«Теперь-то уж я точно должен проснуться», — подумал он, но ничего не изменилось: он оставался всё там же и вдобавок дрожал от холода.

«Надо ущипнуть себя», — подумал Пекка и так сильно ущипнул себя за руку, даже слёзы выступили. Но, кроме слёз, иного результата не было — он по-прежнему стоял во дворе, стоял и мёрз; капли падали ему на макушку и за воротник.

«Здесь нельзя оставаться, но и бояться тоже нельзя — ни в коем случае! — внушал себе Пекка. — Побегу-ка я лучше к Мысиковым, — вдруг сообразил он, — там по крайней мере тепло. От них можно позвонить… попросить помощи…»

Кругом шумел мрачный лес, было темно; лунный свет, иногда мелькавший в просветах растрёпанных облаков, лишь на мгновение освещал тропинку. Пекке стало очень страшно. Но он решительно двинулся по направлению к соседскому дому, который находился поблизости — сразу за перелеском. Пеккины зубы выбивали дробь; он помчался что было сил и на бегу запел, вернее, заголосил первое, что пришло в голову, чтобы все хищные звери и разные лесные существа наверняка услышали, что он приближается, и в страхе разбежались:

Но только песня нисколечко не помогала: дому Мысиковых давно уже пора было показаться на краю поля, а никакого поля не было и в помине — тропинка уходила дальше в глубь леса. И хотя Пекка бежал всё быстрее, знакомому крохотному перелеску не видно было конца! Вокруг становилось всё темнее, так что даже тропинку было не разглядеть. Внезапно что-то холодное и колючее дотронулось до Пекки, и он содрогнулся от ужаса: кто-то огромный, страшный, чёрный встал у него на пути, размахивая руками. У Пекки чуть сердце не выскочило из груди, пока он не сообразил, что страшилище, которому он угодил прямо в лапы, — это ель, раскачивающаяся на ветру! Но за этим страшилищем виднелось другое, и третье, и четвёртое… и руки у них были ещё длиннее, ещё чернее, и все эти руки так и тянулись к нему. Приходилось нестись во весь дух, чтобы не дать им схватить себя. Пекка бежал, бежал, бежал… Ух как отчаянно он бежал!

Старик Лесовик встал с постели в довольно-таки мрачном настроении. Всю ночь напролёт у него ныла спина, так что о сне нечего было и мечтать. До утра он провертелся с боку на бок, чтобы унять боль. А сон если и приходил на минуточку, то полон был каких-то странных и неприятных событий, и это окончательно привело Лесовика в дурное расположение духа. Неудивительно, что теперь он, нахохлившись, сутулился за столом и, прихлёбывая кофе из кружки, обиженно ворчал.

— Старость не уважают! — жаловался он окну, а оно глядело в ответ по-осеннему уныло. — Возраст в этом мире больше ничего не значит! А в приятелях у меня теперь одни болезни! — И Лесовик погрузился в раздумье. Он припомнил прежние времена — лет эдак двести тому назад. Тогда он сам, покрайней мере, был помоложе… Вот бывало… Тут глаза Лесовика сомкнулись, и незаметно для себя он соскользнул в кисейно-лёгкий сон.

Барышня Лисонька робко постучала в дверь избушки Лесовика. И хотя ответа не последовало, прокралась внутрь — уж она-то знала его привычки. Точно! Так и есть: Лесовик спал, уронив голову на стол, и храпел так, что борода ходуном ходила: «Хрррр, хрррр, хррр-ррр», а в конце рулады ещё и причмокивал.

Лисоньке стало смешно. До чего уморительный вид у спящего Лесовика! Она подкралась совсем близко и тихонько пощекотала его под носом кончиком хвоста. Лесовик вздрогнул, подскочил на лавке и захлопал глазами.

— Я вовсе не спал, — произнёс он виновато, — я просто размышлял, В моём возрасте Лесовики почти никогда не спят.

Лисонька развеселилась.

— Ой, знаю, — хихикала она, — ты уже не раз говорил мне про это. Но что-то больно много ты размышляешь — целыми днями! Интересно узнать, о чём же?

