Нужно позвать на помощь. Мысль погасла, еле успев проникнуть в сознание. Из последних сил я перекатился на кровати и упал на пол, стараясь создать больше шума. Ни звука не раздалось в кромешной темноте.

Пустота… вместо моей комнаты была пустота. Прохладная, завораживающая, манящая, желанная. Волшебное ощущение стремительного падения на дно. Бьющий в лицо ветер, наслаждение — только бы подойти к краю. Ближе. Бездна… что это? Сознание конвульсивно дернулось в последний раз, пытаясь вернуть меня в реальность.

Я открыл глаза. Лежу на спине, на кровати. Поднёс к лицу белое пятно ладони: рука тряслась. Через минуту настолько осмелел, что сел на кровати. Крови не было. Очередной кошмар — прощальный подарок тюрьмы. Я уже давно понял, что мой рассудок пострадал слишком сильно. Сумасшествие — это не повод метаться из‑за каждого кошмара. В конце концов, я привык ко многому, привыкну и к этим снам. Только сердце, не откликаясь на доводы, продолжало яростно биться о грудную клетку.

Устало откинулся на подушку, привычным движением дотронулся до левой стороны груди. Так иногда люди проверяют старые раны, уже давно ставшие белёсыми шрамами. Всегда считал, что рядом с сердцем у человека находиться душа. Я чувствовал его глухие удары, но души не было. И это замечательно.

Возможно, когда‑то:

Ларин спокойно смотрела, как темное облако медленно и торжественно, словно делая одолжение, меняет свою форму. Женщине очень хотелось спать, закрыть глаза и больше ни о чём не думать, но она смотрела. Ещё совсем недавно это был серый ватный кусок с размытыми очертаниями, а теперь он походил на её дом. А яркая ирреально — красная звезда, подсвечивая его со всех сторон, создавала ощущения неотвратимого, ужасного, что вот — вот должно было произойти.

Или уже произошло…

Ларин с искренней улыбкой наблюдала, как в уже начавшем темнеть небе вырисовываются знакомые шпили. Казалось, если приглядеться лучше, можно разглядеть витражи, которые она так любила и помнила до мельчайших деталей. Пусть тревожный, пусть ужасный, главное — ей дали шанс ещё раз увидеть дом.

А время медленно вытекало большими липкими каплями на пожухлую, уже покрытую вечерней росой траву. Ларин лежала на спине, продолжая сжимать в руке бесполезный кинжал, и смотрела в небо. Облако проплыло ещё немного и также медленно и торжественно распалось рваными грязными кусками. Цвет звезды сменил благородный пурпур, а Ларин всё лежала. Изредка грудь женщины тяжело вздымалась, и из побелевших губ вырывался ещё один вдох. Ей было страшно и очень хотелось плакать. Как тогда, в детстве. В мертвой тишине небольшой поляны ей слышались крики, плач и громкий голос, перекрывающий панику: "Беги!".

"Прости, отец, я больше не могу. Так хочется спать…".

Сначала Ларин никак не могла поверить в то, что это случилось. В мыслях постоянно всплывало улыбающееся личико недавно родившегося сына, и тогда крики перекрывал счастливый детский смех. Как же он будет? Потом какое‑то время оставалась надежда. Что их найдут, спасут… ведь они совсем близко. Хватит и двадцати минут, чтобы прийти за ними.

Но теперь надежда лежала рядом, изрешеченная стрелами и растерянно смотрела вдаль мертвыми глазами её любимого. Если бы Ларин хватило сил, чтобы повернуться, она бы, наверное, смогла сжать его холодную ладонь, чтобы поверить в то, что он всё равно рядом. Ферла они потеряли, пытаясь бежать. Она до сих пор помнила обиженное выражение лица мага. Ирэн задержалась у выхода из бункера. Далик…

Далик просто закрыл Ларин собой. Впрочем, теперь это было неважно. Всего немного до небольшой деревеньки, где они остановились. Как глупо. И невероятно обидно.

Злые слёзы превращали и так смазанную картинку реальности в блекнущее пятно.

— Не правда ли жизнь получилась до зубной боли прозаичной?

Сделав усилие, Ларин вырвала своё сознание из липких объятий желанного сна.

Он склонился над ней, улыбаясь, но глаза всё равно оставались печальными — именно такими, какими она их запомнила. Даже склонившийся он был слишком высок и закрывал собой заходящую звезду.

