Даже не пытаясь прикрыться, Фиона начала вытирать­ся. При этом она наклонялась то в одну сторону, то и дру­гую, сладострастно выгибала спину, пытаясь тем самым за­ставить Эвана возбудиться еще сильнее. Если судить по тому, что дыхание его стало тяжелым и прерывистым, ей это уда­лось в полной мере, хотя в искусстве обольщения она была еще новичком. Немного удивляло, что она может с таким бесстыдством выставлять себя на обозрение, однако, по­размыслив. Фиона пришла к выводу, что ничего странного в этом нет: после двух недель занятия любовью она уже не так стесняется своих шрамов, как вначале.

– Фиона, – проговорил Эван, тщетно пытаясь обуздать дрожь в голосе, – что ты делаешь?

– Вытираюсь, – ответила Фиона, оглядывая его с голо­вы до ног и радуясь тому, что на нем только штаны: похо­же, он вернулся домой, чтобы переодеться в чистое, после того как, поработав утром, смыл с себя пыль и грязь. – А еще дразню тебя. – Протянув руку, она слегка коснулась его восставшей плоти. – По-моему, мне это удается.

– Но ведь сейчас белый день.

Взглянув в маленькое окошко и отметив, что солнце светит вовсю, Фиона улыбнулась Эвану и принялась развя­зывать его штаны.

– Как ты проницателен, муж мой.

– Женщины не любят заниматься любовью днем. Поскольку, несмотря на это заявление, Эван не сделал ни малейшей попытки ее остановить, Фиона потянула его штаны вниз.

– Ничего подобного наша Джилли мне не говорила. – Встав перед Эваном на колени, она сняла с него и штаны, и короткие ботинки. – По правде говоря, мне кажется, они с Коннором никогда не отказывали себе в удовольствии и днем.

Эван взглянул на Фиону, стоявшую на коленях у его ног, и почувствовал, что самообладание, которое ему уда­лось обрести, пока она содрогалась в сладких конвульсиях, вызванных его прикосновением, улетучилось. Фиона при­нялась целовать его бедра, одновременно поглаживая их руками, и тело Эвана затрепетало. Ее мягкие волосы каса­лись его ног, и от этого прикосновения желание взметну­лось в его душе яростным огнем. А когда Фиона коснулась теплыми мягкими губами его восставшей плоти, оно стало нестерпимым, и Эван застонал от наслаждения.

– Что ты делаешь? – спросил он и тотчас же выругал себя за глупый вопрос. В то же время он поверить не мог, что его юная жена собралась сделать то, о чем он знал лишь понаслышке и никогда не осмелился бы попросить.

– По-моему, это и так ясно.

– Это может быть ясно мне, но я и не подозревал, что тебе известно о существовании таких ласк.

– Наша Джилли много рассказывала мне о том, что происходит между мужчиной и женщиной.

Поскольку свои слова Фиона сопровождала поцелуями, Эвану приходилось изо всех сил сопротивляться яростному желанию, иначе он не смог бы продолжить разговор.

– Она говорила с тобой о таких интимных вещах?

– Да. Ее кузины тоже о многом мне рассказывали, и она сказала, что эти знания очень помогли ей при общении с мужчинами. Тебе разве непонятно?

С губ Эвана сорвался хриплый стон, что без слов свиде­тельствовало о том, что он испытывает истинное удоволь­ствие. Поцеловав его шрам, расположенный в опасной бли­зости от восставшего символа мужественности, Фиона про­говорила:

– Я так рада, что тебя спасли, прежде чем твои враги сумели осуществить свою угрозу.

– Я еще больше рад.

–Давай сойдемся на том, что мы оба одинаково рады. Мне очень приятно, что ты такой храбрый, и, быть может, на сей раз ты позволишь мне отблагодарить тебя за то, что ты был так добр ко мне.

Эван открыл было рот, чтобы сказать Фионе, что это она заслуживает награды за то, что одарила его своей стра­стью, но в этот момент Фиона взяла его восставший жезл целиком в рот, и вместо слов с губ его сорвался хриплова­тый стон. Затрепетав всем телом, он зарылся руками в во­лосы Фионы, инстинктивно удерживая ее голову, хотя она не делала ни малейшей попытки отстраниться.

Несмотря на все его усилия, несмотря на все те годы, в течение которых он учился держать себя в руках, Эван знал, что не сможет долго выдерживать эту сладостную пытку. Он смотрел, как Фиона доставляет ему удовольствие, до тех пор пока не почувствовал, что трясущиеся ноги больше не держат его. Эван с трудом подавил желание целиком от­даться блаженному экстазу. Знания у Фионы есть, однако у нее нет большого опыта в любовных делах, лишь тот, кото­рый он ей дал, и, если он сейчас не сумеет сдержаться, в следующий раз Фиона вряд ли согласится одарить его таки­ми ласками.

