— Вот тут мне стало чертовски не по себе. Я подумал, что отъездить сольные гастроли с Тони Айомми было бы интересно. А когда Тони позвонил мне и сказал, что теперь у нас гастроли Sabbath в поддержку альбома Sabbath, я такой: «ну, бля-я-я-я-я-я» Одно дело — просто выходить на сцену и петь с Тони. Но вот стать новым певцом Black Sabbath… Дио очень успешно продвигал свою тему с подземельями и драконами. Потом Гиллан, у него тоже все было замечательно. А тут я. Я бухаю как черт. Вешу почти 95 кило. У меня борода. Зуба не хватает. Придется отложить бас и просто петь. Я настолько перепугался еще даже до начала репетиций: мне придется выходить и петь для пятнадцати, сука, тысяч разозленных молодых ребят, в основном одетых в косухи, а я такой выхожу и пою War Pigs! Нет, я с уважением отношусь к авторам и исполнителям этой песни, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это выглядело так, словно Джеймс Браун стал фронтменом Metallica.
Большинство людей были с ним согласны. Когда Seventh Star вышел в Великобритании как альбом Black Sabbath featuring Tony Iommi, все вообще перестали что-либо понимать. Это Black Sabbath или нет? Это сольный альбом Айомми или нет? Правильный ответ, судя по всему, звучал так: это и то и другое — и одновременно ни то ни другое. Пластинка едва-едва добралась до Топ-30 британского хит-парада, а в Америке заняла самое низкое место среди всех альбомов Sabbath со времен Never Say Die и разошлась вполовину меньшим тиражом. Боги рок-музыки, которые так долго смотрели на Black Sabbath с благосклонностью, похоже, наконец-то отвернулись от них. Американское турне и вовсе превратилось в откровенную катастрофу. Состав с Гленном Хьюзом продержался лишь пять концертов, после чего вокалиста бесцеремонно прогнали и сменили никому не известным парнем из Нью-Джерси по имени Рэй Гиллен. Хьюз говорил, что он по сей день не смог с этим смириться.
— Худшее, что когда-либо со мной произошло, — это когда я подвел Тони, — рассказывал он. — Я тогда сильно пил. Был совсем не таким, как сейчас, и слишком сильно пытался угодить Тони.
Но он просто «был недостаточно трезв», чтобы понять, как сделать это убедительно.
— Когда ты под таким кайфом, как я был тогда, у тебя вообще нет чувства собственного достоинства, и ты так боишься, что работать просто невозможно.
Началось все с драки Хьюза и менеджера сцены Джона Дауни перед первым концертом. Они выпивали в английском баре «Кошка и скрипка». Позже, по возвращении в гостиницу в Голливуде, у Гленна закончился кокаин, но он знал, что у Джона немного есть, и он снюхал несколько дорожек.
— Я немного разозлился из-за того, что он не дал мне кокса, полез к нему…
Дауни решил, что с него хватит, и ударил Хьюза прямо в нос.
— Он так мне врезал, что я свалился, как мешок с говном. Заслуживал ли я удара? Наверное, да, но точно не в нос.
На следующий день, на репетицию Хьюз, которому и без того было не по себе, пришел «с синяком в пол-лица и рассечением над глазом». Он попытался спрятать это за гримом, но не получилось. «Ты что, не мог ударить его в живот?» — закричал Арден на Дауни. А Тони, по словам Гленна, вообще об этом с ним не говорил.
— Просто «ладно, давай играть», и все.
Впрочем, настоящая проблема Гленна проявилась лишь на первой паре концертов.
— Я не мог петь! Мой голос становился все хуже с каждым концертом.
К тому времени, как они приехали в Вустер, штат Массачусетс, на концерт в «Спектрум-Арене», «у меня совершенно пропал голос. Я не мог дышать, не мог петь на опоре, только через нос». Но никто даже не задумался почему. Все предположили, что Гленн нюхал слишком много кокаина и потерял голос из-за этого. В последней отчаянной попытке вернуть Хьюза в форму Дон Арден нанял ему личного телохранителя по имени Даг Гольдштейн. Гольдштейн, который в следующем году поступил на похожую работу в Guns N’ Roses, наблюдая за самыми отпетыми наркоманами в группе вроде Слэша и барабанщика Стивена Адлера, относился к своей задаче с серьезностью сержанта-инструктора.
