— Медведь, ну Медведь же, потерпи ещё хоть чуточку! Подымайся, могучий Топтыгин суровых дебрей! Вставай, Косолапый! Хозяин лесов заповедных!

Как ни удивительно, это подействовало: Медведь, глубоко и медленно отдуваясь, с трудом поднялся на ноги. Он решил ещё раз — последний — исполнить просьбу Лесовика… тот ведь такой старенький… К возрасту нужно относиться с почтением, это Медведь помнил, — мы все когда-нибудь будем старенькими… И вот он уже стоял, как и все прочие, наблюдая за происходящим на помосте.

Два волкохрана задудели в серебряные трубы. Фанфары прозвучали как и полагается — сурово и величественно. Настала минутная тишина, затем из темноты выступил вперёд сам Великий Волк. Он выглядел наряднее обычного: на маршальский мундир была накинута длинная горностаевая мантия, волочившаяся по полу. Волк при новых звуках фанфар прошествовал к своему месту. Он остановился за креслом и оглядел двор. Гости, избегая его взгляда, подались назад, и сердце Лесовика просто запрыгало от радости: теперь тюремные каморки скрылись за спинами толпы. Волк вряд ли сразу заметит, что они все опустели — за исключением одной.

Великий Волк приторно улыбался: после того как он опорожнил пару ковшиков браги, к нему вернулись хорошее настроение и отвага. Он с подвыванием зевнул, основательно потянулся и только после этого соизволил заговорить:

— Благодарю уважаемое население Зелёновой Рощи! — Он снова зевнул и почесал бок. — И какая же большая честь для меня, что вы прибыли на этот маленький праздник… Стало быть, все лесные жители собрались? И все мы наверняка веселы и счастливы? Не так ли?!

Великий Волк ободряюще улыбнулся, но это не произвело желаемого эффекта: из толпы не доносилось ни звука — все ждали, что ещё он скажет…

Такое отношение Волку очень не понравилось: он обнажил клыки, как бы приглашая всех полюбоваться на них, и зловеще зарычал. Волкохраны зашептали, ободряя гостей, замахали им лапами, и тогда из толпы послышались робкие и разрозненные голоса:

— Да… Ага… Наверное… Ну да… Нет…

Шерсть на холке Великого Волка поднялась дыбом: в этом хоре явно прозвучала фальшивая нота — кто-то не был счастлив! На его празднике, к которому он готовился, не жалея усилий!

— Гм… — проворчал он. — Интересно… Мне показалось, что кто-то сейчас сказал коротенькое словечко «нет». Я правильно расслышал?

Наступило молчание, и в этой тишине Медведь открыл рот и сказал:

— Неправильно! — но тут же сообразил, что опять попался в ловушку, расставленную Волком.

А Волк сразу же оживился: вот будет сейчас потеха!

— Мне кажется, я снова слышу то же самое прелестное словечко? Да или нет?

— Ты не слышал, что это я кричал «Нет!», — буркнул Медведь, — это мог кто угодно закричать.

Волк улыбался всё радостнее и теплее.

— Смотрите-ка, рассуждает! — одобрительно протянул он. — И откуда у нас выискался такой мыслитель и умник? — А потом набрал в лёгкие побольше воздуха и рявкнул: — Это кто там пищит, ась?!!

Лесной народ от этого грозного рёва качнулся к стенам, как волна в штормовую погоду.

— Я… я… я… — начал Медведь, всеми силами пытаясь заставить себя заговорить. Он совершенно не мог понять, как угодил в такой переплёт. — Я — Лиса! — выдавил он наконец и поправил горжетку на груди. — Лиса!

Волк шагнул было к Медведю, но тут же подумал, что подходить слишком близко не стоит, и остановился. Народу было слишком много: кто знает, что им придёт в голову, если расхаживать среди них в одиночку, без охраны…

Горячая брага плескалась в жилах; внезапно Волка разморило, глаза стали моргать и слипаться, и ему приходилось изо всех сил щуриться, чтобы сфокусировать взгляд там, откуда слышался голос.

— Ах, Лиса… — наконец произнёс он. — Я всяких лис встречал, но ты — вот уж действительно лисица… — Волк поднял голову и недоверчиво уставился на Медведя. — Кабы я не знал наверняка, что Медведь в тюрьме, подумал бы, что ты — это он… Такой, понимаешь, у тебя рост… А на лося ты не похож…

— Это же карнавал! — пискнул Медведь неестественно тоненьким голоском.

