– Все хорошо, – шепнул Джейк. У него вдруг пересохло в горле. – Нет никакого поезда. Это был только сон. Спи, малыш.

– Ыш, – согласился зверек, закрывая глаза.

Джейк перевернулся на спину и еще долго лежал без сна, глядя на звезды. «Блейн – это больше, чем боль, – думал он. – Блейн опасен. Очень опасен».

Да, вполне может быть.

«Никаких “может быть”!» – горячо убеждал его внутренний голос.

Ну хорошо. Блейн – это боль. Принимаем. Но в сочинении своем он еще кое-что написал насчет Блейна, так?

«Блейн – это правда. Блейн – это правда. Блейн – это правда».

– Господи, ну и дурь, – прошептал Джейк вслух и закрыл глаза. Уже через пару секунд он спал. В этот раз – без сновидений.

Примерно к полудню следующего дня они поднялись до верхней точки очередного гребня холмов и впервые увидели мост. Он нависал над водой в том месте, где река сужалась, поворачивая на юг и протекая вдоль городских стен.

– Боже правый! – воскликнул Эдди. – Тебе это ничего не напоминает, Сьюз?

– Ага.

– А тебе, Джейк?

– Да… он, по-моему, похож на мост Джорджа Вашингтона.

– Ужасно похож, – согласился Эдди.

– Но как мост Вашингтона оказался в Миссури? – спросил его Джейк.

Эдди с недоумением посмотрел на него.

– Что-что?

Джейк смутился.

– То есть, в Срединном Мире.

Эдди еще внимательнее на него посмотрел.

– А откуда ты знаешь, что это Срединный Мир? Тебя же не было с нами, когда мы нашли тот камень.

Засунув руки в карманы, Джейк уставился на свои кроссовки.

– Мне это приснилось, – пояснил он, не вдаваясь в подробности. – Вы же не думаете, будто я приобрел путевку, чтобы съездить сюда, через папочкино турагентство?

Роланд тронул Эдди за плечо.

– Ты пока что к нему не лезь.

Эдди поднял глаза на Роланда и молча кивнул.

Они еще чуть-чуть постояли наверху, глядя на мост. Они успели уже привыкнуть к очертаниям города на горизонте, но такой вид открылся им только сейчас. Ажурная арка моста как будто плыла в синеве чистого утреннего неба. Роланд насчитал четыре блока невообразимо высоких металлических башенок – по одному с обоих концов, и два в середине, – соединенных толстенными тросами, застывшими в воздухе долгими дугами. Между этими дугами и основанием моста виднелись еще вертикальные линии: то ли новые тросы, то ли металлические прутья, – отсюда не разглядеть. Однако кое-где Роланд увидел еще и пустоты на месте тросов, а потом разглядел, что мост висит не совсем ровно.

– Сдается мне, скоро он рухнет в реку, – заметил стрелок.

– Может быть, – с неохотою согласился Эдди. – Хотя, по-моему, он не такой уж и ветхий.

Роланд вздохнул.

– Не обольщайся надеждой, Эдди.

– Что ты хочешь сказать? – в раздражении бросил Эдди. Ему самому не понравился этот тон, но спохватился он слишком поздно. Теперь уже ничего не поделаешь.

– Только то, что тебе, Эдди, пора научиться смотреть, и видеть, и верить тому, что видишь. У нас такая была поговорка: «Только дурак верит в то, что он спит, до того, как проснется». Понимаешь, о чем я?

У Эдди на языке уже вертелось язвительное замечание, но он пересилил себя и смолчал. Роланд совсем не хотел его обижать. Просто так всегда получалось, что рядом с ним Эдди чувствовал себя мальчишкой. Это у Роланда выходило непреднамеренно… однако, легче от этого Эдди не становилось.

– Наверное, – выдавил он наконец. – У мамы тоже была любимая поговорка. Они, по-моему, значат одно и то же.

– Да? И какая?

– Надейся на лучшее и жди гадостей, – кисло вымолвил Эдди.

Роланд улыбнулся.

– Хорошо твоя матушка говорила. Мне оно нравится даже больше.

