– Пошли, – скомандовал он, вставая.

В самом безнадежном состоянии женщина вспоминает всегда о последнем своем оружии. Оно старо, как мир. Им пользовались еще в первобытную эпоху женщины, сражаясь с мужчинами. Это оружие – ее тело.

– Грэхем, – глухо, с придыханием произнесла она.

Он застыл. Мозг его сразу отметил смену интонаций в ее голосе. Неужели Паула готова отдаться ему – пусть не по любви, но хотя бы в знак благодарности. А возможно, он вызвал у нее прилив похоти. Это была победа, о которой он не смел и мечтать.

Грэхем улыбнулся ей улыбкой победителя и чуть подался к ней телом, желая получить подтверждение первого уловленного им сигнала.

Паула проглотила комок, застрявший в горле. Был ли этот путь к спасению единственным? Если она позволит ему овладеть ею, то добьется ли она его доверия? В блаженной прострации после удовлетворения похоти согласится ли он покинуть бунгало без нее? Только бы он шагнул за порог. Она сразу же преградит ему доступ назад. Она будет так же безжалостна, как и он. Она поведет себя подло. Она поднимет тревогу, заявит, что он угрожал ей, обвинит его в изнасиловании, выдаст его полиции, как убийцу, а сама отдаст себя на милость Роберту. Так или иначе, с Грэхемом будет покончено, если… она переживет эту ночь.

– Возьми меня, – предложила она, уговаривая свое тело не подвести ее.

Грэхем рассмеялся. Все они одинаковы, куколки, что здесь, что в Лондоне. Только там траханье было лекарством для забвения, а в Беверли-Хиллз – это орудие мести. Сету Бейкеру он мстил за Паулу, Хартфорду он отомстит за себя. О, если б первый любовник Голливуда позаботился разместить в своей спальне видеокамеры. Наверное, их нет. Жаль. Но будем надеяться, что у парня достаточно развитое воображение, и некоторые картинки он сможет потом себе представить.

– Разденься!

Он повел себя грубо, и это, как ни странно, помогло Пауле смириться с неизбежным. Она начала стягивать с себя тонкий свитер, но он приказал:

– Сначала юбку.

Она повиновалась торопливо, демонстрируя наигранный энтузиазм. Легкая юбочка упала к ее ногам, словно скомканный голубой платочек.

– Вот так-то лучше, дорогая.

Она закрыла глаза, когда его жадная рука протянулась к ней. Он сдернул с нее трусики, стреножив ей лодыжки, потянулся к холмику волос, запустил палец вглубь и…

– Паула!

Крик Роберта прозвучал, как взрыв. С побелевшим лицом он стоял в дверях, а дюжина алых роз валялась у его ног.

Паула окаменела. Нагота ее была красноречивее всех слов. Бесстыдно спущенные трусики, сброшенная юбка, рука Грэхема, нарочито медленно покидающая интимную область ее тела, – все складывалось в точную картинку пошлого адюльтера. На лице Роберта она не увидела боли, но ту боль, которую он почувствовал, ощутила и она.

Грэхем отступил на шаг. Удивление его быстро прошло.

– Роберт? Мы не ожидали тебя так скоро.

Инстинктивно ее руки потянулись вниз, чтобы прикрыться.

– Роберт… – начала она и осеклась. Запас слов на этом исчерпался. Что она может сказать ему?

Роберт наконец отвел взгляд от позорного зрелища с участием своей будущей жены, но запечатленную в памяти картинку он унес с собой. Сцена нелепого, гнусного предательства упорно маячила перед его внутренним зрением. Проснувшаяся в нем ярость сосредоточилась на этом мужчине, пришельце, занесенном сюда каким-то злым ветром, укравшем у Роберта любовь и надежду на семейное счастье. Он, конечно, узнал Грэхема, но ему было все равно. Он решил его убить.

Прежний опыт уличного драчуна подсказал Грэхему верный ответ еще до того, как противник ринулся в атаку. Он наклонился, и кулак Роберта пролетел у него над головой. Затем он ударил Роберта снизу, ударил сильно, жестоко, метя и попав точно в солнечное сплетение. У того остановилось дыхание. Он застыл, нанизанный на кулак Грэхема, будто на острие копья.

– Не трогай его, Грэхем! – крикнула Паула.

Но было уже поздно.

