Боялась ли я?

Я приехала сюда не для того, чтобы меня использовали как оружие в какой-то тайной войне, которая, очевидно, ведется в этом доме, оружия, с помощью которого Хуан Кордова хотел подчинить тех, кто ему противостоял. Но я не желала также, чтобы мне угрожали те, кто воевал с Хуаном. Я не позволю ни одной из сторон меня использовать, и ничто не могло остановить меня, если я вдруг захочу уехать домой. Ничто здесь меня не удерживало — кроме моей собственной воли. Было ли желание остаться сильнее, чем желание уехать?

И опять у меня появилось чувство, что саманные стены закрылись за мной, что я пленница. Чувствовала ли Кэти то же самое? И как чувствовала себя моя мать здесь, в этой комнате? То, что я о ней узнала, было непохоже на поведение пленницы — она счастливо росла здесь, среди этих стен. Но она умерла, и умер другой человек — и в его смерти обвиняют ее.

Мне стало нехорошо. Я подошла к окну и раздвинула занавески. Прохладный ночной ветерок освежил мое лицо, а снег на острых вершинах, освещенный сиянием звезд, сверкал на фоне темно-синего неба. По крайней мере, эта комната была над стенами. Здесь хотя бы я не была пленницей. Только пленницей собственных мыслей.

Прошлое, которое всегда казалось мне далеким и мирным — историей, которая должна доставить мне удовольствие и новое знание о самой себе, — теперь надвигалось, как опасность. Я, наверное, была в этом доме, когда сюда принесли Керка Ландерса и мою мать, мертвых. Но во мне не осталось воспоминаний об утрате, о страданиях. Если что-то и сохранилось глубоко в моем сознании, оно было покрыто плотным туманом, сквозь который не пробивалось света. Я не хотела вспоминать это время для того, чтобы помочь Полу Стюарту с его книгой, но теперь, когда я знала, что во мне было что-то спрятано, что-то скрывалось на задворках моей памяти, бывшее свидетельством трагедии, я хотела найти это для себя, открыть, узнать, что бы это ни было. Кэти что-то знала. Или узнала что-то позже. Если я останусь здесь, смогу ли я узнать, что же это? Смогу ли я смыть с памяти о моей матери это ужасное пятно убийства и самоубийства? Насколько обоснованно мое желание?

Я не могла ничего узнать, не оставшись здесь хотя бы на несколько дней и не выяснив все, что можно, о прошлом. Существовало еще столько пробелов, которые нужно было заполнить, и я все еще ничего не знала о том, что послужило причиной ужасной ссоры между моей матерью и сводным братом Сильвии Стюарт.

Нет, я не могла уехать прямо сейчас. Даже если в этом доме мне угрожала какая-то опасность. То, что случилось давным-давно, все еще продолжалось. Оно не кончилось со смертью моей матери, и может быть, мой приезд пробудил дремавший ужас. Я должна остаться и выяснить. Я должна сама расправиться с этим ужасом.

Усталость охватила меня, как только я очутилась в постели. Я крепко уснула и не слышала, что нашептывал мне этот странный дом. Кошмар, должно быть, зародился под утро, когда еще было темно. Я узнала, что он приближается, по чувству ужаса, но, одурманенная сном, не смогла проснуться и защитить себя от того образа, который сформировался в моем мозгу.

Там было дерево. То ужасное, преследовавшее меня дерево — такое огромное, что заслоняло своими черными, корявыми ветками вверху все небо. Я сжалась, припав к земле, не в силах оторвать взгляд от этого ядовито-зеленого шатра, воплощения застывшего ужаса, объявшего меня. Дерево жило, оно двигалось, дрожало, изгибалось, пытаясь дотянуться до меня. Через несколько секунд оно схватит меня и я задохнусь в его ядовитой зелени. Я уже едва дышала. Тяжелая корявая лапа медленно опустилась, двигаясь как бы независимо от всего дерева, и коснулась моей груди. Я боролась, отрывала ее от себя, кричала, моля о помощи, которая — я это знала — не успеет прийти вовремя.

Я вскочила и села на кровати, сорвав с себя одеяло, задыхаясь. Ночная рубашка пропиталась холодным потом, и прохладный ветер из окна привел меня в чувство. Я не смогла сразу понять, где я, все еще во власти знакомого кошмара. Я воочию видела это дерево, как будто оно проросло сквозь стены моей комнаты, и продолжала бороться, чтобы освободиться от цеплявшейся за меня химеры. Как всегда, во мне было чувство потери, одиночества.

