– Вся эта нечисть заслуживает одного: ее надо уничтожить и похоронить. Да и какая нам выгода от переговоров о мире и торговле, когда у Советов огромные экономические проблемы и полная социальная неразбериха? Как говорил наш с вами герой Наполеон Бонапарт: «Никогда не мешайте врагу в то время, когда он совершает ошибку».

– Вы – хитрющий сукин сын, – улыбнулся Холлис.

– Благодарю. А как вы думаете, Сэм, на кого работает Чарлз Бенкс?

– Наверное, на разведку госдепартамента.

– Совершенно верно.

– А разведка госдепартамента здесь, в Москве, большую часть своего времени тратит на то, чтобы шпионить за нами. Они очень боятся, что мы сведем к нулю все их дипломатические инициативы. Я уверен, что Бенкс очень пристально наблюдает за ситуацией и докладывает обо всем непосредственно президенту.

– Чего я совершенно не понимаю – это каким образом они собираются решить проблему «школы обаяния» так, чтобы все это дерьмо не выплыло наружу.

– Есть способы разобраться без лишнего шума, Сэм. Поскольку Додсон еще не объявился...

– А если он объявится?

– Сомневаюсь, что он, например, перелезет через стену, – сказал Айлеви. – И милиции, и КГБ дан приказ стрелять без предупреждения. Но если ему удастся каким-то чудом попасть на территорию посольства или добраться до какого-нибудь западного журналиста в Москве, тогда Бенкс, госсекретарь и президент споют всей моей компании веселую песенку.

– Я постоянно думаю о том, что если Додсон переберется через стену, его все равно не оставят на свободе в Америке. Сумасшедшая мысль, не правда ли?

– Да, однако вы близки к истине. По-моему, наш старый любезный Чарли Бенкс получил приказ убрать Додсона, чтобы тот замолчал навеки, – сказал Айлеви и прибавил: – Вы, наверное, решили, что я аморальный псих? Наше правительство готово списать со счетов эти три тысячи американских летчиков из-за какой-то абстрактной идеи, называемой ими разрядкой международной напряженности. Черт побери, я даже не могу выговорить это.

– Сэз, встретимся в Вашингтоне и побеседуем кое с кем из моих людей в Пентагоне. Я не собираюсь ввязываться в заговоры, но мы можем обсудить способы возвращения этих людей домой, не делая из них пешек в чьей-то большой игре.

– Хорошо. Встретимся в Вашингтоне.

– Кстати, – спросил Холлис, – что вы решили по поводу генерала Сурикова?

– Я беседовал с ним в подвале антикварного магазина около получаса. Он мне не понравился.

– Он и не должен вам нравиться. Вы не будете его «контролером». Он уезжает.

– Ну, это уже другой вопрос. Но не думаю, что Суриков собирается заниматься чем-либо на Западе.

– Многие люди, живущие на Западе, ничем не занимаются. И вас его дела не касаются. Только вытащите его туда.

– Думаю, Сэм, что он умрет, когда покинет матушку Россию. Знаю я такой тип людей.

– У него есть вера.

– Мне бы хотелось попридержать его здесь для работы. Он стал бы агентом самого высокого ранга, какие у нас когда-либо были в советских войсках. Я передам его Берту Миллзу и...

– Не надо мне вешать лапшу на уши, что он не выживет на Западе. Если в вас осталась хоть капелька человеческого сострадания, то вы бы заметили, сколько пришлось вытерпеть этому человеку. Если нам когда-нибудь удастся побороть эту систему, то только потому, что мы показали всем живущим здесь истинный источник света. Я раньше не понимал мотивов Сурикова, поскольку не задумывался о самом понятном и простом – человек хочет стать свободным, чего бы это ему ни стоило. Он вам передал обещанное, теперь вы выполните обещанное нами.

– Ладно... я только подумал...

– И увольняйтесь, Сэз. Вам это необходимо.

– Да, знаю. Кстати, я просмотрел микрофильм и обнаружил там фото мистера Келлума, родившегося в СССР в городе Курске, Анатолия Владимировича Кулагина.

Холлис кивнул.

– Вот мы и раздобыли первого. А что по поводу миссис Келлум?

– С ней еще много работы. Она может оказаться настоящей американкой и может не знать, кто на самом деле ее муж.

– И что вы собираетесь с ними делать?

