- Почему?

- Ну, это помеха эффективности команды, страсти будут отвлекать, создавать почву для сплетен, порочащих имя женщины. Понимаешь, на Эллионе, если двое нравятся друг другу, они хотят съехаться и образуется семья. Если не хотят - просто ищут других. Если семья в дальнейшем не желает быть вместе, надо пройти тест.

- Какой же? – я был заинтригован.

- На сорок пять суток вдвоём находиться в комнате, где только одна чашка, тарелка, ложка и кровать. Если пара и после желает расстаться - нет проблем.

- И много расстались?

- За всё время существования теста, только две пары. На Оке нет возможности широкого выбора партнёра. Поэтому, если мужчина заводит отношения с женщиной, он обязан либо признать открыто семью, либо заявить о переводе. Александр не сделал ни того, ни другого.

- И что ему грозит, если правда всплывёт?

- Общественные работы у конкурентов по проекту и запятнанная репутация.

- Для мотива убийства негусто.

- Я не сказала, что Алика убили. Возможно, это пустые подозрения. Главная твоя цель - узнать, что он хотел передать. Это официальное задание, так сказать.

Она замолкла, в который раз за сегодня выразительно глядя на меня.

- Моя личная просьба - выяснить правду о смерти Алика, если это будет возможно.

- Можно и мне задать интимный вопрос? Если тебе будет сложно, не отвечай.

- Я отвечу, потому что сама прошу тебя о многом, - кивнула девушка и села напротив, спиной к окну. Несмотря на рассвет, её лицо оставалось в полутени.

- Вы были семьёй?

- Нет.

- Почему?

Она замешкалась с ответом, и, тяжко вздохнув, медленно произнесла:

- Боюсь, я его совсем не любила. Сначала мне казалось, что он и есть тот человек, с которым я хочу идти по жизни рядом. Но довольно скоро стало понятно, что это не так. Он был карьеристом, я – тоже. Казалось бы, ну что ещё надо? Но, понимаешь, он стал меня раздражать. Я злилась на себя, на него, потом извинялась и всё по кругу! Я не хотела его обижать и тянула с объяснением: откладывала и  переносила наши встречи, надеясь, что однажды он сам всё поймёт.

- А господин Загорски всё настойчивее их искал?

- Да, я слышу твою иронию, сама виновата в той ситуации. Он стал спрашивать меня прямо: хочу ли я быть с ним, мне тогда не хватило духу ответить честно. И однажды Алик предложил мне съехаться. Я сказала: нет. Он повернулся и вышел. Валил густой декабрьский снег, я шла следом, Алик сел в машину и уехал до того, как я подошла. Тогда я вздохнула с облегчением, каюсь. Больше мы не виделись. Прошли годы, и вдруг звонок. Дальше, ты знаешь.

- Винишь себя?

- Да и нет. Я должна была сказать ему прямо и сразу, как только почувствовала охлаждение. Но сложно быть обнажённо-честной. А теперь, получается, как бы должна ему, и могу отдать свой долг только так.

Лицо Евы перестала скрывать тень. Наступило утро. Мне захотелось обнять её, сказать, что это не правда, а её долг надуман.

Я сделал шаг навстречу, не дав ей возможности опомниться. В последний момент она пыталась уйти в сторону, но не успела. Я сгрёб Еву в охапку и коснулся её губ своими. Девушка попыталась отстраниться, но я лишь крепче держал её в кольце рук. Сопротивлялась она для порядку, а потом и вовсе прекратила. Робко, будто школьница, делающая что-то плохое, Ева скорее позволяла себя целовать. Запах её духов, её лилии, смешанный с запахом тела околдовывал меня, действовал словно приворот. Я распалялся всё больше, мои руки гладили её спину, спускаясь всё ниже, я жадно пил горечь её губ, пока дыхание не стало одним на двоих.

Девушка внезапно резко оттолкнула меня и отвернулась, приглаживая волосы.

- Никогда так не делай больше! – пыталась придать она своему голосу ярость. Но тот лишь предательски дрожал. Я не настаивал, ещё будет время и другие возможности. Понял я одно: она уже сдалась.

Ева повернулась. Глаза её блестели, щеки пылали, она походила на разозлённую амазонку. Через миг девушка взяла себя в руки и снова спряталась за маской деловитости:

- Давай ещё раз оговорим некоторые моменты и инструкции.

