— Напрасно так думаете, Никита, напрасно, — Балахнин завел волхва в длинный коридор, в котором царила тишина и покой. Расхаживающий по темно-синей ковровой дорожке охранник в строгом черном костюме, под которым пряталась оружейная сбруя, при виде князя встрепенулся и прижался к стене. Алексей Изотович не стал дальше продолжать свою недосказанную мысль и взялся за ручку двери из наборного шпона. — Хочу предупредить. В моем кабинете находится человек, которого я уговорил приехать издалека на Ассамблею. Может получиться так, что он будет вам неприятен. Поэтому прошу: никаких обид, обвинений, скандалов и прочих неразумных вещей, с которыми я не хотел бы столкнуться в своем доме. Все-таки обещал ему защиту и покровительство.

Никита, озадаченный таким резким переходом, промолчал и вошел в кабинет Балахнина. Это в самом деле был кабинет, а не некий симбиоз библиотеки, мужского уголка и рабочего места, со строгой офисной мебелью, закрытыми шкафами, угловым столом возле широкого окна, на котором отливала чернотой внушительная коробка вычислительного комплекса с монитором в придачу, и еще одним столом — длинным, покрытым темно-коричневым шпоном и залакированным.

Навстречу Никите с кресла встал высокий широкоплечий мужчина в костюме-тройке из кашемира. Сначала волхву показалось, что перед ним какой-то южанин: лицо незнакомца было обветренным, смуглым, жесткие черные усы аккуратно подстрижены, а в волосах мелькнула предательская серебристая дорожка.

Слова Балахнина перед кабинетом очень удивили и насторожили Никиту. И теперь в его голове мелькнула мысль, не понравившаяся ему. Сдерживая биение сердца, он остановился в паре шагов от мужчины и предпочел, чтобы князь представил их сам.

Гость Алексея Изотовича тоже молчал и с непонятной тревогой и жадностью глядел на молодого волхва. Губы его почти незаметно дрогнули, а легкая льдистость в глазах стала таять, меняя их цвет.

— Господа, позвольте вас представить, — Балахнин, как показалось Никите, тоже потерял некую долю уверенности. — Этот молодой юноша, один из перспективных дворян, сумевший подняться на ноги вопреки многим обстоятельствам — Назаров Никита Анатольевич. Никита, это Михаил Федорович Анциферов, боевой маг князя Маршани, властителя Цабала. Ну и по совместительству военный советник. На хорошем счету, кстати.

Ладонь Никиты, дернувшаяся было для пожатия, с хрустом сжалась в кулак. Время мгновенно остановилось, и два человека смотрели друг на друга, не замечая ничего вокруг. Молодость излучала презрение к стоявшему напротив него мужчине и злость на Балахнина, а жизненный опыт гостя — сострадание и понимание.

Анциферов до последнего момента был уверен, что Балахнин лжет ради какой-то интриги, завязанной на этом мальчишке, и разговор об отцовстве — это всего лишь предлог, желание надавить на Назарова. Михаил до последнего находился в странном раздвоении: он хотел встретиться с Никитой и одновременно опасался этой минуты. Свою вину мужчина осознавал и готовился признать ее, но окаменевшее лицо мальчишки останавливало и требовало идти по другому пути.

Стоящий перед ним высокий статный парень, даже еще не вошедший в пору мужской зрелости — его сын. Анциферову даже не потребовалось много времени, чтобы понять это. Разве можно забыть черты Валеньки Назаровой, не стертые в памяти годами бессмысленных скитаний?

— Здравствуй, сын, — хрипло произнес Михаил Федорович, откинув желание протянуть руку. Сейчас этот жест казался ненужным и оскорбительным.

— Здравствуйте, сударь, — ледяным голосом ответил Никита. — Увы, но я не могу вас назвать своим отцом. Поэтому не вижу необходимости о чем-то говорить. Князь…

Он повернулся, чтобы вежливо попросить Балахнина о своем желании покинуть кабинет, но хозяина в помещении не оказалось. Каким-то образом князь умудрился оставить наедине родственников так, что те не заметили его хитроумной ретирады.

— Алексей Изотович очень хотел устроить нашу встречу, — поспешил заполнить паузу Анциферов. — Если на то пошло, я вообще не собирался возвращаться в Россию. Никогда. Но почему-то поддался его уговорам.