– Несколько месяцев буду допрашивать их в подвале. Дик, как мы знаем, виновен, а Энн, насколько я понимаю, виновна потому, что связана с ним. Тем не менее мы не можем разбираться с ними в Америке в судебном порядке. Но я не могу держать их здесь взаперти вечно. Кроме того, они не годятся для «обмена», поскольку Советы никогда не затребуют их. Значит... – Айлеви почесал затылок. – Не знаю. А у вас есть какие-нибудь соображения? Что же мне делать с Диком и Энн, а, Сэм?

– Почему бы не прострелить им головы и не утопить трупы в Москве-реке?

– Превосходная мысль! И как только я об этом не подумал?

– Мне пора идти, – напомнил Холлис.

Айлеви коснулся его руки и сказал:

– Когда я был молодым университетским либералом, я возмущался тем, что американские пилоты сбрасывали бомбы на вьетнамцев. И вот я стал совершенно взрослым человеком, насмотрелся вволю на хладнокровные убийства во имя моей страны, но теперь любой летчик от меня с презрением воротит нос.

– Вы сделали свой выбор, Сэз.

– Этот микрофильм просто невероятный ход контрразведки. Боже мой, Сэм, это же самый великий улов в истории! И теперь, имея в кармане штанов этих русских американцев, мы сможем взяться за разрешение проблемы самой «школы обаяния».

– Поторговаться?

Айлеви кивнул.

– Три тысячи советских на три тысячи наших. Вот это перспектива. И мы должны вас благодарить за это. Вы сделали это, Сэм, и думаю, что вы вернете ваших людей домой.

– Но в Вашингтоне есть люди, которым бы очень не хотелось их возвращения.

– Мы над этим поработаем. Теперь вы сами стали достаточно влиятельным. Когда приедете в Вашингтон, вас примут как героя. Конечно, парадов не ждите. Все пройдет очень тихо. Но руководство ЦРУ и ваше начальство в Пентагоне представят вас к наградам. Настоящим наградам! Вас ждет беседа с президентом, и не удивляйтесь, если он лично приколет вам генеральские звезды. Я только что получил об этом телеграмму. Мне бы очень хотелось присутствовать там, если вы не возражаете.

– Превосходно.

– На этот раз вы превзошли меня, Сэм.

– Просто именно мне попался Суриков, Сэз. И вы знаете это не хуже меня.

– Не скромничайте. Ну... теперь несколько личных пожеланий... по поводу Лизы. Все, что я могу сказать – я очень рад, что это оказались вы, а не какой-нибудь хмырь из дипкорпуса.

Холлис промолчал.

– Желаю удачи и счастья вам обоим.

– Спасибо. – Холлис пожал Айлеви руку.

– Мы еще встретимся в лучшей обстановке, Сэм.

Холлис повернулся и пошел к Лизе.

У него сложилось впечатление, что все-таки Айлеви нравилось здесь, или, чтобы быть точным, ему было необходимо находиться здесь. Он нуждался в кагэбэшниках, и они нуждались в нем, иначе его давно бы вышвырнули из страны или просто убили. Вероятно, Сэз Айлеви стал живой легендой на Лубянке. Но теперь их противостоянию, похоже, подходил конец.

Вдруг Холлису пришло в голову, что в словах Айлеви о «школе обаяния» есть какая-то нестыковка. Если три тысячи русских вернутся на Восток, а три тысячи американцев – на Запад, то равновесие установится... В таком случае, какая в этом выгода Сэзу Айлеви? Ответ: никакой.

Объявили посадку в самолет. Сэм и Лиза попрощались с сопровождавшими их сотрудниками службы безопасности.

– Я пойду с вами, – сказал Берт Миллз.

– Нет необходимости, – заметил Холлис.

– У меня приказ.

Холлис, Миллз и Лиза миновали пограничника с автоматом и направились вслед за стюардом к автобусу. В автобусе они оказались единственными пассажирами.

– Свиньи, – пробормотала Лиза недовольно.

У трапа самолета стояли четверо пограничников с автоматами.

– Я тут покручусь немного, – сказал Миллз, когда они вышли из автобуса. – Но полагаю, вы без помех улетите домой. – Он пожал Холлису руку и добавил: – Всегда приятно работать с профи. – Затем пожал руку Лизе. – Счастливо вам добраться домой.