Чертыхнувшись, Эван схватил Фиону под мышки, подхватил на руки и почти бегом побежал к постели. Бросив ее на покрывало, он улегся сверху, с удовольствием слушая ее хрипловатый смех. Поместив трясущуюся руку между ее ног, он едва не рассыпался в благодарностях: Фиона оказалась готова принять его. То, что она испытала желание, даря ему наслаждение, почему-то тронуло Эвана до глубины души, однако он не стал задумываться, почему это случилось. Прильнув губами к губам Фионы, он с силой вошел в нее, решив собрать остатки самообладания, чтобы сначала дос­тавить ей удовольствие. К его облегчению и изумлению, для этого потребовалось совсем мало времени. Как только он почувствовал, что стройное тело Фионы содрогнулось в яростном экстазе, он не стал больше сдерживаться и, гром­ко вскрикнув, последовал ее примеру.

Наконец тело его обмякло, и он, обессиленный, рухнул на Фиону. Она обняла его обеими руками, чувствуя, что все ее тело до сих пор трепещет: столь сильным оказался эк­стаз, который она испытала. Приятно было осознавать, что Эван испытал такие же сильные чувства. Неужели он не видит, как великолепно они подходят друг другу, подумала Фиона, взъерошив ему рукой волосы. Даже если он, как все мужчины, отделяет страсть от любви, он должен понимать, что такие чувства, которые они испытывают друг к другу, не каждому дано испытать. Может быть, на то, чтобы это понять, ему потребуется больше времени, но ее терпению приходит конец, а нетерпение может сослужить ей плохую службу. Вполне вероятно, что она наделает ошибок и вмес­то того, чтобы привлечь его к себе, наоборот, оттолкнет.

Приподнявшись на локтях, Эван запечатлел на губах Фионы поцелуй. Самые разнообразные чувства переполня­ли его, и он не знал, что ему сделать или сказать. Ему при­ятно было находиться в Фионе, и он продлил это удоволь­ствие еще на несколько секунд, после чего вышел из нее и, высвободившись из ее объятий, улегся с ней рядом. Заме­тив, что щеки Фионы окрасились слабым румянцем и она избегает его взгляда, он с облегчением вздохнул: похоже, она смущена не меньше его.

–А твой брат знает, чему учит тебя его жена? – спро­сил он и с радостью увидел, что, поколебавшись немного, Фиона улыбнулась ему.

– Она во многое меня посвятила, – ответила Фиона, – и даже если Коннор об этом знал, он ни словом не обмол­вился. А ты разве возражаешь против того, чтобы твоя жена знала о таких вещах?

– Если бы я возражал, ты бы перестала их делать, а мне это ни к чему. – Он вновь поцеловал ее и встал с постели. – Может быть, и мне стоит взять у тебя несколько уроков, – заметил он и, подмигнув, начал одеваться. – Мне кажется, у меня несколько странное представление о том, какая у меня должна быть жена и что она должна делать.

– Не думаю, что у тебя более странное представление об этом, чем было у моего брата. – Встав с постели, Фио­на поспешно натянула на себя рубашку, внезапно усты­дившись своей наготы. – Всю свою жизнь он выслушивал от нашего дяди массу лжи. В конце концов выяснилось, что наш дядя – предатель, который замыслил извести всю нашу семью и додумался до того, что не стал убивать сво­их врагов, решив их руками разделаться с нами. Он даже пытался убить нашу Джилли. – Видя, что Эван с любо­пытством смотрит на нее, она, продолжая одеваться, рас­сказала ему все о предательстве дяди. – Только когда в Дейлкладач приехала Джилли, мы узнали о том, какой наш дядя вероломный предатель.

Эван был настолько потрясен рассказом Фионы, что, молча надев башмаки, подошел к ней и заключил в объя­тия. При одной мысли о преступлении, которое замыслил ее дядя, о том, что было бы, если бы его кровожадный план по истреблению всей семьи его брата, удался – а он бы непременно удался, если бы не храбрость брата Фионы, – ему стало не по себе. Он понимал, что рассказ Фионы так задел его за живое еще и потому, что на мгновение он представил свою жизнь без нее. Эван порадовался тому, что никогда не говорил ей о своих подозрениях относительно нее. После всего того, что ей пришлось выстрадать, его со­мнения наверняка глубоко оскорбили бы ее.