— Он был телохранителем, и очень хорошим, — говорит Хьюз. — Ходил за мной тенью, ждал возле туалета. Привязывал к большому пальцу ноги ниточку, которая вела к моей двери. Если я открывал дверь, он тут же просыпался. Как только появился этот парень, я вообще перестал принимать кокаин. Я пытался, но Тони сказал всему персоналу группы: «Не давайте Гленну кокс. Если кто-то ослушается, будет тут же уволен».
И все равно его голос становился все хуже с каждым новым концертом, так что это не спасло Гленна от увольнения. Уже после второго концерта они позвонили Рэю Гиллену. На третьем концерте, в «Мидоулендс» в Нью-Джерси, Гиллен присоединился к гастрольной команде. Когда Хьюза перестали приглашать на саундчеки, он понял, что что-то не так, но даже не догадывался, что в это время они репетируют с его будущим сменщиком. Гленн выступил в «Спектруме», где едва мог петь, и ему сообщили, что он уволен; взбешенный, он бросился к гримерке Тони и стал требовать, чтобы его впустили, но дверь была заперта. Он стоял там полчаса, крича и колотя в дверь, ему так никто и не открыл. В конце концов Гольдштейн увел плачущего от несправедливости Хьюза.
— Тони меня не впустил. Я долблю в дверь и кричу: «Что, черт возьми, происходит?» На самом деле я даже рад, что он не вышел, потому что иначе врезал бы мне хорошенько. Но потом пришел Даг Гольдштейн, очень спокойно отвел меня в номер, вручил билет на самолет и сказал: «Гленн, нам очень жаль. Мы не можем отменять концерты. Мы нашли тебе замену и дальше будем работать с ним. Может быть, мы позже позовем тебя обратно». Именно в этот момент меня словно тонной кирпичей ударило: я подвел Тони.
Когда Айомми много лет спустя расспрашивали на эту тему, он лишь сказал, что Гленн Хьюз «отличный певец, но он не певец для Black Sabbath, и концерты с ним это подтвердили. Кроме всего прочего, у Гленна тогда и с личной жизнью не ладилось. Он сильно пил, принимал наркотики и был постоянно окружен наркодилерами и прочими сомнительными личностями». Смелое заявление, учитывая, что сам Айомми к тому времени не менее глубоко погряз в собственном саморазрушительном пристрастии к наркотикам. Хуже того: на следующее утро, прежде чем поехать в аэропорт, Даг отвез Гленна к ухо-горло-носу, который сделал ему рентген и обнаружил, что у него сломана кость глазной орбиты — с той стороны, где Дауни нанес ему тот самый сокрушительный удар. Она повредила верхнюю стенку носа, слизь и кровь накапливались вокруг голосовых связок и в горле, и именно поэтому он потерял и диапазон, и тембр, и вообще все.
— Это все было у меня на связках. Врач сказал, что когда Дауни меня ударил, то нанес очень серьезные повреждения. Но узнал я об этом, когда было уже поздно…
Если Гленн Хьюз и считал, что с ним обошлись очень несправедливо — он пал жертвой того, что уже можно смело назвать проклятием Black Sabbath, — то для Тони все вышло еще печальнее. Его репутация (и репутация группы) в восьмидесятых покатилась под откос, и к концу десятилетия Sabbath превратились в посмешище, безнадежно пропали на далекой периферии рок-музыки, их стали считать кучкой старых пердунов, слишком тупых, чтобы понять, что уже давно пора было заканчивать.
На американских гастролях удалось дать еще примерно дюжину концертов, затем их отменили. Никого это, похоже, особенно не обеспокоило. Рэй Гиллен оказался исключительным певцом и во многом соответствовал тому идеальному молодому фронтмену, которого они искали, когда Гизер и Билл еще не ушли. Но бренд Black Sabbath выглядел все менее престижным. Двенадцать концертов в Великобритании в мае помогли нарастить на скелет немного мяса — новый состав с Гилленом получил теплый прием у фанатов, но критики писали о нем с неохотой; они к тому времени скептически относились к любой деятельности Айомми. Длинные прямые волосы, высокая точеная фигура и совершенно неамериканское чувство юмора: все это помогало Рэю Гиллену завести новых друзей везде, куда бы ни ехала группа. Ему было двадцать семь лет, и единственный опыт, хотя бы близкий к подобному уровню, он имел благодаря недолгой работе в сольном проекте бывшего барабанщика Rainbow Бобби Рондинелли. В Sabbath он попал по рекомендации Дейва Спитца — и потому, что был готов сразу же принять предложение. «У меня не было времени нервничать», — говорил Гиллен. На первых концертах в Америке ему требовались шпаргалки, но к тому времени, как группа добралась до Великобритании, он скакал по сцене так, словно рожден для этого.
