«Откуда вам все это известно? — резонно спросила она. — В любом случае, вы сможете найти свое место в офисе».

«В офисе! — Он скорчил презрительную гримасу. — Торчать там каждый день, сидеть за столом! Мне незачем жить, если меня выгонят из ВВС!»

Потеря возможности летать ранила его больнее, чем потеря ног. ВВС стали для Бадера своего рода символом. Вернуться туда — значило доказать, что ты нормальный человек. Потерять их — значило расписаться, что ты беспомощный калека.

Однако Брейс была единственным человеком, который видел его отчаяние. Ее доброта и тепло помогали Бадеру, поддерживали его. Такая забота — это божественный дар женщине. Бадер потом говорил, что именно Дороти Брейс спасла ему жизнь. Другие сестры, его мать, Хильда, Патрисия, Сирил Бэрдж, товарищи по эскадрилье ничего этого не видели. Он говорил им, что рад потерять обе ноги, а не одну руку. Бадер никогда не позволял себе жалеть себя. Он справится с этим. Он должен справиться. Именно такой настрой помог ему в будущем.

Как-то раз он принялся читать Брейс любимого Суинберна. Она догадалась, к чему все это, и сказала:

«Она не знает, что такое любовь. Не знаю, видите вы это или нет, но Хильда давно вас любит. Ноги могут беспокоить вас, но не беспокоят ее. Она готова выйти за вас. Вам следует только попросить ее».

Бадер вздохнул.

«Да, я это знаю. Она совершенно бескорыстна и добра. Если я попрошу ее выйти за меня, она это сделает… из жалости. Они любят жалеть, но мне это не подходит. Если я женюсь на ком-нибудь, то это будет человек, который не видел меня в таком состоянии. Или не женюсь ни на ком. — Потом он вдруг рассмеялся. — Если я никого не найду, то женюсь на вас».

Однако его все еще тянуло к Патрисии, а ее тянуло к нему, хотя на свой лад. В это время мать увезла ее на 3 месяца в путешествие по Южной Америке. Ни она, ни Дуглас не строили иллюзий относительно причин этого круиза. Мать Патрисии любила Дугласа, но ни за что не согласилась бы, чтобы дочь вышла за безногого человека. Уехать далеко и надолго — вот лучшее решение. Бадер сознавал, что это резонно, и все-таки страдал.

Но постепенно Бадер начал расставаться с тягостными мыслями. В этом ему помог поток писем с корабля. Он также начал размышлять о протезах. Но самым главным и самым длительным фактором стала его физическая и психическая выносливость. Именно она заставляла Бадера буквально огрызаться на любу, самую невинную фразу, а тут ему был брошен вызов.

В госпитале Бадера посетило командование авиагруппы, которое решило провести выездное заседание комиссии, разбиравшей причины аварии. Дело предстояло довольно неприятное, и Брейс, которая опасалась за состояние пациента, прошептала ему:

«Если дела пойдут скверно, нажмите кнопку звонка. Я приду и скажу, что вам плохо, и пусть они убираются».

Дверь закрылась, и она провела весьма неприятный час, терзаясь дурными предчувствиями. Потом прозвенел звонок, и она бросилась защищать своего питомца. Однако офицеры сидели вокруг постели и весело смеялись. Бадер попросил:

«Сестра, будьте любезны, принесите чаю».

Страшно обиженная, она с женской непоследовательностью резко ответила:

«Вы что, думаете, что здесь кафе?»

После чего гордо повернулась и вышла.

Комиссия оказалась пустой формальностью. Что бы там ни произошло, Бадер уже был наказан более чем серьезно.

Вскоре Бадер снова сидел в кресле-каталке, а спустя неделю уже ковылял по госпитальному садику на деревянной ноге. Левая культя для этого вполне подходила. Был уже конец марта, радостно светило солнце, и появились первые зеленые листочки. Бадер снова ощутил желание жить. Однажды он вышел из ворот на Редланд-Роуд, впервые появившись в большом мире. И внезапно ощутил себя каким-то особенно маленьким и уязвимым. Бадер заставил себя проковылять сотню ярдов до других ворот и спрятался за больничной оградой. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Во второй половине дня он предпринял повторную вылазку, но все повторилось опять. К тому же он столкнулся с двумя прохожими, которые видели его деревяшку и закатанную выше колена правую штанину. Однако Бадер повторял свои прогулки в течение 3 дней, и неприятные ощущения начали ослабевать.

