— Вполне, - сказал он. - Завтра ты сможешь лично в этом убедиться.

— Вы что, прямо завтра решили восстать?

— Да нет, - рассмеялся он, - до этого еще неблизко. Но завтра у нас намечено совещание, только и всего. И состоится оно здесь, в этой комнате… Комитет соберется, имей в виду, из-за тебя!

— Ты меня, значит, специально для этого тут и поместил?

— Конечно, - кивнул он, - здесь тихо, спокойно. Ты же числишься в карантине - самый удобный вариант!

— И сколько же я в этом качестве пробуду? - поинтересовался я.

— В общем-то, долго так не может продолжаться, - Левицкий наморщился, покусал губу. - Придут анализы - и все кончится… Но неделя во всяком случае у нас имеется. А за это время, надеюсь, мы решим все проблемы!

Подпольный комитет (в составе пяти человек) собрался точно в назначенный срок: вечером следующего дня. К немалому моему удивлению, здесь оказались знакомые мне лица: я встретился с Сергеем Ивановичем, бывшим работником Госиздата, а также с князем Оболенским.

— Князь, - сказал я. - Вот уж не думал, что встречу здесь вас! Вы - человек нежный… Зачем вам эта наша подпольная суета?

— Вы, бесспорно, правы, голубчик, - улыбнулся князь и посмотрел на меня сверху вниз, с высоты великолепного своего двухметрового роста. - Но ведь не могу же я, согласитесь, нарушать фамильные традиции! На Руси, сколько я знаю, не было ни одного более или менее пристойного подполья, в котором бы не участвовали мои предки… Так что «суетный» этот путь завещан мне издревле. Но, конечно, - тут же добавил он, - лепта моя здесь невелика… Я ведь уже не боец - не те года. Я всего лишь скромный статист: составляю списки, веду протоколы.

«Какие еще, черт возьми, протоколы?» - вскользь подумал я, но сейчас же забыл об этом, отвлекся, заговорил с другими.

Один из них Борода (таково было прозвище этого человека, к нему никто иначе не обращался, и я буду его называть так же) был уже в немалых летах. Шишковатый, стриженый его череп, брови и борода - все было сплошь осыпано сединою. Однако выглядел он еще весьма крепким. В его повадке, в манере держаться и говорить отчетливо угадывался кадровый военный… Как я вскоре выяснил, Борода служил в годы войны в артиллерии, имел чин полковника. Где-то на юге был ранен, попал в плен. Затем переметнулся к Власову и пробыл во власовских войсках до самого конца войны - до того момента, когда англичане вновь передали его советским властям.

Его товарищ - бывший балтийский моряк, зенитчик, старшина орудийного расчета - никогда ни в каком плену не бывал, честно отслужил всю войну на флоте, был дважды ранен и четырежды награжден, и тем не менее он также не уберегся от тюрьмы. Накануне Дня Победы он был арестован по доносу за антисоветские настроения и получил такой же в точности срок, что и полковник. Закон их таким образом уравнял, а суровая арестантская судьба свела и сблизила.

В лагере они были неразлучны: работали в одной бригаде, ходили всегда вместе. И здесь, на собрании, они тоже сидели бок о бок: седой приземистый Борода и огромный неразговорчивый парень (звали его Витя) с выпуклой костистой грудью, по-обезьяньи длинными руками и непомерно маленькой головой.

Здороваясь со мной, Витя усмехнулся, оскалив крупные, плоские, голубоватые зубы, и молча стиснул мне руку - так, что у меня на мгновение потемнело в глазах.

Борода же осмотрел меня, окинул оценивающим взглядом и затем сказал, косясь на Левицкого:

— Так вот он каков, этот Махно!

— Почему - Махно? - удивился я.

— Ну, как же, - прищурился Борода, - ваши роли сходятся… Неужто вы не чувствуете? Вы сейчас выступаете в том же качестве, что и батька Махно, когда он еще ладил с большевиками! В штабе южного фронта Махно представлял своих бандитов так же, в сущности, как и вы сейчас в нашем штабе свою шпану.

— Пожалуй, - согласился Левицкий, - разница только в масштабах…

— Зато пропорции те же, - быстро ответил Борода, - соотношение сил примерно одинаковое.

Он помедлил, прикуривая. И потом, разбивая рукою дым:

— Кстати, о соотношении сил… Не пора ли нам перейти к делу? Нерешенных вопросов множество, а время ведь не ждет. Надо окончательно и точно распределить участки; тут у нас постоянно какая-то путаница… Но это после. А сейчас - в связи с появлением нового товарища…

— Батьки Махно, - хохотнул кто-то.

— Погодите, - сказал я. - Все-таки, друзья мои, я не Махно. Прежде всего потому, что у блатных - в отличие от махновцев - нет и не было никаких атаманов. Ну и вообще… Как-то неловко. Меня же никто не уполномачивал.

— Атаманов у вас, может, и нет, - перебил меня Сергей Иванович, - но все же имеется какое-то руководство, некий высший совет… Ведь так?

— Так, - согласился я.

— И вы, как я понимаю, - оттуда?

— Н-ну, допустим… В какой-то мере.

— Не скромничай, мой милый, - похлопал меня по плечу Левицкий, - не прибедняйся. И помни: никаких особых полномочий в данном случае не требуется. Просто наш комитет решил войти в контакт с уголовниками. И собрались мы здесь для того, чтобы с тобой познакомиться, спросить тебя кое о чем. И заодно - разъяснить ситуацию.

— Так разъясните, - сказал я. - Каковы конкретно ваши цели? Сколько вас? На что вы рассчитываете?

— Ну, цель у нас одна, - заговорил негромко Левицкий. И в этот момент внезапно поднялся Витя.

— Стоп, - сказал он (у него оказался низкий, глуховатый, с надсадною хрипотцою голос), - повремени!

— Что такое? - недоуменно поворотился к нему Левицкий.

— Ты вот начал - о наших целях… Начистоту… А надо ли? - Витя повел в мою сторону бровью. - Ты за него ручаешься? Твердо ручаешься?

— Ах, вот в чем дело, - сказал Левицкий и улыбнулся скупо. - Не беспокойся. Тут все чисто. Он уже давно под нашим наблюдением. Просвечен насквозь - как под рентгеном!

«Ай да Костя, ай да безобидный фрайер, - подумал я. - Вот они каковы эти ценители поэзии! Я-то, дурак, полагал, что их стихи мои интересуют, а они, оказывается, меня просто-напросто проверяли, просвечивали… Ну, ловкачи!»

— Что ж, коли так, - пробормотал, замявшись, Витя.

— Да садись ты, - досадливо и нетерпеливо дернул его за рукав Борода, - не маячь. И вообще никогда не выскакивай без толку!