Вспоминается, как цинично был организован печально знаменитый «дефолт» 1998 г. Небольшая группка высокопоставленных деятелей вдруг принимает на правительственном уровне вполне коммунистически-революционные решения: «ограничивается» движение валюты за границу, приостанавливаются выплаты (дивиденды) по государственным казначейским обязательствам (ГКО), страна отказывается от выплаты своих внешних долгов и т.п. Разве не дикость? Или сознательный «обвал» экономики и финансов? Началась паника, биржи закрылись, иностранцы бросились вывозить свои вклады отовсюду, даже с производственных объектов. Функционеры МВФ и Всемирного банка забили тревогу: страна оказалась на пороге тотального банкротства. Так называемый средний класс России, о котором так много писали и говорили, мгновенно перестал физически существовать, он превратился в одночасье в бедняков; мелкие предприятия вымывались гигантской волной, поднятой неразумными правительственными действиями. Это был так называемый русский дефолт, отбросивший на десятилетие назад те слабые позитивные сдвиги, которые происходили в стране, независимо от политики правительства, в силу отчаянной деятельности групп людей. Фактически эта афера с дефолтом, провернутая правительством совместно с олигархами, обанкротила ельцинское государство и выставила на посмешище самого президента. Судя по выступлениям последнего, он даже не имел представления о том, что происходит, и было похоже, что с ним не были согласованы акции, предпринятые «Кириенко – Чубайсом – Гайдаром» и Центральным банком. (См.: Третьяков Виталий. Сможет ли Россия выстоять в схватке двух властных группировок. – Независимая газета, 1999, 1 июня.)

Далее выяснилось, что этот злополучный дефолт произошел в момент, когда незадолго до описываемых событий МВФ перевел в Россию 4,88 млрд долл. в качестве очередного (или внеочередного!) транша – предусмотренного займа, в соответствии с предыдущими договоренностями. Как ни искали позже эту гигантскую сумму, так и не нашли. Срочно прибывший в Москву глава Всемирного банка господин Вулфенсон упорно допытывался у главы Центрального банка Геращенко ответа на вопрос: «Знал ли Центральный банк о мерах, подготовленных правительством Кириенко»? – но так и не получил внятного, прямого ответа от хитреца Геращенко. А вопрос этот имел принципиальное значение – влиятельные международные финансовые круги хотели для себя выяснить главное: дееспособны ли российские власти, чтобы с ними иметь дело?

Это было не просто финансовое потрясение или кризис – обанкротилось само ельцинское недогосударство, обнаружившее свою финансово-экономическую и политическую несостоятельность.

Владимир Путин, ставший премьером в августе 1999 г. после отставки Сергея Степашина, сразу же после налета боевиков на Дагестан, а затем выигравший президентские выборы, – получил в наследство от престарелого диктатора весьма странное псевдогосударственное образование – «недогосударство Ельцина». У этого псевдогосударства были довольно выраженные черты, делающие его не похожим ни на одно из современных государств: формальное наличие вроде бы демократической конституции, покоящейся на принципе разделения властей: президента – гаранта всех мыслимых и немыслимых свобод, обладателя диктаторской власти; и по той же конституции – лишенного какой-либо самостоятельности парламента, включая основное – права на контрольную деятельность, которую еще Монтескье считал главной функцией представительной власти. Созданный политический режим был сконструирован таким образом, когда «писаные законы» самым причудливым образом расходились с практикой, в результате чего президентские чиновники оказывались «над» законами, парламентом и судьями.

В государстве, в провинциях царило открытое мздоимство, аппарат власти – как на федеральном, так и на провинциальном уровне, в органах правосудия, полицейской системе (МВД) – был насквозь пропитан коррупцией и взяточничеством. Гигантски увеличилась бюрократия, превысив численность, существовавшую в СССР в конце 80-х гг. Она все в большей степени придает государственной системе типичные черты административно-бюрократической системы, о которой я писал в своих книгах в предыдущие десятилетия, в условиях социализма[1]. Но новая капиталистическая реальность в России приобрела такие чудовищные свойства, которые абсолютно не были свойственны социализму постсталинской эпохи. И только апологеты, боясь, что общество качнется в сторону возвращения к социализму, стремятся «навешать» ему те явления, которые пышно расцвели в современной России: враждебное отношение людей друг к другу, мздоимство, предательство, безмерная жадность, предельная бытовая распущенность, отсутствие всякой морали, антиинтеллектуальное перерождение, культ богатства, презрение к умным.

