Могила была вырыта, молитва закончена. Споро и буднично на мага навесили дополнительные кандалы, спустили на дно ямы и забросали землей.

– Батюшка, а что это было?

– Да тут всякие местные божки дают своим адептам задание: у меня проповедовать в приходе. Я их и так, и эдак убеждал. А они и слушать не хотят, им за такое эта, как ее, экспа падает. Теперь как приходит очередной проповедничек, я на него пару бафов долгих накидываю, что ему ни пошевелиться не дают, ни силу свою бесовскую применить, ни слова сказать. Они у меня по месяцу, два висят игрового времени. И еще один баф вешаю, который из игры выйти не дает в течение шести часов.

Прихожане закидали могилу землей, утрамбовали ее, украсили символом в виде стилизованного венка шипов – символа плана Боли. Я оглянулся и понял, что подобных «могил» тут тысячи.

– Батюшка, а что у вас за класс такой?

Я внезапно сообразил, что над отцом Вячеславом, как и надо мной, когда я в плаще, не висит никакой опознавательной информации.

Священник глянул на меня с ухмылкой.

– Сам-то покажешь?

– Покажу! – я снял плащ.

– Ну смотри, – батюшка снял браслет с руки.

Я икнул. Ясно, почему тут так тихо. Почему от горизонта до горизонта могилы заживо похороненных игроков и лишь малая часть из них пустые. А в остальных – тела неудачливых проповедников. С такими батюшками скоро тут будет своя епархия, если церковные иерархи определятся с позицией. Пару таких суровых батюшек – и всему миру придется считаться с РПЦ, у которой нет божественной силы. Но есть сила веры. Куда там доморощенным инквизиторам и проповедникам с чат-ботами.

– Отец Вячеслав, благословите в дорогу!

– Лети, Олег, лети. Когда вырвешься отсюда, поставь свечку за мою неупокоенную душу.

– Думаете, у меня получится?

– Получится. Только душу свою не потеряй. Не забывай, зачем ты это делаешь. Угодно ли это Богу.

– Спасибо за все, батюшка!

«Спасибо, что не прикопали», – добавил я про себя.

– Прощай, перевертыш! – и я узнал голос…

Ночь ласкала теплым ветром и миллионами звуков. Я взлетал в поднебесье и часами парил, опускаясь к земле. Даже умудрился задремать при этом, имитируя поведение какой-то забавной породы ласточек, которые опускаются на землю только чтобы воспитать птенцов. На душе вновь было спокойно. Внизу бликовала лунным светом гладь озера. Зависнув над ним, я резко сменил форму и почти без всплеска нырнул в теплую воду.

«Живая тишина», ощущение бесконечности ночи и бездонности неба. Я лежал на спине, чуть перебирая руками, над водой оставалось одно лицо. Бездна надо мной, бездна подо мной… Отраженное небо давало понять, насколько бездна водная похожа на бездну небесную. И я застыл на границе двух бесконечностей. Плаваю на тонкой полоске, отделяющей мир живых от холодной пропасти человеческих мечтаний. Пропасти, где всегда светит солнце и стоят замки из лунного света. Пропасти, из которой очень трудно вырваться. И так больно вздохнуть, наконец-то разорвав ее призрачные оковы. Словно в первый раз…

Ночевал я в копне ароматного сена недалеко от города и в город вернулся только поздним утром. Изрядно повеселевший и проголодавшийся.

– И чему учил нас великий Портос? – высокий, визгливый голос и громкий хлопок.

– Уважать старость, только не в вареном и не в жареном виде!

– Правильно, следующий вопрос! Зачем Д’Артаньян с друзьями отправились за подвесками?

– Чтобы победить черного властелина? – смачный хруст.

– Ой, больно!

Я пошел к источнику шума, с трудом пробираясь через толпу зевак.

– Зачем Д’Артаньян с друзьями отправились за подвесками?

– Чтобы открыть врата локации? – смачный хруст.

– Господин, у него больше нет пальцев!

– Ничего, Поликарп, теперь руби кисти. Потом предплечья, сантиметров по десять. Все ясно?

– Да, мессир.

Я, наконец, выбрался в центр площади.

Мда, я думал, что привык к сюру разных сортов. Что ж, приятно, что этот мир до сих пор умеет удивлять.