— Я люблю, когда по — настоящему, чтобы не пафосно, а обычно… — тихо прошептала Ларин, не понимая, откуда берутся силы, чтобы говорить, — так лучше.

— Греться лучше у настоящего огня, а не нарисованного.

Сергей осторожно убрал с её лица растрепавшиеся пряди чёлки, заправив за уши, и с удивлением посмотрел на испачканные в крови пальцы.

— Но иногда греет и нарисованный огонь, — улыбнулась женщина.

— Когда ничего больше не остаётся…

Ларин попыталась кивнуть, но, кажется, он и так всё понял.

— Расскажи мне о чём‑нибудь хорошем, прошу. Мне так хочется спать, но я боюсь закрывать глаза. Ты говори. Говори, чтобы я поверила, что умерла не зря. Ври, но только так, чтобы я поверила. Прошу…

Сергей опустился рядом с ней на промокшую от крови траву и, взяв Ларин за руку, принялся тихо рассказывать.

— Через несколько месяцев маги найдут лечение от чумы мастера. И оно пройдёт даже лучше, чем можно было вообразить. Вы станете побеждать. Раз за разом. Сначала небольшой успех, затем ещё один выигранный бой, а потом вы выйдете к Ледяному океану как победители. Конечно, останутся те, кто будут помогать мастеру, но тихая госпожа поможет. Уже через несколько лет война закончится. Сначала будет непросто, но и это пройдёт. Твой сын вырастет в мире без войны и угроз. В честь тебя и твоих друзей будут называть улицы, города, детей. Вы станете бессмертными в тысячах сердец. А меня забудут. Сотрут из всех книг упоминания о последнем тёмном мастере. И быть может, так правда будет лучше для всех. Вы убили меня — я отомстил и проиграл. А ещё…

Мужчина повернулся к Ларин, но она его уже не слышала. На лице женщины застыла счастливая улыбка. Слишком счастливая. Возможно, единственный раз в жизни она по — настоящему поверила ему. Глаза начали медленно закрываться, но женщина, пересилив себя, распахнула их, чтобы продолжать смотреть в небо вечность.

— Спи спокойно.

Он медленно поднялся на ноги, не отрывая взгляда от расслабленного лица бывшей подруги. И пошёл в направлении закатного солнца, от которого над горизонтом оставалась лишь крошечная полоска. И шаг за шагом красные лучи стирали его, унося в покой.

В этот момент на поляну ворвались воины объединённых земель, спеша на помощь своим спасителям.

Сейчас:

…Оставались только сны. Изредка меня посещали видения странных реальностей. Они были не связаны с прошлым или настоящим, но то, что я видел, заставляло меня просыпаться в поту и, подолгу сидя на кровати, убеждать, что именно здесь и сейчас моя реальность, а не те зыбкие непонятные видения. О чем? О других вероятностях, которые где‑то, когда‑то… Были? Наверное…

И чувства: боль потерь, грусть, надежда, безысходность… всё, но там. Не здесь. Казалось, они пытались прокрасться в моё сердце, раздирая его стальными когтями. Шепот щекотал нервы. Они говорили со мной. Кто? Я не знал. Тихие голоса волнами прокатывались в пустоте, убеждая меня, что если я хочу снова почувствовать любовь, радость, даже простой интерес, надо в первую очередь впустить в себя боль.

Это было подобно искушению… только захоти: спелый плод сам упадёт в руки. Но я не мог испытывать желание. Пытка, замкнутый круг. Бессилие. Вкус крови, прокушенная губа, сжатые кулаки, обжигающий холод Бездны. И тихий вкрадчивый шёпот, который начинал слышаться мне и наяву.

Голоса смеялись, зная о том, что мне не вырваться из порочного круга. Они посылали самые ужасные воспоминания, самые обидные, отвратительные, самые горькие. Словно издеваясь, они водили у меня перед носом чувствами и резко отдергивали, стоило только протянуть руку. "Дотянись, и всё закончится, — шептали они. Только дотянись, и брёд пройдёт"… И я отчётливо слышал насмешку. Они знали точно: не дотянусь, не осмелюсь, не смогу почувствовать, заново понять каково это — быть человеком. Просто не захочу. Мне не нужна боль, не нужна тоска.