Лесовик отвернулся: ему стало как-то неловко. Окончательно сконфузившись, он схватил со скамейки тряпку и принялся усердно вытирать кофейную лужицу на столе.

— Вот так! — наконец проговорил он, бросая тряпку обратно на край скамейки, очень довольный, что хоть на минутку отвлёк внимание Лисоньки от своей персоны.

Напрасная надежда — она захохотала и того пуще. Показывала то на стол, то на тряпку и хваталась за живот от смеха. Да и как же не смеяться, если кто-то вытирает стол собственной шапкой!

«Бедненький Лесовик, — пыталась урезонить себя Лисонька, — он же не виноват! Когда проживешь на свете столько сотен лет, поневоле станешь немножко рассеянным и неуклюжим». И она опять прыснула, потому что Лесовик наконец заметил свою оплошность.

— Ой, как это невежливо — смеяться! — ойкала Лисонька и заливалась вновь. До чего же смешон был раздосадованный Лесовик с его жёсткими патлами, торчащими во все стороны света!

Но когда она наконец отсмеялась, то кинулась на помощь: шапка мигом была выстирана, расправлена и вывешена сушиться над печкой. Заодно Лисонька убрала в комнате. Лесовику оставалось лишь сидеть и смотреть. Порядок в доме его не слишком-то волновал, но у него не было сил противиться, потому что Лисонька была совершенно очаровательная барышня — хотя и слишком юная для бесед на серьёзные темы. Но во всяком случае — радость для стариковских глаз.

И потому Лесовик не стал возражать, когда Лисонька принялась напяливать на него пальто и искать на полке фонарик. Ясное дело — она хотела выйти из дому. И вид у неё был такой решительный, что Лесовик не посмел даже спросить зачем. Дверь отворилась — и вот они уже стоят на пронизывающем ночном ветру. Напрасно Лесовик хлопал глазами: темень была непроглядная — хоть открывай глаза, хоть закрывай. Но Лисонькины фокусы на этом не кончились. Она взяла из руки Лесовика фонарик, будто собственный, и щёлкнула выключателем. Фонарик засветился бледным клином — как раз достаточно, чтобы видеть, куда ставишь ноги.

Хотя Лесовик и был в весьма преклонном возрасте, он с интересом следил за развитием техники и в своё время сменил керосиновую лампу на электрический фонарик, как только скопил денег на покупку. И вот уже много-много лет фонарик безотказно освещал все тропки Лесовика: недаром сделан он был фирмой «ЛЮКС».

Лисонька уже ушла вперёд за светящимся клином; Лесовик на негнущихся ногах поплёлся следом.

— Обожди! — кричал Лесовик, тяжело дыша. — Постой!

Неожиданно Лисонька остановилась, обернулись — и луч угодил прямо в глаза Лесо-вику. Мгновение он не видел ничего, кроме жёлтого сияния, а потом наступила сплошная темнота. Лесовик охал и пытался найти Лисоньку, но тщетно, — конечно, она нарочно, чтобы подразнить его, выключила фонарик.

— Эй, ты где? — закричал Лесовик; шаря вокруг, он поскользнулся на мокрой глине и чуть не упал. — Прекрати сейчас же! И отдай фонарь! Сию же минуту!

Послышался щелчок, фонарик зажёгся, и Лесовик увидел, что Лисонька лучезарно улыбается.

— Совершенно нечаянно выключился! — объяснила она и прыснула со смеху. — И стало так темно, что я не смогла сразу разглядеть, где он включается… — Она с самым невинным видом смотрела в глаза Лесовику.

— Куда мы идём? — строгим тоном спросил Лесовик, чуть отдышавшись.

Лисонька улыбнулась и облизнулась кончиком языка.

— Ты уже давно обещал, что сегодня ночью мы отправимся… Ведь на самом деле это ты придумал этот поход за земляникой… — И Лисонька опять мечтательно облизнулась. Даже от упоминания о землянике у неё разыгрался аппетит.