выросли. Обветшалое это строение, которое местные ребятишки называли «Большой особняк», стояло посреди пустыря, заросшего сорной травою, который когда-то, наверное, был ухоженной лужайкой, на Райнхолд-стрит. И не было в округе ни одного мальчишки, который не знал бы истории о приведениях, связанной с «Особняком». Приземистый, словно бы опустившийся дом под крутой крышей – он как будто сердито глядел на прохожих из густой тени, что отбрасывали свесы крыши. Стекол в окнах, само собой не было: их с безопасного расстояния повыбивали камнями мальчишки, – но никто не отважился расписать стены дома или устроить там импровизированный ночной клуб или тир. Но самым странным и непонятным был факт самого его существования: никто не поджег его, чтобы получить страховку или хотя бы ради удовольствия посмотреть, как он будет гореть. Мальчишки шептались, что в доме живут привидения, и как-то раз Эдди с Генри специально пришли на ту улицу, чтобы своими глазами увидеть объект этих невероятных слухов (хотя маме Генри сказал, что они едут с друзьями в «Дальберг» за какими-то очередными фенечками), и им показалось, что в доме действительно есть привидения. В таком – должны быть. Разве он сам не почувствовал некую силу, чужую и явно недружелюбную, что просочилась из пустых темных окон этого викторианского особняка – окон, как будто уставившихся на него пристальным неподвижным взглядом буйно помешанного? Разве какой-то едва уловимый ветерок не шевельнул волоски у него на руках? Разве он не преисполнился вдруг интуитивной уверенности, что стоит ему шагнуть внутрь, как массивная дверь тут же за ним захлопнется, замок закроется сам, а стены начнут сближаться, перемалывая в порошок косточки мертвых мышей, чтобы раздавить его, смять, размолоть?

Дом с привидениями.

И теперь, приближаясь к металлическому кубу, Эдди снова почувствовал эту смесь тайны и злобной угрозы. По ногам и рукам побежали мурашки. Волоски на затылке вдруг встали дыбом, точно шейное оперение у какого-нибудь надувшегося индюка. Он почувствовал, как его овевает все тем же потусторонним слабеньким ветерком, хотя ни один листок на деревьях, окружающих поляну, даже не шелохнулся.

Но он все-таки подошел к металлической двери (ибо это была та же дверь, только запертая, и для таких, как он, Эдди, она останется запертой навсегда – для того ее здесь и поставили) и прижался к ней ухом, закрыв глаза.

Ощущение было такое, как будто он с полчаса назад заглотил колесо, причем – явно неслабое, и вот теперь оно начало потихонечку действовать. Странные цвета расплылись в темноте перед закрытыми веками. Эдди почудились голоса. Они звали его из ветвящихся коридоров, словно из недр каменных глоток – длинных таких коридоров, освещенных долгими полосами электрических ламп. Когда-то эти современные факелы изливали яркое свое свечение повсюду, но теперь они еле тлели воспаленным голубым мерцанием. Он почувствовал пустоту… запустение… опустошение… смерть.

Ровный гул механизмом не прекращался, но теперь в нем проскальзывал новый ритм, сбивчивый, грубый… или ему это просто почудилось? Какой-то отчаянный глухой стук в общем гуле, как аритмия больного сердца? И еще ощущение, что агрегат, этот звук издающий, пусть даже более сложный – гораздо сложнее, – чем тот, что был внутри у медведя, потихонечку выбивается из рабочего своего ритма?

– Все умолкает в чертогах мертвых, – неожиданно для себя прошептал Эдди срывающимся бледным голосом. – Все – забвение в каменных залах мертвых. Узрите ступени, во тьму уводящие; узрите палаты, в руинах лежащие. Вот – владение мертвых, где паутину прядут пауки и вращение солнц замирает, и солнца гаснут одно за другим.

Роланд рывком оторвал Эдди от двери, и тот уставился на стрелка невидящими помутневшими глазами.

– Хватит, – сказал Роланд.

– Какую бы гадость они туда ни напихали, ее, кажется, зарубает, верно? – спросил Эдди, но словно бы издалека. Он слышал дрожащий свой голос, но тот доносился черт знает откуда. Он все еще чувствовал силу, излучаемую металлическим кубом. И эта сила звала его.

– Нет, – отозвался Роланд. – Ничто в моем мире сейчас не работает так хорошо, как эта, как ты выражаешься, гадость.

– Если вы, парни, хотите остаться тут на ночь, придется вам обойтись без приятной компании в моем лице. – В пепельных отблесках сумерек лицо Сюзанны белело размытым пятном. – Я вас подожду там за рощицей, там же и заночую. Здесь мне что-то не нравится. Ощущения не нравятся от этой штуковины.