Джейк рассмеялся.
Весь сегодняшний день – этот долгий, ужасный, запутанный, опьяняющий, страшный, загадочный день – свелся к ревущему взрыву смеха. Джейк повалился на стул, запрокинув голову и прижав обе руки к животу. Из глаз брызнули слезы. Он смеялся, пока ему не становилось от смеха плохо, прекращал хохотать, но потом его взгляд случайно падал на какую-нибудь строку из доброжелательного критического разбора мисс Авери, и он хохотал по новой. Он не заметил даже, как отец подошел к его двери, постоял там, озадаченно и настороженно глядя на сына, и ушел, покачав головой.
Наконец Джейк начал осознавать, что миссис Шоу так и сидит у него на кровати, глядя на него с этакой дружелюбною беспристрастностью, за которой проглядывало ненарочитое любопытство. Он попытался заговорить, но слова утонули в новом взрыве смеха.
«Надо бы прекратить, – сказал он себе. – Иначе я просто умру. У меня будет удар, или сердечный приступ, или что там еще бывает…»
А потом ему вдруг подумалось: «Интересно, а что она вывела из “чу-чу, чу-чу”?» – и он опять разразился смехом.
Наконец спазмы смеха начали потихоньку сходить на нет, сменяясь нервным хихиканием. Джейк вытер слезящиеся глаза и сказал:
– Извините, миссис Шоу – это просто… ну… я получил за свое экзаменационное сочинение «А с плюсом». Оно очень богато… об… образно…
Он не сумел закончить. Его опять согнуло пополам от смеха. Снова пришлось схватиться руками за живот – он болел нестерпимо.
Миссис Шоу встала на ноги, улыбаясь.
– Замечательно, Джон. Я очень рада, что все так хорошо повернулось, и я уверена, что твои папа с мамой тоже будут довольны. Уже очень поздно… придется, наверное, сказать портье, чтобы он вызвал мне такси. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, миссис Шоу, – не без усилия выдавил Джейк, стараясь сдержать приступ смеха. – Спасибо вам.
Как только миссис Шоу вышла за дверь, он снова расхохотался.
В течение следующего получаса к нему – по отдельности – заглянули родители. Они оба действительно «поутихли», а «А с плюсом» за сочинение, похоже, еще прибавило им спокойствия. Когда они заходили, Джейк сидел за столом, якобы глядя в открытый учебник французского. На самом деле он, ясное дело, туда не смотрел и смотреть не желал. Он ждал, когда папа с мамой уйдут, наконец, и он сможет спокойно рассмотреть книги, которые купил сегодня. Ему не давала покоя мысль, что настоящий экзамен еще впереди. Ему надо сдать его – обязательно. Только не завалить!
Где-то в четверть десятого к нему в комнату заглянул отец – минут через двадцать после того, как ушла мама, которая пробыла у него недолго и так ничего толком и не сказала. В одной руке Элмер Чемберс держал сигарету, в другой – стакан виски. Вид у него был не просто спокойным, а прямо – таки блаженным. Может быть, равнодушно подумал Джейк, папа сделал неслабый набег на мамины залежи валиума.
– Ты как, нормально, малыш?
– Да. – Для папы он снова стал маленьким славным мальчиком, который всегда держит себя в руках. Теперь, когда он смотрел на отца, глаза его не пылали больше. Обычные, матовые, без блеска, глаза.
– Я хотел сказать, ты прости, что оно так получилось. Не сердись на меня, хорошо? – Папа вообще не умел извиняться. Он это делал не часто, и получалось у него плохо. Джейку даже стало немножечко его жалко.
– Да все нормально.
– Тяжелый день, – сказал папа, сделав неопределенный жест рукою с пустым стаканом. – Может, просто забудем о том, что было? – Он произнес это так, как будто сия великая и логичная мысль только-только пришла ему в голову.
– Я уже все забыл.
– Хорошо. – В папином голосе явственно слышалось облегчение. – Тебе, по-моему, пора спать. Завтра утром тебе предстоит объясняться, да и экзамены в самом разгаре.
– Да, – сказал Джейк. – Как мама?
– Отлично. Отлично. Я иду к себе в кабинет. Много скопилось работы.
– Папа?
Отец настороженно оглянулся.
– А у тебя какое второе имя?
По выражению папиного лица Джейк понял, что отец лишь взглянул на оценку, не удосужившись даже прочесть сочинение, не говоря уже о записке от мисс Авери.
– У меня его нет. Просто инициал, как у Гарри С. Трумана. Только у меня – Р. А чего это ты вдруг спросил?