Я попытался выяснить более важный сейчас вопрос: есть ли у неё кто?

Пока Ева давала инструкции по связи во время работы на Оке, до которых сейчас мне не было никакого дела, все эти расписание звонков, внеплановые сообщения, допустимые в любое время – я и слышать о них не хотел, только расхаживал по комнате, чтобы скрыть волнение и не смотреть на неё, как побитый щенок.

- Даже ночью?

- Особенно ночью. Разумеется, если есть необходимость. Я всегда открыта для информации.

- Как понять, что именно важно? Не боишься, что я начну названивать по ночам от неуверенности, страха или сомнения? Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

- В смысле?

- Ну, твой друг будет ревновать к ночным звонкам. Или муж?

-Если не собираешься изливать душу, никто не будет против. И да, я живу одна, если ты это хотел спросить. Большую часть времени.

На мгновение пол, что называется, ушёл из-под моих ног. Надежда - коварная спутница влюблённых! Я постарался незаметно выдохнуть с облегчением, чтобы не рассмеяться от радости.

Однако, ответ мне не понравился: больно уклончивый. Либо Ева сейчас одна и просто-напросто кокетничает, либо говорит не всё.

В любом случае, наше уединение завтра закончится. Удастся ли мне поцеловать её снова? И сколько продёт времени до того, как я вернусь с Ока?

***

Двадцать третье ноября пролетело незаметно. Собирать мне было особенно нечего. Несмотря на просьбу Евы повторить материал, я решил побездельничать. Как перед экзаменом, право слово.

Я отдыхал, в основном, спал или укладывал свои немногочисленные вещи. Ева скрылась в отдельной комнате. Мы почти не разговаривали. В воздухе разлилось напряжение, как перед летней грозой. Девушка должно быть переживала за свою первую миссию и лелеяла карьерные мечты.

Я же, наоборот. Казалось бы, сам ждал допуска, а получил желаемое, и мною завладел страх, ужас от мысли о переменах. В провинции не любят выскочек. С детства мне внушалась мысль: благо - быть как все. Жить по накатанной. Держаться за стабильность. Наследие СССР? Менталитет? В родном университете было достаточно людей-перемен, жаждущих нового, как наркоман дозы. Я же боялся разоблачения и поэтому старался не привлекать внимания. В Эллионе же никто меня не замечал, наверное, поэтому мне было здесь так комфортно.

Однако, скоро я окажусь совсем в ином месте. Днём я ещё отвлекался от мыслей о будущем, с приходом ночи становилось сложнее. Последнее время спал плохо, урывками. Воображение рисовало массу неприятных исходов: выгонят с позором, несколько месяцев бесплодных исканий с нулевым итогом. Или будет ещё хуже: раскрою, да не того. Ответственности, в отличие от бесстрашия, мне не занимать. Сейчас бы не помешал вещий сон. Как назло пророчества игнорировали меня!

Так я промаялся до глубокой ночи, боясь заснуть и оказаться в прежнем мире. Я даже принял дополнительную таблетку сэлина. На всякий случай и на удачу!

Ночью снилось, что на Оке убили меня, а Алик целует Еву в губы, и оба смеются. Но даже во сне я сознавал, что это не то, не пророчество, а скорее отражение моих дневных страхов. Возможно, завтра у меня появятся новые.

***

Двадцать четвёртое ноября началось для меня в десять утра. Я был готов: вещи собраны, мысли упорядочены. В груди щемило, когда я выходил из квартиры. По ночам столица была неярко освещена, и искусственные звёзды равнодушно блестели на Куполе. Утром же она похожа на бесчисленные крупные мегаполисы моего времени. Мне досталась одежда, как у полярника из советских фильмов –  в огромном синем свитере я чувствовал себя как откормленный морж. Из вещей - небольшая спортивная сумка, и то благодаря щедрости министерства, которое лучше знает, как одеваться на Оке.

Я так и не узнал, как выглядит вторая комната, и тем не менее, уже считал эту квартиру своей. Новая жизнь требовала долгого путешествия на Поверхность. И ведь я сам к этому стремился! За последние дни мы духовно сблизились с Евой: у нас была общая цель, мы жили в одной квартире, каждый день я мог смотреть в нежные глаза, следить искоса за непослушными завитками тёмных прядей, утопать в её запахе лилии и фантазировать. Фантазии посещали смелые, те самые, от которых становится жарко.