Непрерывно свертываются провозглашенные конституцией гражданские и личные права гражданина. Жаловаться уже некому. Работодатель был волен поступать со своим наемным рабочим как ему заблагорассудится, поскольку профсоюзы разгромлены государством, – по существу, вернулись времена крепостного права. Минимальный уровень заработной платы был установлен умышленно на низком уровне (62 руб., т.е. 2 долл. в месяц), позволяющем новым хозяевам жизни осуществлять жестокую эксплуатацию наемного труда. Уровень жизни большинства людей был отброшен к уровню жизни конца 40-х гг.; профессор, который уже с 50-х и вплоть до начала 90-х гг. имел заработную плату в пределах 500–600 долл. в месяц, имеет заработную плату 80–120 долл. в месяц; учитель, врач – 30–40 долл. (на этой базе быстро стало развиваться весьма циничное отношение этих специалистов к выполнению своей традиционно благородной миссии, что никогда не было ранее свойственно учителям и врачам страны).

Оказалась извращенной сама суть федеративных отношений, сформированных с огромным трудом в политическом процессе 1990–1992 гг. и закрепленных в федеративном договоре, утвержденном 31 марта 1992 г. Отношения кремлевского правителя – Ельцина с губернаторами стали напоминать отношения в XVI – XVII столетиях между царем и воеводами. При этом открытое холопствование, поощряемое «царем», стало утверждаться в качестве обычной практики. Особенно показательны были эти отношения на уровне «верхней палаты» парламента, где заседали «царевы холопы» (губернаторы, то бишь сенаторы). Отношения правителя с Государственной думой – суть те же отношения: раболепие, низкопоклонство, страх перед «впадением в немилость» (роспуск). Власть перестала опасаться любых выборов – откровенные манипуляции, приносящие «избирательные победы» в любых условиях, стали обычным явлением, никого не удивляющим и даже не возмущающим. Интеллектуалы (интеллигенция), имеющие собственные суждения, – таковые, кажется, почти исчезли, кроме тех, кто воспевал добродетели власти.

Редкие писания, статьи, теле– и радиопередачи и пр., вскрывающие какие-то сомнительные дела и пороки властвующих и управляющих, перестали волновать общество, не говоря уже о самой власти. В обмен на поддержку Кремля провинциальные чиновники могли позволить себе практически любые действия, оставаясь безнаказанными. Время от времени «царь» встречался с «денежными мешками», или «олигархами», как их стали именовать, они, все вместе и каждый по отдельности, были обязаны своими богатствами лично ему, Ельцину, его камарилье – и они это прекрасно понимали и ценили. Что и доказали, добившись переизбрания в 1996 г...

Новый правитель – президент Путин вряд ли представлял первоначально всю внутреннюю, «технологическую» ущербность ельцинского государства, неполноценность парламента, судейского корпуса, правоохранительных органов, региональной и местной власти – т.е. всей системы, организации государства, механизмов функционирования политического режима. Это понимание не приходит ни в один, ни в два, и ни в три года – для этого надо изучать систему и работать многие годы в ней, к тому же иметь аналитические склонности. Скорее всего, Владимир Путин стремился «упростить» управление, заменить должностных лиц на «своих», лично ему обязанных. Вот и все реформы. Этой задаче позднее была полностью подчинена и деятельность по «девальвации» верхней палаты – Совета Федерации, а также создание каких-то «округов» во главе с генералами и политиками-неудачниками ельцинской эпохи. Этим же целям была подчинена и война в Чечне, так удачно «подоспевшая» к его начавшейся президентской кампании. Нет оснований полагать, что у Путина имелись какие-нибудь серьезно проработанные стратегические идеи по выводу страны из кризиса, когда общество безоглядно бросилось его поддерживать.