Центральная площадь города. У памятника Сталину помост. На помосте деревянное колесо, типа барабана из «Поля Чудес», на помосте лежит Леголас в одной набедренной повязке. Напротив его лица закреплен том «Трех мушкетеров». Рядом с Леголасом стоит зомби, чем-то неуловимо напоминающий свою жертву, с огромным мясницким топором, рядом с барабаном горстка пальцев. В двух метрах от зафиксированного эльфа на деревянной табуретке сидит Фауст. Выражение лица Леголаса возвышенно-задумчиво и немного диссонирует с истекающими кровью обрубками рук и надежной фиксацией на барабане. Фауст напряжен и сосредоточен. Лысина блестит потом. Люди, собравшиеся вокруг, радостно улыбаются, делают ставки и подбадривают участников действа выкриками и смехом. Несколько стражников с крайне важным видом присматривают за порядком.

– Что за шум, а драки нет?

– Драки, господин? Поликарп, иди сюда! Ударь меня!

– Стоп! Фауст, не прикидывайся Леголасом. Что тут происходит?

– Экзамен! Мой повелитель, я выполняю ваше задание.

– Эм… – я скептически оглядел экзаменуемого. – А почему ты рубишь ему пальцы? Я без претензий, просто он вроде боли не ощущает?

– Ощущает, господин, на полпроцента. Я наложил на него еще усиление боли, ощущение, как от удара линейкой по пальцам.

– Ну, дела. Стража не мешает?

– Нет, повелитель, они ловят эльфа на точке возрождения и оттаскивают его на площадь. Это же ваш приказ.

– А что, удрать пытается?

– Ага!

– Эх, люблю, когда работа без меня налаживается. Попробуй еще зубы стачивать. До вечера закончишь?

– Да, мой повелитель!

– Ну, бывай! Кошмарик! Хочешь куриных крыльев?

Рядом со мной появилась химера и скептически поглядела на меня. Я подхватил его за косу.

– Ага, попался, который кусался! Ты на кого меня променял, морда твоя интеллигентная? Пенсне нацепил, профессору ассистируешь на экзамене. Того и гляди Соловьева читать начнешь! А что дальше? Отмена цензуры? Свободные выборы? Отмена культа личности? Или, прости господи, вегетарианцем станешь? Ты бы еще за права животных поборолся! Тьфу! Приличному человеку уже и плюнуть некуда. Эх ты, а еще друг называешься, – Кошмарик смиренно потупил глаза и попытался показать всем своим видом, что веганов он любит и уважает, причем вместе с поклонниками сыроедения, что характерно, в сыром виде, а права и свободы демократов и животных уважает только в виде свободы суицида в зоне его прямой видимости. Чтобы бежать далеко не нужно было. Кошмарика я сунул в подготовленный заранее мешок и пошел в сторону таверны.

По дороге я все-таки соблазнился и купил у Профа в лавке трехтомник Дюма. Самого хозяина на месте не оказалось, поэтому книгу мне отдал его помощник, паренек лет четырнадцати на вид. Ему же я и отдал записку для Анатолия Васильевича.

Полдень. В таверне было тихо, я заказал пару больших тарелок крыльев, тарелку рассольника, кувшин компота, разослал сообщения всему контакт-листу и уткнулся носом в книжку. Первым в таверну заявился Луи. Выглядел бывший жрец неважно. Плечи опущены, одежда помята. А взгляд, как у человека, которого внезапно оставила любимая кошка, улетев с голубями с четырнадцатого этажа.

– Луи, ты чем по жизни занимаешься? Кем работаешь, зачем играешь? Семья есть?

– Издеваешься?

– Нет, собеседую. Ты, как я вижу, на рерол собрался?

– Собрался. Знаешь, сколько персонаж подобного уровня стоит? Сколько на него реальных денег и времени ушло?

– Понятия не имею. И слушать не собираюсь. Если бы я был на твоем месте, то продал бы персонажа какому-нибудь казуальщику. Я тебя сегодня с одним даже познакомлю, если повезет.

– Персонажи привязаны к личной матрице, их продажа невозможна.

– Плохо. А чем тебе нынешний не нравится?

– Ты все-таки издеваешься!