– Просто так, любопытно.
Ему удалось сохранить спокойствие, пока отец не ушел… но как только за папой закрылась дверь, Джейк упал на кровать и зарылся лицом в подушку, чтобы заглушить очередной приступ неудержимого смеха.
Когда Джейк убедился, что приступ прошел (хотя в горле еще щекотало, и иной раз остатки смеха прорывались наружу), а папа вплотную засел у себя в кабинете со своими неизменными сигаретами, виски, бумагами и небольшим бутыльком белого порошка, он вернулся за стол, включил лампу и открыл «Чарли Чу-Чу». Мельком глянув на редакционный лист, он обнаружил, что в первый раз книжка вышла в 1952-ом, а он сегодня себе приобрел экземпляр четвертого издания. Джейк заглянул в конец, но не нашел никакой информации об авторе, Берил Эванс.
Вернувшись к началу, Джейк внимательно рассмотрел картинку – улыбающийся мужчина, блондин, с гордым видом выглядывает из кабины старомодного паровоза, – и начал читать:
Боб Брукс служил машинистом в Железнодорожной Компании «Срединный Мир», на линии Сент-Луис – Топека. Такого хорошего машиниста не было больше нигде. Он был лучшим, а Чарли был лучшим из поездов!
Чарли 402 «Большой Мальчик» это, к вашему сведению, паровоз. И паровоз, надо сказать, с характером. Только машинист Боб имел право сидеть у него в кабине и давать гудок. Каждый знал, как гудит гудок Чарли – ВУУУ-УУУУ, – и когда он разносился веселым эхом над степями Канзаса, всякий, кто слышал его, говорил:
– Это едет наш Чарли и с ним – машинист Боб. Быстрее их нет никого между Сент-Луисом и Топекой!
Только заслышав гудок, ребетня высыпала во двор, чтобы в который раз поглядеть, как Чарли и машинист Боб проносятся мимо. Машинист Боб всегда улыбался детишкам и махал им рукой. Дети тоже ему улыбались и махали в ответ.
Машинист Боб знал один секрет. Он, единственный из людей, знал, что Чарли Чу-Чу живой. То есть, по-настоящему. Однажды, когда они возвращались из Топеки в Сент-Луис, машинист Боб услышал, как кто-то поет, очень тихо, почти неслышно.
– А ну кто здесь со мною в кабине? – строго спросил машинист.
– Тебе бы надо сходить к психиатру, машинист Боб, – пробормотал Джейк, переворачивая страницу. На следующий картинке машинист Боб, наклонившись над автоматической топкой Чарли Чу-Чу, с любопытством заглядывал под нее. Интересно, подумалось Джейку, а кто ведет поезд и смотрит, чтобы коровы (не говоря уже о ребятишках) случайно не выскочили на пути, пока Боб ловит «зайцев» в кабине. Как видно, знания Берил Эванс о поездах были крайне скудны.
– Не волнуйся, – раздался вдруг тихий и хрипловатый голос. – Это всего лишь я.
– Кто это – я? – переспросил машинист Боб все тем же суровым, серьезным голосом. Он, потому что, по-прежнему думал, что кто-то решил над ним подшутить.
– Чарли, – сказал тихий и хрипловатый голос.
– Как бы не так! – сказал Боб. – Поезда не разговаривают человеческим голосом! Я, может быть, много чего не знаю, но уж это я знаю точно! Если ты Чарли, тогда давай сам погуди в свой гудок, ты это должен уметь!
– Ну конечно! – сказал тихий и хрипловатый голос, и тут же раздался веселый гудок, прокатившийся эхом над простором Миссури: ВУУУ-УУУУ.
– Батюшки! – воскликнул машинист Боб. – Это действительно ты!
– Я же тебе говорил, – сказал Чарли Чу-Чу.
– Почему же я раньше не знал, что ты живой? – спросил машинист Боб. – Почему ты со мною не разговаривал?
И тогда Чарли Чу-Чу пропел Бобу песенку своим тихим и хрипловатым голосом:
– А ты будешь еще со мной разговаривать? – спросил Боб. – Мне бы очень хотелось.
– Мне тоже, – сказал Чарли. – Ты мне нравишься, машинист Боб.
– Ты тоже мне нравишься, Чарли, – сказал машинист Боб и теперь уже сам дал гудок, просто чтобы показать, как он счастлив.
ВУУУ-УУУУ! Так громко и весело Чарли еще никогда не гудел, и все, кто слышал гудок, вышли на улицу – посмотреть.