— Обычная ментальная уловка, — недовольный тем, что приходится вступать в разговор, буркнул Никита. — Как одаренный не смог распознать подобную атаку — удивляюсь.

— Слабый я маг, — примирительно улыбнулся Михаил.

— Боевой волхв, — напомнил сын.

— Одно название, — махнул рукой мужчина. — Обычно Маршани убивают всех чародеев, попавших в их руки. Мне повезло доказать свою состоятельность.

— И оставались бы там, сударь, — упорствовал Никита. — Неужели не знаете Балахнина?

— Откуда? — удивился Анциферов и слукавил: — Я живу в высокогорном селе, за новостями из России не слежу. Нет такой необходимости. Несомненно, про князя постарался узнать, как только приехал в Петербург. Возможно, между вами и пробежала черная кошка, но я не хочу быть источником еще больших разногласий.

Он сел обратно в кресло и жестом предложил сделать то же самое Никите. И со скрытым удовольствием увидел, что парень послушался его совета. Лиха беда начало.

— Я предупреждал Балахнина, чтобы тому не вздумалось устраивать нашу встречу, — все-таки Никита успокоился, приняв тот факт, что перед ним находится родной отец… предавший маму. Он мог поехать вместе с ней на Амур, переждать там смутное время, пока Патриарх маневрировал между Китсерами и Меньшиковыми. Мог — но не поехал.

— Почему же?

— Нам не о чем разговаривать, — поморщился Никита, и откинувшись на спинку кресла, стал пристально глядеть на отца. — Неужели до вас не дошло, сударь? Я, кстати, давно выяснил, кто является моим родителем. И решил не заниматься поисками. Есть ответ, почему к вам приехал не я, а князь, не имеющий к истории нашей семьи ровным счетом никакого отношения?

— Нет. Но это неважно. Главное в том, что ты обвиняешь меня в смерти матери.

— Именно. Ваша безответственность… Не буду утверждать, что вы струсили. Не имею на то причину, потому что не знаю истины. Но безответственность привела к смерти мамы. И я тоже чуть не погиб. Если бы в лесу не подобрали меня… егеря.

На короткую заминку Анциферов обратил внимание и поставил зарубку в памяти, чтобы потом как следует разобраться во всплывших обстоятельствах. Балахнин ведь так и не рассказал об этом факте. Хитер, старый лис! Или не знал? Вероятно, была какая-то история, тщательно скрываемая людьми, взявшими под опеку мальчишку.

— Все было не так, Никита, — бесстрастные слова больно укололи Анциферова. — Ты многого не знаешь. Я любил твою маму, и у меня в голове даже мысли не возникало бросить ее. Узнав, что она беременна, тут же предложил пойти с нею под длань Лады. Подозреваю, что прадед рассказывал о своих взаимоотношениях со мной не в самых радужных красках. Да, Анатолию Архиповичу не нравилось, что я «морочу голову внучке», как он выразился при встрече, но я убедил его в своей любви к Валентине и готовности взять ее в жены. Когда Патриарх узнал, что она ждет ребенка, то мгновенно изменил решение. Дав согласие, выдвинул условие: никакой огласки. И поэтому мы давали клятву перед Алтарем Перуна, где присутствовал только старший волхв и Анатолий Архипович. Ведь вся проблема была не в наших взаимоотношениях, а в родовой войне, которую вели Назаровы. Валентина оказалась единственной наследницей всей техномагической империи Назаровых, и поэтому Патриарх категорически не хотел, чтобы мы попали под жернова бойни. И тогда возник план…

Анциферов замолчал, собираясь с мыслями. Прошлое захлестнуло его высокой волной, в которой он стал задыхаться и тонуть. Никита встал и по-хозяйски прошелся по кабинету, что-то выискивая. Удовлетворенно хмыкнул, когда заметил в одном из шкафов на стеклянной полке небольшую батарею бутылок.

— Что предпочтете, сударь? — мальчишка упрямо не называл Анциферова по имени. — Здесь коньяк, херес, бренди.

— Я к чаче привык, — усмехнулся мужчина.

— Тогда бренди, — проявил осведомленность Никита и достал бутылку вместе с парой пузатых хрустальных стаканов. Самолично скрутил пробку, разлил соломенного цвета жидкость в посуду. Потом отдал один стакан Анциферову, а со вторым вернулся в свое кресло.