Волк задумчиво наморщил лоб. Ну да, в самом деле карнавал — ну и что? Значит, теперь Медведь — это Лиса или, может, наоборот? Но Лисонька ведь тоже была в тюрьме, была… Тут Волк почувствовал, что мысли у него в голове забегали по кругу, как лошади на арене цирка.

Он так запутался в своих размышлениях, что не замечал ужасного беспокойства волкохранов, — они были уверены, что Волк скоро захочет проверить, все ли пленники на месте. Но тому вдруг всё стало безразлично: жарко, к тому же и пить захотелось… А впереди ещё длинная программа, даже слишком… И он, с отвращением глядя на своих подданных, зарычал:

— Ну что, приглашённые… — Тут Волк зевнул так заразительно, что Лесовика тоже стало клонить ко сну. — Что сделать с этим нытиком? Башку на плаху, что ли?

Народ безмолвствовал. Хотя множество мыслей витало вокруг — даже воздух в зале стал, вроде бы плотнее, — никто не произнёс ни звука. В тишине раздавалось только сопение Волка. Сопение постепенно становилось громче, потому что он разъярялся всё сильнее и сильнее. Этот праздник должен был стать вершиной его замечательного правления! Но похоже, что вместо торжества выходит какой-то винегрет!

Волкохраны в это время делали гостям всякие угрожающие знаки и грозили кулаками. Видимо, поэтому из толпы понемногу стал доноситься неясный гул, который всё рос и усиливался: слышалось «О!», и «А!», и «У!», и уже знакомое короткое «Нет!». Волк просто не верил своим ушам!

Он осторожно отступил к своему креслу, высматривая ковшик с брагой. «Это ведь бунт!» — думал он, всё тревожнее поглядывая на лесной народ.

— Ага, ага… — сказал он как можно спокойнее. — Утверждает ли кто-нибудь, что я не слышал, как опять кричали «Нет»? — Волк изобразил дружелюбную улыбку. — Ну, давайте смелей! Признавайтесь: кто на этот раз выкрикнул свое маленькое «Нет»? Я не рассержусь на честное признание… Правдивость прежде всего! Это моя путеводная нить…

Тут Лисонька почувствовала, как слова сами по себе посыпались с ее языка. Как она ни пыталась сдерживать их, всё было напрасно; внезапно Лисонька обнаружила, что стоит посреди зала и с жаром объясняет:

— Ой, Великий Волк, миленький… я ведь совсем не собиралась кричать «Нет»… на самом деле я кричала «Йе!»… то есть я имею в виду «Да!». Так что никто ничего не кричал… особенно с этой стороны… — Лисонька запнулась на полуслове и умолкла, испугавшись, что теперь всё окончательно запуталось. Она быстренько натянула летнюю шубу Медведя на голову и скрылась в ней, как в палатке, от глаз Волка.

— Странное дело, — протянул Волк, с сомнением качая головой. Как-то слишком много и бессвязно тут болтают. К тому же и этот гость казался до чёртиков знакомым… — Ты кто такой на самом-то деле? — спросил Волк, схватившись за голову: неожиданно он совсем изнемог от усталости.

— Я — Медведь! — заявила Лисонька своим слабым, детским голоском. Все кругом так и покатились со смеху. Волк тоже слегка приободрился, потому что это уже было похоже на порядочный праздник: народ веселится, радуется… И какое же удовольствие будет — положить веселью конец…

— Ах да, да, — подтвердил он, потирая лапы, — ты же Медведь… Это яснее ясного… Маленькая барышня мило шутит со старым дядей Волком… — И Волк многозначительно ухмыльнулся: это ведь настоящий карнавал! И решил, что ему пора дать празднику надлежащее направление. — Враги! — рявкнул он так грозно, что синицы и прочая мелюзга так и посыпались с веток. Отхлебнув из ковшика порядочный глоток, Волк обратился к гостям: — Прошло времечко смеяться — наступает час бояться, — продекламировал он свой любимый стишок и самодовольно ухмыльнулся: вот теперь-то народец Зелёновой Рощи почувствует на своей шкуре, что значит нарушать порядок! Человечий щенок в тюрьме, Медведь — тоже, и ключ от его смелости лежит у Волка в кармане… Никаких преград больше нет:, вся власть переходит к волкам…