Я вновь побывала на знакомой и страшной территории. Когда я была маленькой и мне снился этот сон, я просыпалась с криком, и мой отец брал меня на руки, чтобы успокоить и приласкать. Но и в его объятиях меня не покидало чувство потери и одиночества. Я так и не смогла ему объяснить, какой это плохой, какой страшный сон. Иногда проходило несколько часов, прежде чем я начинала понимать, что я в безопасном, реальном мире, и не было никакого дерева, никаких черных корявых лап, которые тянулись ко мне, чтобы обвиться вокруг меня и задушить зелеными листьями.

И теперь, уже взрослая, пробудившись от кошмара, я не сразу избавилась от ужаса, он волнами возвращался ко мне, и прошло немало времени, прежде чем кошмар поблек и я смогла снова уснуть.

Когда я опять проснулась, солнце уже встало, но я чувствовала себя измученной и изнуренной, как бывало всегда после ночного кошмара. Каким-то образом я знала, что нахожусь рядом с источником этого сна. Я приехала туда, где меня ждало это дерево, и на этот раз я должна найти его в реальном мире. Только когда я узнаю, почему оно меня преследует, я смогу от него освободиться.

Когда я спустилась вниз, кухарка еще была на кухне, хотя за столом уже никого не осталось. Она меня обслужила довольно дружелюбно. Я выпила горячего кофе, во мне пробудился аппетит, и я почувствовала себя лучше.

В ярком свете дня я могла забыть на время о ночном кошмаре и подумать о настоящем, которое хотя и не очень меня привлекало, во всяком случае было реальным и с ним можно было совладать, в отличие от сна. Я постараюсь скорее встретиться с Хуаном Кордова и объясниться с ним. Я скажу ему, что не позволю использовать себя для какой-нибудь цели, которая может быть несправедливой по отношению к другим членам семьи, и уговорю его рассказать мне подробно о смерти моей матери.

Меня все еще беспокоила загадка крота-фетиша, оставленного в моей комнате, но я решила, что со временем и это прояснится. Здесь были люди, не желавшие моего присутствия в их доме, но я не ребенок и не дам себя запугать. Слово «зло», пришедшее мне на ум прошлой ночью, теперь, при свете дня, вызвало у меня только улыбку. Я была достаточно храброй и не боялась столкнуться с тем, что мне предстояло. Я приехала сюда, чтобы выяснить, кто я, и не уеду, пока не узнаю.

Позавтракав, я пошла в гостиную и хотела подняться в комнату деда. На балкончике стояла Кларита.

— Я хотела бы увидеть дедушку, — сказала я ей.

Она возвышалась надо мной, фигура в черном, скрестив худые руки на груди, и ее лицо со следами прожитых лет смотрело на меня с неодобрением.

— Сегодня утром это невозможно. Твой вчерашний визит слишком сильно взволновал его. Ему теперь нехорошо, и он никого не принимает.

Казалось, она на самом деле заботится об отце, и тем не менее, она была стражем-драконом, как он ее назвал. Хотя он дал мне инструкции относительно того, что я должна ей сказать, я не собиралась передавать ей его приказание. Она имела право говорить мне, что мне можно делать в этом доме, и я не собиралась с ней ссориться. Я увижу его позже, потому что он меня позовет. Я подожду.

Я пошла к себе в комнату, испытывая беспокойство, не зная, чем заняться, и достала блокнот для набросков и карандаш. Это всегда помогало мне, когда мне нужно было освободиться от напряжения. Я вышла через заднюю дверь на патио, воздух был невероятно чистым и свежим, утреннее небо сияло бирюзой. За домом находился на удивление просторный сад, он тянулся вниз по впадине. Однако это не был сад в моем понимании этого слова. Там были большие площадки, покрытые голубыми камешками, где ничего не росло, и травы было мало. Так как здесь дожди выпадали очень редко и нужно было постоянно поливать землю, чтобы на ней что-нибудь росло, цветочные клумбы не были разбиты. Там росли кусты чольи и других кактусов и местные серо-зеленые гамизо, которые можно было встретить всюду. Пух устилал землю вокруг тополя, а вниз по холму вилась тропинка, идущая к маленькому домику на нижней площадке владений. За ним виднелись ворота, которые, должно быть, открывались в сторону холма. Вокруг поднималась саманная стена, заключавшая в себе Кордова, отрезавшая их от всего мира. У них и в самом деле были тайны, которые они хотели упрятать за своими стенами.