Я описываю здесь один день - один из многих проведенных мною на «мертвой дороге». Утро, полдень и вечер уже прошли, миновали. Над лагерем простерлась ночь… И вот как эта ночь кончается.

Затеяв между собой игру, друзья в результате начинают спорить - накаляются, переходят на колкости. А перед утром между ними вспыхивает ссора.

Разъярившись, они соскакивают с нар, что-то кричат друг другу, будят весь барак. Особенно неистовствует Левка: он нанюхался кокаину и не помнит себя. Он весь дергается, дрожит, брызжет слюною. Лицо его перекошено злобой. Добродушный Ванька на этот раз тоже возбужден чрезмерно. До такого состояния игроки еще не доходили.

— Значит, я что же, заметываю, да? - вопит Левка. - Ты можешь это точно доказать?

— Точно не могу, - огрызается его партнер, - но чувствую… Ты на все способен.

— Так ты, стало быть, не веришь мне?

— Нет.

— Ну, тогда - кончики! Ты мне больше не друг, понятно?

— Ну и ладно, - отвечает Ванька. - И о чем разговор? Как сбежались - так и разбежимся…

А потом они начинают делить все имеющееся в их распоряжении имущество. Процедура эта затягивается надолго. Вещей много, но поровну разделить их никак не удается.

Озадаченные, стоят они, разглядывая три пары сапог… Как быть? Внезапно Ваньку осеняет дельная мысль:

— Давай так сделаем, - говорит он. - Каждый возьмет себе по паре, а оставшуюся раздробим. Один - левый сапог - тебе, другой - правый - мне.

— А на кой хрен он мне - один? - резонно вопрошает Левка.

— Чтоб было все поровну, - кривится в усмешке Иван. - Ты что же думаешь, я тебе свой отдам?

— Да не нужно мне твое, - отмахивается тот. - Но и своего я тоже не уступлю.

— Ну, значит, так и сделаем.

— Но почему мне именно - левый?

— Черт с тобой, бери правый.

— Ладно. Хотя нет, погоди: у правого голенище потерто.

— Ну, тогда давай так: мне оба голенища, а тебе - головки… Идет?

— Идет!

— Вот и порядок, - говорит Иван. - Давай руби!

Левка извлекает из тайника топор. Пробует ногтем острие. И потом, хрипя и шумно выхаркивая воздух, рассекает сапоги напополам.

— Эх, кричит он, - раз уж все поровну, - давай и остальное… в лапшу… Делить так делить!

И он начинает рубить все подряд - пиджаки, рубашки, плащи. Он в трансе, в истерике. Остановить его уже невозможно. Ванька пробует вмешаться, но тут же отшатывается, отступает, хоронясь от яростного Левкиного топора.

Весь барак, пробудясь, молча следит за безумной этой работой. И облегченно вздыхает, когда Левка наконец затихает и уходит в ночь. Он уходит, пошатываясь, путаясь ногами в тряпье, волоча за собою топор, перевитый цветными лоскутьями.

Спустя недолгое время он снова появляется на пороге. Глаза бледны, расширены и недвижимы.

Он с грохотом швыряет на пол топор. И все мы видим теперь на блещущем лезвии пятна темной, запекшейся крови.

— Ребята, - вздрагивающим голосом говорит Левка. - Я сейчас завалил одного - ссученного… Прямо в ихнем бараке, на виду у всех,… Дайте-ка покурить, ребята!

— Зачем же ты так - на виду? - строго спрашивает Солома, выглядывая из своего укрытия и протягивая Левке зажженную папиросу. - Нечисто работаешь, дружок.

— Не знаю, - говорит Левка устало. - Ничего не знаю, - и он проводит по лбу ладонью. - Голова болит…