– Но он же стоит! – взорвался Эдди. – То есть, мост! Да, я согласен, его состояние давно оставляет, как говорится, желать… никто, наверное, за ним не следил уже лет этак с тысячу, я уже не говорю о хорошем ремонте… но он все же стоит! И город тоже стоит! И почему бы мне и не надеяться? Не понимаю, что в этом плохого? А вдруг мы действительно там найдем что-то полезное?! Или, может быть, встретим людей, которые нас накормят и просто с нами поговорят, как старики в Речном Перекрестке, вместо того, чтобы с ходу в нас стрелять? Что плохого в надежде на то, что нам, может быть, все-таки повезет?

Только потом, в воцарившейся тишине, Эдди не без смущения сообразил, что он толкнул сейчас целую речь.

– Ничего в этом плохого нет. – Мягко и доброжелательно произнес Роланд. Эта мягкость звучала в голосе стрелка не часто, и Эдди не переставал удивляться ей каждый раз. – Надежда должна оставаться всегда. – Он внимательно посмотрел на Эдди, потом на Сюзанну и Джейка, и взгляд его напоминал сейчас взгляд человека, который только что пробудился после глубокого сна. – Все, сегодня мы никуда уже не пойдем. Как я понимаю, пришло время нам поговорить. А это, по-моему, надолго.

Роланд сошел с дороги и пошел, не оглядываясь, по высокой траве. Остальные помедлили только мгновение и направились следом за ним.

До встречи со стариками в Речном Перекрестке Сюзанна воспринимала Роланда как героя «вестерновских» шоу, которые она изредка смотрела по «ящику»: «Чейенн», например, или «Человек с винтовкой», или венец творений подобного рода – «Дым от выстрела». Последнюю передачу они частенько слушали с папой по радио до того еще, как она появилась на телевидении (она подумала, что для Эдди и Джейка сама идея радиопостановки показалась бы странной по меньшей мере, и улыбнулась – не только мир Роланда сдвинулся с места). Она до сих пор еще помнила те слова, которыми начиналась каждая передача: «Человек становится наблюдательным… и чуточку одиноким».

До того, как они побывали в Речном Перекрестке, она считала, что личность Роланда вполне можно определить одной этой фразой. Роланд был не таким «амбалом», как Маршал Диллон, и заметно проигрывал ему в росте, и лицо его напоминало скорее лицо утомленного жизнью поэта, а не разбитного ковбоя, но все же Сюзанна воспринимала его в качестве этакого экзистенциального воплощения вымышленного шерифа из Канзаса, чья единственная цель в жизни (не считая периодических выпивок в баре «Длинная Ветка» с друзьями Доком и Китти) – Очистить Город от Этой Мрази.

Теперь же она поняла, что Роланд – не просто упертый коп, объезжающий на верном своем коне вверенный ему участок где-нибудь на краю света. По крайней мере, когда-то он был другим. Был дипломатом. Мыслителем. Может быть, даже наставником. Но, самое главное, он был солдатом, воином «света», как называют его эти люди. «Свет», как она догадалась, это свет цивилизации, добрые силы, которые не дают людям поубивать друг друга и поддерживают мир в стране, причем достаточно долго, чтобы за это время мог быть достигнут какой-то прогресс. В свое время Роланд был скорее рыцарем – странствующим рыцарем, – нежели охотником – санитаром, истребляющим вредных животных, каким он представлялся Сюзанне. Но почему – «в свое время»? Его время еще не прошло. Во всяком случае, старики в Речном Перекрестке в этом ни капельки не сомневались. Иначе с чего бы им плюхаться на колени в пыли и принимать его благословение?

Только теперь, в свете нового своего понимания, Сюзанна увидела, как умело и умно манипулировал ими стрелок после того кошмарного утра в кругу говорящих камней. Каждый раз, когда в разговоре, пусть даже вскользь, возникала какая-то тема, которая могла привести их к тому, чтобы начать сравнивать пережитое – и это было бы только естественно, если учесть, что каждый из них на себе испытал необъяснимое с точки зрения привычного опыта «извлечение» из того мира в этот, – Роланд тут же вступал в беседу и переводил ее на другие темы, причем так гладко и так умело, что никто из троих (даже сама Сюзанна, при том, что целых четыре года она принимала самое деятельное участие в движении за гражданские права) этого не замечал.