Затем наступил день, когда он решился пересечь дорогу, чтобы встретиться с Хильдой. Когда он стоял на обочине, мимо проносились автомобили, заставляя его замирать от страха. Бадер казался себе совершенно беспомощным. Однако он превозмог слабость. Дождался, пока автомобили проедут, и заковылял через дорогу так быстро, как только мог. Он смутно понимал, что выглядит довольно глупо. Бадер впервые понял, что у него на пути окажется множество психологических барьеров и всего лишь один физический.

В один прекрасный день Дороти Брейс вместе с другой сестрой вызвала такси, и они повезли его в кино в Ридинг. Когда машина подъехала к кинотеатру, Бадер ощутил себя беспомощным младенцем. Пока он сражался со своей деревяшкой, чтобы вылезти наружу, люди собрались вокруг поглазеть. Он их не видел, пока не оказался на тротуаре. Сотни глаз уперлись в него, а общее сочувствие снова заставило Бадера ощутить себя нагим и беспомощным. Он поспешно бросился в фойе кинотеатра. В темном зале, опустившись в кресло, Бадер почувствовал себя гораздо лучше, нормальным человеком, таким же, как другие. Но позднее, когда он ковылял по тротуару к ожидающему такси, он услышал восклицание какой-то женщины:

«Смотри, Джин, он потерял обе ноги!»

Сидя в машине, Дороти Брейс сжала его руку и сказала:

«Не обращайте внимания».

После нескольких прогулок по Редланд-Роуд Бадер обнаружил, что научился до определенной степени не обращать внимания на всеобщее любопытство и сочувствие.

Примерно в это же время Одри и Адриан Стоп несколько раз возили его к себе на чай в Хартли-Уитни, который находился в 16 милях от Ридинга. Адриан Стоп, секретарь «Арлекинов», был одним из лучших регбистов Англии. Его дом был прелестной деревенской усадьбой из красного кирпича, окруженной аккуратно подстриженными лужайками и ухоженным парком. Бадер просто купался в атмосфере дружелюбия, укрытый от посторонних глаз.

В середине апреля настало время навсегда расстаться с Гринлендом. Он все еще состоял в штатах Королевских ВВС, и командование прислало автомобиль, чтобы перевезти его в свой госпиталь в Оксбридже. Сестры собрались на крыльце, и многие из них утирали слезы. Бадер перецеловал их всех по очереди и умчался навстречу неизвестному будущему.

Оксбридж был приятным местом, но совершенно иным. Большинство санитаров были мужчинами, рядовыми, которые были вежливы и безразличны. Вместе с Бадером там оказался старший лейтенант Виктор Стритфилд, рука которого была закована в гипс, и еще несколько человек, страдавших от различных болезней. Общим было одно — они с трудом могли передвигаться. Поэтому Бадер, оказавшись среди них, чувствовал себя, как дома. В действительности КВВС и были его домом. Нигде больше он не испытывал подобных ощущений, только к ним он был привязан.

Через несколько дней он уже столкнулся с обычными для армии требованиями дисциплины. Однажды, в особенно жаркий день, ему пришлось прошагать три четверти мили к дому полковника, который пригласил его на завтрак. Взмокший и измученный, Бадер вернулся в госпиталь, опоздав на 5 минут на ленч. В дверях его встретил старший врач и сухо заметил:

«Я надеюсь, Бадер, что вы больше не будете опаздывать в столовую. Это создает большие неудобства обслуживающему персоналу».

Он послушно согласился с подполковником:

«Да, сэр!»

Но про себя подумал: «Козел!» Ничего подобного в Гринленде не могло случиться. Однако он философски решил, что не везде к нему будут относиться хорошо. Если он намерен жить, как все, к этому следует привыкать.

На пару недель из Йоркшира приехала его мать. Каждый день она брала Дугласа на автомобильные прогулки. Сначала они катались по относительно тихой дороге вокруг Большого Виндзорского парка, а потом он попросил: «Останови на минуточку».