Грэхем избивал Роберта расчетливо и жестоко, Роберт сильно ударился позвоночником об угол стола, стол опрокинулся, выскользнув из-под него. Роберт завалился на спину, пластиковая корзинка для мусора, оказавшаяся под ним, смялась под его тяжестью, как банка из-под пива.

Грэхем уже отвернулся от своего поверженного врага. Он сбросил его со счетов. Киногерой больше не в состоянии атаковать. Он побит и унижен. Все, что ему остается, так это наблюдать забавный спектакль, какой Грэхем собрался устроить.

Цепляясь за опрокинутый столик, Роберт поднялся на ноги. Комната вращалась вокруг него под аккомпанемент воплей Паулы. В животе поселилась, казалось навечно, нестерпимая боль. Оттуда, из этой боли, родился звериный рев, и он с ревом устремился на ненавистного противника.

Грэхем сделал лишь пол-оборота в его сторону, и с томной улыбочкой, небрежно хлестнул его по лицу.

Но с Робертом произошла странная метаморфоза.

Бешеная энергия сорвала его с места, мышцы обрели силу. Он выставил руки вперед, как два копья, и бросился на противника. Грэхем пошатнулся, потерял равновесие. Он зацепился ногой за край ковра и наткнулся на низкий кофейный столик у камина. Его голени ударились о край трехдюймовой толщины стекла, и омерзительный треск от этого столкновения прорезал воздух.

Но это не задержало падение Грэхема. Он скользил по стеклу, как по катку, смел головой сперва стопку сценариев в голубых переплетах, толстые фолианты книг по искусству, а затем, по пути следования, строй африканских божков.

В торце стола на гидравлическом управляемом постаменте размещался телевизор. Громадный, черный, великолепный по дизайну, смахивающий на творение скульптора-абстракциониста, он смутно вырисовывался в обрамлении полированных панелей из черного дерева. Этот аппарат был гордостью и любимой забавой Роберта. Одно нажатие кнопки, и он с плавной грацией исчезал из виду, прячась в тумбе. Вместе с тумбой телевизор поворачивался экраном в любую сторону. Под ним располагалась ниша, глубиной с небольшую пещеру, куда Роберт складывал видеокассеты, которые ему всегда было недосуг расставить по порядку.

Подобно лимузину, вкатывающемуся в гараж, голова Грэхема плавно проникла туда лицом вниз со скоростью и точностью хорошо нацеленного снаряда. Острый край тумбы содрал кожу со лба и носа, а сверху дно телевизора частично скальпировало непрошеного гостя. Верхняя часть его туловища оказалась внутри, нижняя – снаружи, и обратный путь был сопряжен с непреодолимыми трудностями, так как его заклинило накрепко.

Страдальческие вопли Грэхема глохли в замкнутом, тесном пространстве. Наконец он смолк и только продолжал колотить руками по ящику, который поймал его в ловушку.

Внезапно в комнате стало совсем тихо, тишину нарушали лишь равномерные, как у метронома, звуки. Это кровь капала на гладкую поверхность стекла.

Роберт смотрел на дело рук своих без особых эмоций. Только ноздри его раздувались, как у дикого животного, и грудь поднималась и опускалась в учащенном ритме, потому что он никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха. Совершенный профиль был несколько подпорчен кровоподтеком на щеке и припухлостью в углу рта.

Но вот какая-то жизнь затеплилась в его глазах, сначала в виде едва заметной искорки, потом разгорелся огонек. Ни гнева, ни ненависти, только удовлетворение самим собой. Губы Роберта приоткрылись в злорадной улыбке, оскалившей зубы.

Паула с ужасом взирала на него.

Роберт подобрался к кофейному столику, припадая на одну ногу, и пошарил рукой в хаосе разбросанных на стекле предметов. Он искал что-то и посмеивался, занимаясь поисками. Смех его, похожий на хихиканье маньяка, заполнил, казалось, всю комнату и настойчиво проникал в уши Паулы, и сам Роберт выглядел как маньяк.

Он нашел то, что хотел найти, и вцепился в найденный предмет пальцами и прижал к груди, как мать прижимает новорожденного младенца.

Маленький, плоский, совсем невинный на вид предмет – пульт дистанционного управления телевизора, на панели которого среди прочих обычных кнопок с краю помещались еще две. Нажатие первой поднимало телевизор из ящика, нажатие второй – опускало тяжелую электронную махину обратно в его гнездо, – мягко, бесшумно, но с неодолимой силой.